Анна шла вдоль береговой линии, ее грязные туфли шлепали по воде. Их окружали лишь доки. Четырьмя или пятью доками дальше шла погрузка на корабль, и Чарльз слышал, как мужчины ворчат и ругаются. Они достаточно далеко и не могли видеть женщину и ее очень большую собаку, прогуливающихся вдоль кромки воды.
Чарльз посчитал, что Анна ушла от него слишком далеко, и поэтому последовал за ней, пристраиваясь сзади, чтобы убедиться, что она в безопасности. Он не убил Зверя, который угрожал ей. При мысли об этом из глотки вырвалось рычание.
Ему следовало его убить. Оторвать ему голову, чтобы он больше не причинял вреда слабым и беспомощным. Не угрожал Анне. Неважно, что она не была ни слабой, ни беспомощной.
Братец волк принюхался к воздуху, но запах других волков чувствовался далеко. Впереди него Анна нашла бревно, которое выбросило на берег, и теперь он стал троном для его госпожи. Но сначала ей пришлось на него вскарабкаться.
Чарльз обошел его кругом, чтобы убедиться, что бревно надежно, но у него не хватило смелости подойти к Анне.
Она видела его в действии раньше, видела, как он убивал, и не сбежала от него. Но на этот раз все произошло по-другому, Чарльз знал это. Его спровоцировали, но ему не обязательно было поддаваться.
Шастель слишком много думал о собственной шкуре, чтобы предпринимать что-либо, находясь посреди стаи вражеских волков. Он бы не тронул Анну, не прямо на глазах у всех. Однако для Чарльза все это не имело значения. Он видел клыки возле горла Анны, а сам стоял слишком далеко на другой стороне комнаты и не успел бы добраться до нее.
Чарльз посмотрел на Анну, просто чтобы убедиться, что она ему не привиделась. Она нашла удобное место и улеглась на бревне, положив голову на вытянутую руку.
Анна сказала, что хочет поговорить. В ее голосе не слышалось злости или, что еще хуже, разочарования.
И ему нужно кое-что узнать. Например, почему за ним не пришли десятки волков. Он слышал, как Дана требовала его шкуру, и ожидал их. Почему Анна сказала, что оставила Ангуса за главного? Скорее всего, это как-то связано с силой, которую она позаимствовала у него вскоре после того, как покинул склад.
Если бы братец волк не взял бразды правления на себя, он бы просто подождал, пока другие волки, действуя от имени Даны, нападут на него на складе. Но братец волк хотел сам выбрать поле битвы.
Это означало спуститься к берегу, где вода за спиной не давала бы врагам обойти его с флангов, — оборотни не умели плавать.
И стихией Даны была пресная вода, а не соленая.
Но Анна выбила почву из-под его боевых планов. Волки не собирались преследовать его, и именно Ангус, а не Дана, остался за главного. Лежа на бревне, Анна наблюдала за ним краем глаза, пока он ходил взад и вперед.
Он еще некоторое время держал дистанцию. Пока он был волком, а Анна находилась на приличном расстоянии от него, она не могла сказать ему… Что?
Что ей противно из-за того, что он напал на Шастеля? Что он напугал ее? Или, что еще хуже, ей нравилось смотреть на драку? Но она просто молчала.
Итак, Чарльз не знал, почему пришел к ней как волк, а не как человек. Она села и похлопала по бревну перед собой. Он прыгнул на бревно, и она обняла его, длинными пальцами играя с его ушами и гладя чувствительные места на морде.
Потом прислонилась к нему.
— Я люблю тебя, — произнесла она.
Именно это ему и нужно было услышать. Он глубоко вздохнул и изменился. Она отступила, давая ему пространство.
— Почему у тебя нет четырех дюжин красных или синих футболок и пятидесяти пар ботинок? — спросила Анна, когда он закончил перевоплощение. — Как думаешь, эта связь с парой сработает достаточно хорошо, чтобы я могла снова превратиться в человека в одежде, а не совершенно голой?
Чарльз взглянул на себя, полностью одетого, как обычно. Ни один другой оборотень не мог создавать одежду при обращении. Ему так и не понятно, действовала ли это магия оборотней или немного магии его дедушки-шамана. Это начало происходить, когда ему исполнилось четырнадцать или пятнадцать, и ходить голым считалось постыдным в племени его матери. Тогда на нем материализовались оленьи шкуры, и он до сих пор мог их создать, если бы захотел.
Чарльз повернулся лицом к улыбающейся Анне и пристально посмотрел на нее, потом поцеловал ее так крепко, будто не мог ею насытиться. Она открыла рот и впустила его, приветствуя теплыми прикосновениями языка и тихими стонами. Они были вместе недостаточно долго, чтобы даже самые элементарные прикосновения стали привычными, но он не думал, что когда-нибудь сможет принимать ее поцелуи, ласки ее языка, зубов и губ как должное.
Когда он отстранился, то прижался лбом к ее лбу и сказал:
— Я не знаю. Нам просто нужно посчитать красные футболки.
— Почему красные? — спросила она. — Почему на этот раз не зеленая или синяя? Я видела у тебя синюю футболку. Ты выбираешь?
Он засмеялся, нуждаясь в этой близости, которой у него никогда не было до Анны.
— Я не знаю. Никто никогда не спрашивал, и я никогда не обращал внимания.
Она прижалась губами к его уху, и ощущение ее дыхания определенно заставило его обратить на нее внимание.
— Держу пари, многие задавались этим вопросом. Но были слишком напуганы большим злым волком, чтобы спрашивать.
Он снова рассмеялся, облегчение от ее присутствия, не только омеги, но и самой Анны, вызывало смех.
Она отстранилась, но в ее глазах все еще светилась улыбка.
— Дана ведь водная фейри? Из тех, кто заманивают мужчин в воду и топят их.
— Да.
— Как она это сделала? Это было принуждение или какая-то манипуляция?
Он ничего не мог прочесть по ее лицу.
— Я не знаю. Почему ты спрашиваешь?
— Ты не часто так выходишь из себя, не спланировав нападение получше. И Шастель… Сколько ему лет? Он всегда такой утонченный, но не сегодня вечером, верно? Он убивает маленьких детей и человеческих женщин на глазах у людей, слишком слабых, чтобы ему противостоять. Тебя он никогда бы так не спровоцировал, особенно, чтобы ты смог впоследствии оправдаться за открытое нападение на него.
Теперь рядом с Анной, братец волк обрел спокойствие. Чарльз мог мыслить более ясно, обдумывать странности сегодняшнего вечера.
— Не совсем верно. Иногда он безрассуден, но не трус. Он любит играть в игры. Жеводанский Зверь напал на тебя и мог убить, если бы этого захотел. — Но она права в том, что поведение француза выглядело странным. — Но то, что он положил мешочек, свой приз, к твоим ногам, это необычно. — Он на мгновение задумался. — Скорее романтично. Никогда не слышал, чтобы у Шастеля была пара. В основном он убивает женщин. И детей. Как будто их хрупкость пробуждает в нем самое худшее.
— Шастель сказал Рику и мне, что он противоположность омеге. Только насилие, никакого защитного инстинкта.
Чарльз удивленно приподнял брови.
— Это проницательно, — сказал он. — Я бы просто назвал его социопатом. Мой отец называет его злом.
— Я голосую за «зло», — пробормотала Анна. Она ковыряла кору на бревне, сгнившую от долгого пребывания в воде.
— Но случай с мешочком не типичен для Шастеля, — продолжил Чарльз. — И то, что… я сделал, тоже необычно. Не совсем. Мне показалось, что Шастель вырвал тебе горло, хотя очень хорошо знал, что он тебя не трогал. Думаешь, фейри как-то причастны к этому?
— Мне кажется, я видела жажду крови в движениях ее тела, когда ты напал на Шастеля. Первое, что сорвалось с ее губ, было обвинением в том, чего ты на самом деле не совершал. Глупая фейри не вспомнила, что как только зазвучат колокола, охота закончится. — Словно когтями, Анна впилась пальцами в дерево, и ее голос стал жестким. — Она хотела, чтобы ты стал ее добычей.
И внезапно Чарльз понял, что Дана не добралась до него благодаря Анне, которая сейчас сидела рядом с ним на этом бревне. Она не выглядела крепкой, с веснушками на лице и телом, которое все еще нужно откормить на десять фунтов, хотя сейчас значительно крепче, чем в их первую встречу. Но она могла проявить жесткость и заботилась о том, что принадлежало ей.
