Я стоял, прислонившись к косяку, а после этих слов медленно сполз вниз и едва не уселся на пол. Так вот что она скрывала! Малинкин отец — король! Три болота и одна лужа, во что я влез? Почему раз в жизни не послушался Машулю? Она-то сразу все поняла… С белокостными нашему брату путаться опасно, а уж с королями да королевнами — и подавно. С ними и родовитым нужно держать ухо востро, а уж таким, как ты, Перец…
— …И еще раз повторю: никого не касается, с кем я сплю! Я никогда не буду королевой, хвала небесам! — часть гневного ответа Малинки я пропустил, пораженный открывшейся правдой, но ее звенящий от ярости голос быстро достиг моего сознания. Королевой не будет, и то хлеб…
— Ты станешь наместницей, и не на один год! — рыкнул Вепрь. — Значит, должна блюсти свою честь!
— С моей честью все будет в порядке! Я не стану спать ни с кем! И пусть Ясмень катится подальше! Не желаю, чтобы болтали, будто наместница Багряного Края делит мужчину с дюжиной служанок и десятком шлюх.
— Ох, Уртика, как же тебе подходит твое имя, — вздохнул лорд, и я был склонен с ним согласиться. — Спокойной ночи. Увидимся утром. Я награжу твоего спасителя и лично выставлю из замка. Пожалуй, даже снабжу свитой, которая проводит его за городские ворота.
— Спокойной ночи, дядя. Прошу тебя отложить решение до завтра. В утреннем свете даже пыльная каморка выглядит уютно.
Лорд ничего не ответил. Потом я услышал звук задвигаемого засова, и поднялся на ноги. Встречать дочь короля сидя даже мне как-то неловко.
— Подслушивал, — не спросила, а отметила вслух Малинка, стоило ей взглянуть на меня.
— Грешен, — склонил голову. — Линочка, я пойду, пожалуй, ночевать на кухню…
— Струсил? Я подозревала, что ты не слишком храбрый.
— Я осторожный.
— А зачем вернулся за мной в замке Туманного лорда? Осторожный бы деру дал.
— Трус — тем более. Ты сама себе прекословишь. То называешь трусом, то ищешь в моих поступках подтверждения храбрости.
— Я женщина, — усмехнулась Малинка. — Могу позволить себе быть глупой, говорить одно и тут же — совсем другое.
— Мне известно, что ты далеко не дура…
— А тебе известно, что мне иной раз до тошноты надоедает моя разумность, жесткость и прочие мужские качества, которым я вообще-то завидую?
— Чего тебе завидовать… — пробормотал я, сильно опасаясь вызвать очередной приступ гнева. — Ты ими обладаешь в полной мере. Некоторые мужики не дотягивают.
— Спасибо! — неожиданно рассмеялась сладенькая. — Приятно, что ты столь высокого мнения обо мне. Вот если б еще позволял побыть женщиной не только в постели…
— Да я с тебя пылинки сдувал в дороге!
— Ты сдувал пылинки с ценного груза, за доставку которого в целости и сохранности назначено немалое вознаграждение.
— Плевал я на ваше вознаграждение! Пусть лорд отдаст его этому… Ясеню…
— Ясменю.
— Ну, Ясменю! Бедняга поиздержался, наверное, в Граде-у-моря. Там девочки привыкли к щедрым морячкам и за горсть медяков никого ублажать не станут, будь ты хоть трижды белокостный!
Три болота, ну что я несу! На вознаграждение мне вдруг и впрямь стало плевать, но за дерзость Малинка меня, пожалуй, выпороть прикажет…
— Тебе очень идет ревновать, — проворковала сладенькая, запуская пальцы мне в волосы. — Выкупайся, только побыстрей, ладно? Я жду.
Тьфу, ну что ты будешь делать? Может, кто-то на моем месте и смог бы уйти, но осторожный Перец принялся стремительно стаскивать с себя одежду и поспешно полез в бадью. Долго ждать Малинке не пришлось: небывалый стояк не располагал к вдумчивому омовению.
***
Купаясь, я проклинал свою слабость и глупость последними словами, но, оказавшись в постели со сладенькой, тут же обо все позабыл. Мне, признаться, давно уже было без разницы, кто ее родители, девочка притягивала сама по себе. Вот и сейчас мысль о том, что отцом Малинки был самый что ни на есть настоящий король, почти сразу выветрилась из головы.
Мы долго не могли угомониться, благо путь от Холмищ до Турьего Рога, проделанный в повозке, утомил разве что бездельем. А когда, наконец, насытились друг другом, я решил позадавать вопросы.
— Линочка, неужели отец-король разрешал тебе спать с кем попало?
— Ох, Перчик, как же тебя заедают мои прежние любовники! — Я обиженно засопел. Да, заедают! Сам себя дураком чувствую, но таких признаний она от меня не дождется. — Представь себе, не запрещал. Он любил меня и гордился, что его дочь не желает обычной женской доли. Меня с детства раздражали куклы, наряды, жеманство, плаксивость и глупые бабские разговоры. Брат был ненамного старше, и я привыкла проводить время с ним и его учителями. У меня неплохо получалось то, что давалось ему и любому другому мужчине: и науки, и владение оружием. Отец заметил, и не запретил, а наоборот, стал поощрять. Мои успехи доставляли ему радость, но он понимал, что после его смерти дочери придется нелегко. В Багряном Крае, как и в других странах, женщин редко принимают всерьез. Особенно тех, кто не может похвалиться белизной кости. Мужские умения незаконнорожденной вызывали б не столько уважение, сколько злость. И отец посоветовал мне не пренебрегать женскими искусствами. Не шитьем и кухней, конечно, а танцами, музыкой, хорошими манерами, умением одеваться и управлять мужчинами, используя свою привлекательность. Он надеялся, что я стану посланницей при дворах соседей. Очень полезной посланницей, ведь никто не относился б ко мне серьезно, принимая за очередную пустоголовую дочурку с подпорченной родословной, которой не светит приличное замужество, и она прожигает жизнь в постелях всех, кто сумел понравиться. Попутно выясняя ценные для Багряного Края сведения.
— Что-то вроде разведчика?
— Да, и не только. Я могла бы острожно, исподволь, подводить нужных людей к нужным мне решениям.
— Трахаясь с ними?
— Постель — крайняя мера, — усмехнулась она. — Полагаешь, я не смогла бы заставить тебя помочь мне добраться до Светаны, не прибегая к этому безотказному средству?
— Ну-у… — задумался я.
— Хватило б пары веселых деньков у Флоксы. После ты кидался б исполнять каждый мой намек на желание, стоило бы задумчиво приобнять губами кончик любого продолговатого предмета: рогалика, огурца, морковки или даже пальца. Странно, что женщины обделяют тебя этой лаской, такого красивого мужского достоинства мне раньше видеть не доводилось… — закончила она мечтательно.
