«Только она и я».
Она прижимается ко мне, ее голова покоится на моей груди, сердце бьется о мои ребра и вдыхает в меня жизнь, как никогда раньше. Уставившись в темный потолок, я не в силах больше выносить тишину.
— Скажи мне, о чем ты думаешь.
— Честно говоря, я не уверена, — тихо признается она. — Я сейчас столько всего чувствую.
— Сожаление? — я задерживаю дыхание, чувствуя себя чертовски плохо от этой мысли.
— Нет. Вовсе нет.
Воздух, который я удерживал в легких, выходит с тяжелым выдохом, вены наполняет облегчение.
Я чувствую на себе ее взгляд.
— Я бы никогда не пошла на такое, Джастис, если бы не была уверена на сто процентов.
Это не значит, что она не пожалеет об этом позже, и это был мой самый большой страх. Но я рад, что она этого не делает, потому что не уверен, что в противном случае смог бы жить с этим.
— Это ради Нокса, да? — спрашивает она, продолжая на меня смотреть. — Вы, парни, делаете это ради него.
Здесь гораздо больше, чем кто-либо может понять.
— Сначала ради него, но в те моменты мы все вместе сражались с нашими демонами, а не только Нокс.
— Что с ним случилось? — шепотом спрашивает она.
Вопрос вызывает в груди жжение, которое распространяется вверх по горлу.
— Я не могу сказать. Прости.
Мне ненавистно скрывать что-то от нее, особенно после того, что она только что сделала ради нас, но я обещал унести это с собой в могилу, а я никогда не нарушаю обещания. Ей все равно не нужно это слышать. Это будет преследовать ее так же, как и меня.
— Тогда как насчет тебя, Джастис? Ты расскажешь мне о себе?
Я напрягаюсь, в тишине темной комнаты мои глаза встречаются с ее.
— Ты знаешь все мои секреты, — шепчет она, — хорошие и плохие, но я ничего не знаю о твоих.
— Что ты хочешь знать? — мой голос хриплый, сдержанный от страха, потому что я точно знаю, о чем она спрашивает.
— Где ты был, прежде чем нашел братьев и Тэтчера?
Моим телом овладевает холод, замораживая кровь в венах, когда темные воспоминания, которые я всегда держал взаперти, возникают с удвоенной силой.
— Ты не захочешь этого знать, — выдавливаю, наконец.
— Нет, захочу. Я хочу знать о тебе все.
Но не это. Она понятия не имеет, кто я без братьев и отца. Кем я был и откуда взялся.
Она касается моего лица, нежно скользя по нему пальцами.
— Ничего из того, что ты мне расскажешь, не изменит моих чувств к тебе, — говорит она, чувствуя мой самый большой страх. — Пожалуйста, впусти меня. — Этой мягкой мольбе я не могу отказать.
Сглотнув, я каким-то образом нахожу слова, чтобы объяснить один из самых мрачных моментов моей жизни. Моментов, который сформировал меня, будучи ребенком.
— Я родился у женщины, которая никогда меня не хотела, — начинаю я, и внезапно меня охватывает спокойствие. — На самом деле, она меня ненавидела, — мой голос становится не более чем эхом, тело чувствует холод и онемение, когда я вынужден заново переживать ту роковую ночь.
Отдаленные рыдания выдергивают меня из постели. Потирая сонные глаза, я хватаю своего потрепанного мишку, единственную плюшевую игрушку, которая у меня когда-либо была, и медленно открываю дверь. Оглядываю тускло освещенный коридор нашего крохотного домишки и осторожно выхожу. Маленькими ножками ступаю по ковру, следуя за мучительным звуком; каждый шаг заставляет сердце биться в страхе от того, что она сделает со мной, если обнаружит не в постели.
Выглянув из-за угла, вижу ее в гостиной, окруженную темнотой. Перед ней стоит пустая бутылка, в руке блестит металл пистолета, и она безудержно плачет. Ее губы шевелятся, шепча что-то, чего я не могу разобрать, пока она раскачивается взад-вперед.
Скрип половицы под моей ногой предупреждает ее о моем присутствии. Она вскидывает голову, печальное выражение на ее лице сменяется ненавистью.
Между нами повисает тишина, страх ползет вверх по моему горлу от того, что она набросится и причинит мне боль.
— Я старалась, — плачет она. — Так старалась любить тебя, но я не могу.
Хотя я уже это знал, ее слова все равно причиняют боль. Все, чего я когда-либо хотел, — это чтобы она любила меня. Это и должны делать матери. Когда других детей высаживают у школы, мамы всегда на прощание их обнимают или целуют. Такого я от нее никогда не получал.
Я даже не знаю, что это — объятия.
— Ты так на него похож, — рыдает она. — Точная его копия! — Мои глаза расширяются, когда она поднимает ствол к виску. — Теперь мне больше никогда не придется его видеть.
Грохот выстрела заставляет меня вздрогнуть, что-то теплое и влажное попадает на лицо. Она оседает, под ее безжизненным телом расплывается красное пятно. Я не могу пошевелиться, тело сильно дрожит, когда я смотрю в мертвые глаза матери, матери, ненавидевшей меня слишком сильно, чтобы любить.
— Джастис, — шепот Райан возвращает меня в настоящее, ее взгляд горит сочувствием. — Мне очень жаль.
— Не надо, — стараюсь говорить сквозь душащие меня мучительные эмоции. — Ей больше не пришлось смотреть на меня, и я освободился от ее ненависти.
Только для того, чтобы оказаться в системе, вытерпеть еще больше издевательств, прежде чем найти братьев, но я держу эту часть при себе. На сегодня достаточно откровений.
— Почему в ней таилось столько неприязни? Не понимаю.
— Потому что я похож на ее насильника. — Когда я произношу эти постыдные слова, желудок сжимается, к горлу подкатывает желчь.
От этого откровения она замирает.
— Я — плод насилия, Райан. Вот, кто я. Мне потребовалось много времени, чтобы смириться с этим, и, если честно, иногда, кажется, мне это так и не удалось. Зная, что кровь этого человека течет в моих венах, меня тошнит. Я понятия не имею, кто он и где, все, на что я могу надеяться, что он горит в аду, где ему самое место.
— Вот почему ты всегда спрашиваешь меня, — шепчет она, и в ее глазах появляется понимание. — Вот почему каждый раз, прежде чем заняться любовью, ты убеждаешься, что я хочу этого. Что я хочу тебя…
Мое молчание — единственное подтверждение, в котором она нуждается.
Она протягивает руку и касается моей челюсти.
— Я всегда хочу тебя, Джастис. Никогда в этом не сомневайся. Ты — не он, и ты — не она.
— Я — они оба. Вот чья кровь течет в моих жилах.
— Это ничего не значит. Ты знаешь это лучше, чем кто-либо. Ты — Крид. — Она наклоняется, касаясь губами моих губ. — Хороший человек и отец. Я только надеюсь…
— Что? — спрашиваю, когда она замолкает.
— Сможешь ли ты на самом деле оставить это позади? Ваш образ жизни с братьями. Если именно это усмиряет твоих демонов, как я могу с этим соперничать? — ее голос срывается, страх в ее словах разрывает меня изнутри.
— Ты не понимаешь. Когда ты со мной, мне этого не нужно. — Потянувшись к ней, обхватываю ее нежную щеку. — Это всегда была ты, Райан. Если бы шесть лет назад мне предоставили шанс, я бы тогда от всего отказался. Я всегда выберу тебя и Ханну.
Она закрывает глаза, с ее губ срываются рыдания, и она ложится на меня сверху.
— Прости, мне так жаль, что я убежала и скрывала ее от тебя, — плачет она, снова извиняясь. — Я боялась очень многого, но ты всегда был с нами, Джастис. Всегда в наших сердцах.
Скрежещу зубами, боль в груди усиливается, я ненавижу исходящие от нее страдания и извинения. Это заставляет меня сказать следующее:
— Я прощаю тебя, — в тот момент, когда я это говорю, я знаю, что это правда.
Плачь прекращается, и она приподнимается на локте, устремляя на меня взгляд печальных глаз.
— Что?
— Я прощаю тебя, — повторяю, вытирая ее слезы подушечками пальцев. — Я не сказал тебе этого раньше, потому что был слишком зол, но ты хорошо ее воспитала, Райан. Ты — воплощение материнства, и я рад, что ты — мама Ханны.
