— Разумеется, — поспешно заверил я. — Но для друзей мы всегда готовы выделить окошко, хотя это связано с неслыханными жертвами. — Я ещё раз оглянулся на стюардесс. — С чудовищными жертвами.
Мы зашагали к моему "мерседесу", на котором приехал Патрик. Едва выйдя из здания аэропорта, Тони остановился, глубоко вздохнул и, раскинув в стороны руки, торжественно продекламировал:
— Наконец-то я чувствую себя человеком. Вы только принюхайтесь к этому сладостному зною.
— А какая сейчас погода в Лондоне? — поинтересовался Патрик.
— Не спрашивайте. Льет, как из ведра. Самый мокрый июнь за последние восемь тысяч лет. Люди больше не ходят, а плавают, как утки. Искусственные жабры подорожали раз в двести.
Мы уселись в машину. Я занял место за рулем, Тони устроился по-соседству, а Патрику пришлось забраться на заднее сиденье.
— И как далеко отсюда до вашей Пальма-Новы? — полюбопытствовал Тони.
— Восемь миль в западном направлении, — ответил Патрик. — Вам уже приходилось бывать на Мальорке?
— Нет, ни разу.
— Тогда вы наверняка будете приятно удивлены. Остров — загляденье. Горы, пляжи, тихие бухточки. Да и в самой Пальме есть на что посмотреть. Словом, этот отпуск вам запомнится надолго. Верно я говорю, Рассел?
— Дейну все равно, Пат, он с удовольствием проведет отпуск даже на тракторном заводе, если за конвейером поставить приличных девиц.
— Ты напомнил мне одну давнишнюю знакомую из Хаддерсфилда, ухмыльнулся Тони.
— Так я и знал.
— Здоровая такая телка, она работала сварщицей на мыльной фабрике. Обожала любовь сзади, а, кончая, лаяла по-собачьи.
— О вкусах не спорят, — глубокомысленно изрек Патрик. — Одна моя приятельница из Дублина, например, трахалась исключительно в высоких сапогах и в зюйдвестке. Кажется, её лишил девственности какой-то рыбак с Гримсби, а сапоги помогают ей возвращаться в заветное прошлое.
— А как обстоят дела с нашим любимым занятием здесь? — спросил Тони.
— Замечательно, — ответил Патрик. — Лучше и не придумаешь. Кого здесь только нет — немки, шведки, француженки, китаянки… Нет, друг, что-что, а разочарование тебя здесь не постигнет. Домой ты прилетишь счастливым человеком.
Тони мечтательно вздохнул.
— Я начинаю думать, что останусь здесь навсегда.
— Оставайся до ноября, — предложил я. — Потом поможем друг другу проковылять до трапа и забраться в самолет.
— Ой, чуть не забыл! — Тони резко выпрямился и выудил из внутреннего кармана пиджака какой-то конверт. — От Майка Спайеринга. Он хотел отправить тебе письмо по почте, но я сказал, что передам лично в руки.
— Что это? — озадаченно спросил я. Майк Спайеринг был нашим с Тони агентом в Лондоне; именно он в свое время устроил нас на телевидение.
— Я сам его не читал, — сказал Тони. — Но Майк мне рассказал. Ты там довольно популярная личность, малыш. Ролики про твой дурацкий "Уайт-Марвел" крутят каждый вечер по три-четыре раза. Доводят меня до белого каления…
— Это немудрено — ты вообще ни черта не смыслишь в искусстве. Вскрой конверт и зачитай мне письмо.
Тони аккуратно вскрыл конверт и извлек из него какой-то контракт и письмо. Развернув письмо и прокашлявшись, он зачитал:
"Дорогой Расс!
Похоже, успех рекламной серии про "Уайт-Марвел" превзошел все мыслимые ожидания, и в "Кроксли" все теперь просто пыжатся от гордости. В итоге, они уже не хотят заканчивать рекламный показ в конце лета.
Аллан Ланг, продюсер, прекрасно отдавая себе отчет в том, какие последствия продолжение рекламной компании могут иметь для твоей карьеры, тем не менее попросил меня обратиться к тебе с весьма заманчивым в финансовом плане предложением.
Предлагают они следующее. Рекламная компания продлится целый год, то есть до конца марта будущего года.
Учитывая все убытки, которые ты можешь потерпеть из-за столь беззастенчивого обращения с твоим телевизионным обликом, я запросил и получил их согласие на компенсацию в размере…"
Тони внезапно замолк и покосился на меня; на губах заиграла улыбка змия-искусителя.
— Говори же, не томи душу! — проорал я.
— Как ты думаешь, Рассик, какова сумма контракта? — невинно осведомился этот негодяй.
Сердце мое заколотилось. Судя по его поведению, мне сулили кучу денег. Внезапно в моем воспаленном мозгу промелькнула мысль: Господи, мне же не придется возвращаться осенью в Лондон! Мне хватит денег, чтобы ещё некоторое время не искать новую работу. Я смогу повидать мир… объездить уйму замечательных мест…
— Скажи наконец, — взмолился я, вне себя от нетерпения.
— Угадай.
— Будь человеком, Тони!
— Угадай!
— Не знаю, черт побери!
— Тем хуже для тебя, — отрезал мерзавец.
Сколько же там может быть, судорожно размышлял я. Та же сумма, что и в первоначальном контракте? Шесть тысяч? Вряд ли, ведь мне не придется работать. С другой стороны, и у них нет дополнительных затрат. Да, пожалуй, тысяч шесть, решил я. Вполне достаточно, чтобы прожить безбедно целый год.
— Шесть? — решился я.
— Нет.
Мое сердце оборвалось.
— Меньше?
— Нет.
Перед глазами все поплыло, во рту пересохло.
— Патрик, дай сигаретку, — проблеял я.
Засунув в рот сигарету, я кивнул, когда Тони поднес мне зажигалку, и спросил, не слишком, правда, уверенно:
— Семь?
— Нет.
— Меньше?
— Нет!
— Чтоб я сгорел!
Я глубоко затянулся. Руки предательски дрожали.
— Восемь? — проквакал я.
Последовало молчание. Негодяй отвернулся и уставился в окно.
— Посмотри, Патрик, какие замечательные пальмы. Мне всегда казалось, что пальмы символизируют субтропики. Не так ли?
— О, несомненно, — ответил второй негодяй. — Если бы не они, никто бы не отличил Мальорку от Дублина…
— Восемь? — завопил я.
— Патрик, мне показалось, что кто-то тут пропищал. Как у вас здесь насчет москитов?
— Сейчас прихлопну, — невозмутимо произнес Патрик.
Я не выдержал.
— Сейчас я вас сам прихлопну! В последний раз спрашиваю — восемь?
— Нет.
— Меньше?
— Нет.
— О Господи! Слушай, Тони, если ты водишь меня за нос…
— Я бы ни за какие коврижки не притронулся к твоему ослиному носу. Как, впрочем, и к любому другому органу после того, как ты тут развратничал целых пять месяцев.
— Тони, если ты не скажешь, я из тебя душу вытряхну!
— Нет… угадай.
— Что ж, девять — и это мое последнее слово!
Как ни в чем не бывало, он развернул письмо и невозмутимо зачитал:
"…я запросил и получил их согласие на компенсацию в размере девяти тысяч фунтов стерлингов…"
