— Я хочу только сладкий десерт, — толкаю на распев и цепляю нижнюю губу недотроги.
Подхватив Аню под попу, уношу ее в спальню. По пути выключаю основной свет и зажигаю светильник. Делаю, конечно же, все второпях, потому что не терпится снова прикоснуться к Ане.
Мы лежим на кровати. Я глажу ее волосы, а она смотрит на меня своими невинными глазами. Обнимая Тихоню, как ненормальный твержу беспрестанно только одно: «Я люблю тебя». И каждый раз, когда это произношу, чувствую, что становлюсь сильнее. Она моя с той самой секунды, как появилась в нашем университете. Только моя.
— Люблю тебя… Люблю… — повторяю раз за разом и оставляю на ее коже миллиарды поцелуев.
— Мне так хорошо с тобой, Мирон. Очень-очень! — отражает Аня. Сама тянется ко мне, ластится, словно кошечка. — Ты, главное, не исчезай… — и душу мне, сука, этой фразой вспарывает.
— Не исчезну! Да куда же я от тебя денусь? — изменив положение, нависаю над Тихой, заглядывая в ее глаза. — Рядом буду, малышка. Всегда. Только с тобой. До конца.
Совершаем энергетический обмен. Считываем все по взгляду. Понимаем по дыханию.
И как только мы замолкаем, ставя точку в разговорах, иду в наступление. Протискиваюсь между ножек Ани и накрываю ладонью ее киску. Сжимаю через ткань, сминаю, ласкаю. И ловлю первый за эту ночь стон губами.
— Раздевайся, кисунь, у нас мало времени, — выдаю на пониженных, игнорируя то, с какой силой сжимается сердце.
— Я… Я не могу… — пыхтит Колючка, оттягивая край толстовки вниз.
— Можешь, малышка… Хватит стесняться. Я выучил твое тело наизусть.
— Мир…
— Я люблю тебя! — надеюсь, что произнесенные слова подействуют на Аню успокаивающе. — Выдыхай…
Помогаю Тихоне избавиться от одежды, срываю все, вплоть до браслета и трусов и, сука, слюной захлебываюсь. Любуясь ее наготой, жадно скольжу ладонями по обнаженному телу, наблюдая, как от этой грубой ласки на нежной коже выступают мурашки.
Прижимаюсь губами к ее шее, провожу языком по пульсирующей жилке. Влажную дорожку прокладываю к животу, спускаясь к бедрам. Аня сильнее извивается, закрывает глаза, губы кусает. От каждого прикосновения к груди, промежности, от каждого поцелуя у меня по всему телу проходит волна наслаждения.
— Ты охуенная. Ебать… Как же я хочу тебя… Когда сдашься, а? — на эмоциях толкаю и понимаю, что перешел ту черту, за которую никогда не решался шагнуть. И это, ожидаемо, привело к необратимым последствиям — сердце теперь пашет только когда она рядом.
Отрываюсь от Ани лишь на секунду, чтобы стянуть шмот. Остаюсь лишь в одних боксерах. Не думаю, что сейчас Тихая готова видеть меня «во всей красе».
Мы слипается телами, сливаемся. Соединяемся. Впиваемся друг в друга губами, языками, зубами. Но делаем это так нежно, медленно, словно боимся причинить боль друг другу. И становимся единым целым. Я ощущаю все изгибы ее тела, все впадинки и выпуклости. Наслаждаюсь, как шелковая кожа скользит по моей, искрю и тут же плавлюсь. Все мое существо ликует, оно трепещет от счастья.
Дурею. Пьянею. От прикосновений друг друга, от жара разгоряченного тела, которое прижимается ко мне. От желания, которое я вижу в глазах Ани. От страсти, которая вспыхивает в ней. От удовольствия, которое она испытывает, и которое ощущаю я. Все это настолько сильно, что я теряю голову.
Ласкаю киску, вырисовываю круги на клиторе, пальцами растягиваю. Языком развожу половые губы и ее смазку вбираю. Протиснуться бы членом, подстроить под себя. Но, сука… В ущерб себе и во имя ее доверия без зеленого не стартану.
Аня уже вся мокрая от возбуждения. Изнемогая, сжимает простыни и наращивает громкость. Мышцы сильнее сокращает. Я же не останавливаюсь, вылизываю ее, вхожу то языком, то пальцами. Трахаю, пока Тихоня бурно не кончает.
И тогда мы просто обмякшими телами лежим на кровати. Но не разлетаемся в разные стороны, как это обычно бывает после бурного секса, а крепко прижимаемся друг к другу.
— «Дыши со мной в унисон еще, еще и еще.
Потратим весь кислород, пока мы с тобой не в ноль.
Дыши со мной в унисон еще, еще и еще,
Я чувствую твою дрожь, ведь это мой обезбол»*, — тихо напеваю, накручивая на палец прядь волос Тихони. — Скоро утро. Как найти в себе силы, чтобы отпустить тебя?
— Давай не будем думать об этом. Пожалуйста…
— Тогда… — чмокнув Тихую в нос, сползаю с кровати и протягиваю ей руку. — Может, чай хочешь или кофе? А еще мы можем закончить готовку.
Но вставать Аня не торопится. Хлопая глазками, кусает пухлую губу.
— Эм… А ты?
— Я, пожалуй, буду кофе.
— Я не об этом сейчас, — на четвереньках подползая к краю кровати, Тихая неожиданно рваными словами валит меня на лопатки: «Мирон, а ты не… Не будешь… Ну… Я сейчас… Ты… Почему ты не взлетаешь»?
Замираю. По телу озноб летит. Все, на что сейчас способен — непонимающе таращиться на Аню.
Что она имеет в виду?
Блядь, из ее губ это звучит слишком пошло, слишком порочно и горячо.
— Хочешь, чтобы я кончил? — рискую уточнить, а то вдруг чего недопонял. Да челюсть мне ноги отбила!
— Мир… Я, конечно, далека от всего того, что между нами происходит. Но… Но я не такая уж и глупая. Много романов прочитала и знаю, что мужчинам нужно. Ну… Тебе необходимо…
— Не парься, сладкая, сейчас схожу в прохладный душ и все будет вери гуд, — говорю это, натянуто улыбаясь, а сам мысленно посылаю члену команду «лежать», потому что сейчас я остро реагирую не только на слова, но и на каждое движение Ани.
— Но я хочу, чтобы и тебе было хорошо! — тут же протестует Тихая, словно бросает мне вызов.
Суу-кааа… Я сплю? Это все реальность или бред? Может, я все же перевозбудился и скопытился? А теперь попал в рай, где сама мисс-невинность, сексуальная леди-недотрога предлагает мне кончить.
— Ты поможешь? — дышу надрывно. Каждый вздох приносит с собой невероятную и нестерпимую боль.
— Я… — теряется Тихона, но взгляд не отводит. — Что нужно делать?
Беру ее ладонь и кладу на ноющий член. Не позволяю руку одернуть, сильнее прижимаю к возбужденной плоти. Аня тут же краснеет, румянец по щекам расплывается, спускается к шее. Не знаю, каким чудом все еще держусь, но чувствую, долго не протяну.
— Я могу полностью раздеться? — спрашиваю, поддевая пальцами резинку боксеров и, получив положительный ответ, быстро стягиваю трусы.
Стою перед Аней, значит, голый… Герой, мать вашу! Наперевес со стояком.
Выгляжу просто потрясающе!
Член болезненно пульсирует, пружинит, колом, блядь, стоит. Так и кричит о том, чтобы его приласкали. Я мог бы просто подрочить на мою обнаженную принцессу, но сегодня мы должны снова шагнуть вперед. Сделать плавный переход и сохранить равновесие.
Тихая сидит на кровати, подогнув под себя ноги. Таращиться на член будто на диковинку какую. Но, блядь, как же ей идет эта робость.
— Ты можешь… Кхм… — прочищаю горло, пытаясь взять себя в руки. — Потрогать его. Если хочешь, конечно, — добавляю тут же и указываю взглядом на вздыбленную плоть.
Аня тянет ко мне дрожащую руку. Проводит ладонью по всей длине ствола, касаясь выпуклых вен и дотрагивается кончиками пальцев до головки. Делает это так нежно, осторожно. Вижу, как она смущается, но изучать не перестает. Каждое скованное движение Тихони завораживает, заставляя фантазию рисовать такие картинки, что ни в одной порнухе не покажут.
Меня ожидаемо начинает потряхивать от этой близости. Размазывает конкретно. Лютующее сердце трижды обогнуло периметр нутра. И бьется все, бьется… Долбит навылет.
— Можешь обхватить член? — инструктирую принцессу и помогаю ей справиться — накрываю хрупкую ладонь своей. — Вот так… А теперь подвигай рукой… Вверх-вниз… — и она подчиняется. Делает, что прошу. Но, уверен, все еще не понимает, как действует на меня эта неопытность. Мучительно… Мучительно хорошо… — Ебать, как кайфово! Бля-я-я, — от удовольствия закатываю глаза. Ощущение, как будто я много лет держал целибат, а этой ночью дорвался до женского тела.
