Я даже не пытаюсь скрыть, что пьяненькая, но при этом чувствую себя тигрицей-обольстительницей.
Мое кокетство скорее веселит, чем очаровывает, но Тарнавский сдерживает смех. А я надеюсь, что отвлекаю его от не самых радужных мыслей.
Когда оказываемся в прохладной спальне – висну на его шее и целую. Вполне готова услышать, что пить ему не обязательно, достаточно вылизать рот любимой женщины. Но он молчит.
Целуемся. Ладони ползут вверх по моим бедрам и ныряют под юбку, чтобы дальше нежно гладить ягодицы.
Слава на выдохе отрывается и смотрит в лицо. Прямо под кожу.
Мурашками бежит тихое:
— Ю. Ля.
Греческое вино прекрасно, но алкоголя во мне сейчас больше, чем здравого смысла. Это факт. Я снова висну на его шее и начинаю хаотично зацеловывать. Он дергается, уворачивается. Бессмысленно.
Резко торможу и снова упираюсь взглядом во взгляд.
– Слав...
– М-м?
– А если бы я родилась с ужасным дефектом и меня ну никак нельзя было бы трахнуть… Представь, что некуда. Ты меня любил бы?
Я понятия не имею, откуда в голове рождаются настолько "важные" вопросы, но задав свой, я смотрю в глаза Славы и жду серьезного ответа.
Сердце трепещет. Пауза затягивается. Мои брови хмурятся. А он… Улыбается. Вжимается лбом в мой лоб и шепчет:
– Юлька… Какая ж ты нахуй пьяная…
Целует в губы. Разворачивает и подталкивает к кровати.
– Я в душ иду, – уточняю, но после «ага» он не поддает мне ускорения в нужном направлении, а уверено подводит к кровати.
Я падаю. Помогает перевернуться и снимает юбку. Белье – нет.
– Слав, ты не ответил…
Слежу, как упирает сначала правую ногу себе в грудь и расстегивает босоножек. Потом левую.
Оба с глухим ударом летят на пол.
А он сжимает щиколотку пальцами. Тянет выше. Целует в косточку. Крадется прикосновением губ вверх до коленки. Гладит ее и отпускает.
– Ты пьяная, Юль. Спать давай.
Дую губы. Соплю. Хочу не спать, а ответа. Хотя и спать я тоже хочу.
Тарнавский сам отбрасывает заправленное под матрас ватное одеяло с моей части кровати, я забираюсь под него. Клацает на кондиционере, понижая температуру. Укрывает меня. Мой заботливый папочка.
Закрываю глаза и тихо стону.
Слышу, что хмыкает. Оглянувшись, укоризненно вздыхаю:
– Значит, не так уже и любишь… – Делаю очень пафосный и, как кажется, абсолютно закономерный вывод. В своей голове обижаюсь далеко не безосновательно. Это звоночек, господин Тарнавский. Мне есть, о чем подумать.
Отворачиваюсь, сжимаю одеяло в кулаках и жмурюсь. Слыша шорох одежды сзади – дрожу.
Если честно, хочу, чтобы поубеждал в своих чувствах. Как – вдвоем знаем. Мечтаю, чтобы лег сзади. Я буду против, конечно, но на самом деле за.
Только он не ложится. Склонившись, целует меня в висок. Я хочу снова повернуться и продолжить диалог. Даже успеваю открыть рот, но мой пыл сбивает безапелляционное:
– Глаза закрыла.
На грубую команду я реагирую идеальным подчинением. Закрыла. Сладко выдохнула. Расслабилась.
– Вот и умница.
Он снова целует в висок, щелкая выключателем света.
Я ныряю в сон, как правда по команде, но напоследок мочку щекочет касание губ:
– Не волнуйся, солнце. Я нашел бы способ тебя выебать.
Глава 30
Глава 30
Юля
Меня будит ужасная жажда. По ощущениям кажется, что я проспала до самого утра глубоким сном, но когда открываю глаза – вижу вокруг темноту. Подушка Славы пуста.
Я тянусь за телефоном и проверяю время. Даже полуночи нет. Вот это да.
Виски немного ноют. Тело ломит. В спальне приятно прохладно. Пить хочется сильно-сильно, но прежде, чем встать, я проезжаюсь постепенно обретающим фокус взглядом по комнате.
Дверь на балкон открыта, морской ветер то и дело задувает в спальню тончайшую занавеску. Немного двигаюсь на кровати беззвучно и присматриваюсь.
Слава там. Сидит в кресле и курит.
Я улавливаю в воздухе нотки табачного дыма и кофе. Чашка стоит рядом с ним на столике.
Он сам – расслабленно устроился на кресле, забросив ногу на ногу.
И я бы подумала, что мой мужчина просто хорошо проводит время наедине с собой и с видом на море, которое вместе с волнами должно прибивать к берегу успокоение, но чувствую другое.
От идеи выйти к нему пока что отказываюсь. Присматриваюсь. Прислушиваюсь.
Ощущаю себя абсолютно трезвой. На месте легкости – нарастающий звон тревоги. Опять.
Его телефон тоже звонит. Я сглатываю.
Тарнавский почти минуту смотрит на экран, решая, брать ли. Сигарета тлеет.
Мое сердце ускоряется.
Я хотела бы, чтобы не брал.
Лучше ко мне, Слав. Иди ко мне. Давай еще на время сделаем вид, что вокруг нас бескрайнее море, а не куча проблем.
Но мои мысли Тарнавский не читает. Да и они его ни к чему не обязывают.
Хмыкнув, поднимает трубку и включает на громкую связь. Откладывает мобильный на столик рядом с чашкой, спускается на кресле еще ниже.
– Доброй ночи, Айдар.
Я сжимаю ткань пододеяльника. Мой протокол безопасности предполагает запрет прислушиваться к таким разговорам. Но…
В желудке неприятно ворочается из-за нервов. Я не могу спокойно относиться к людям из той комнаты. И пусть Айдар Салманов не обливал меня дерьмом, я все равно его опасаюсь.
– Море шумит, слышу… – Его голос звучит спокойно, но по коже все равно мурашки. Я не хочу туда. Я не хочу к ним.
Думаю: может в ванную сбежать?
И не сбегаю.
Внимательно слежу за Славой. Он усмехается в ответ на неприкрытую иронию.
Затягивается и выпускает дым в воздух. Тянется за чашкой кофе.
– Нервы успокаиваю, Айдар Муратович. – За образцовой вежливостью скрывается такая же ирония в ответ. Я чувствую ее. Уверена, Салманов тоже.
– То, что нервы у тебя не к черту, – это факт, – только не подхватывает за Тарнавским напускной игривый тон беседы, а абсолютно серьезным голосом отвечает то, что скорее всего правда думает.
Слава в свою очередь не пытается ни защищаться, ни оправдываться. Курит. Смотрит на море. После паузы коротко и глуховато отвечает:
– Работа нервная.
Видимо, это совсем не то, что хотел бы услышать Салманов. В трубке слышна отборная ругань, но слов я не разбираю. Язык не знаком.
Мой Слава в ответ смеется.
– Я не татарин, Дар. В душе не ебу, ты меня нахуй сейчас послал или замуж позвал. – Мне кажется, перегибает. У меня перед глазами уже мигают красные флажки. Но у него другие допустимые нормы риска, азарта, другие задачи и другие способы их достижения.
– Нахуй послал. Не сомневайся.
Слова ужасны, но даже для меня не звучат обидно. Слава тоже хмыкает. Молчат.
– Давай серьезно, Слав. – Возобновляет дискуссию Салманов.
И Слава идет ему навстречу примирительным:
– Давай серьезно.
После всплеска оба мужчины меняют тон. Слава и визуально меняется – действительно становится куда более серьезным. Докуривает и тушит сигарету о пепельницу. Я вдруг осознаю, что он мог вот так сидеть чуть ли не каждую ночь. Это у меня здесь лучший в мире отпуск. А он… Латает дыры в личном, позволяя разрастаться куда более опасным проблемам в других сферах.
– Ты когда домой?
Мы домой через три дня.
Но Слава не спешит "радовать". Молчит и продолжает давить окурок в пепельницу. Потом прокашливается. Оживает.
– Я думаю может нахуй это домой? Остаться? Хорошо тут, Дар. Всё, что нужно, есть.
В ответ – тишина. Но мне кажется мысленно она заполнена таким же неведомым мне матом.
– Ты неправ, Слав. Всё, что ты делаешь, это глупости.
Тарнавский хмыкает. Меня кроет обидой за него.
– Спасибо, Айдар. Спасибо. Всегда знал, что ты обо мне высокого мнения.
– Я по поступкам, Слав. Ты знаешь.
Слава молчит. Я внутри проговариваю кучу ненужных слов.
Новая пауза увенчивается тяжелым вздохом. Слава прокашливается. Садится ровнее. Берет мобильный в руки.
