Мне нужно освобождение, но я не хочу, чтобы это скоро заканчивалось. Это слишком хорошо.
Слишком...
— Ах... Джейсон, да. Вот так.
Я подаюсь вперед, моя голова запрокинута, а слова похожи на горячечный бред.
Джейсон выпускает клитор, и тут же его язык проникает в меня, трахает, мучает и ласкает.
Пальцы моих ног поджимаются, когда первая волна оргазма накрывает меня. Я почти задыхаюсь, ловя открытым ртом воздух. Но это еще не конец. На смену его языку приходит палец, затем второй. Не сбавляя темпа, он двигает ими во мне, в то время как его рот вбирает меня в себя.
— Пожалуйста, Джейс... О, Господи!
Словно в безумии, я яростно двигаюсь по гранитной поверхности, едва не плача. Ощущения такие острые, почти непереносимые. Скоро приходит новый оргазм, и я упираюсь пятками в спину Джейсона, выгибаюсь, кончая еще сильней, чем до этого.
Джейсон быстро поднимается, удерживая меня одной рукой, чтобы я не упала.
— Открой рот. Попробуй, какая ты, когда я трахаю тебя, — грубо говорит он.
Я смотрю на него полузакрытыми глазами. Его взгляд светится лихорадочным блеском, ноздри раздуваются от шумного, тяжелого дыхания.
Я раздвигаю губы, и он погружает пальцы в глубину моего рта.
Я чувствую себя на нем.
Джейсон резко вынимает пальцы и болезненно целует меня, всасывая мой язык глубоко в свой рот.
У меня почти не осталось сил, ничего не соображаю. Остались одни ощущения.
— Идеальная, — в мои губы бормочет он, потом, не церемонясь, стаскивает меня со стойки, открывает один из ящичков и достает пачку презервативов. Неся мое обмякшее тело, направляется в спальню.
Я не знаю, что он задумал, просто надеюсь, что у меня хватит сил выдержать.
Джейсон ставит меня перед креслом.
— Перегнись через подлокотник, — спокойно, но непреклонно велит он.
Сглотнув пересохшим горлом, я выполняю приказ, испытывая странное предвкушение.
— Выше!
Неожиданно, он шлепает меня по ягодице, и я вздрагиваю, но приподнимаю задницу.
Джейсон надевает презерватив, и его головка утыкается в мой вход.
— Держись крепче, Ангел.
Он нежно целует меня в правую лопатку, и тут же сильным толчком оказывается во мне. Я хватаюсь за противоположный подлокотник кресла, с такой силой сжимая пальцы, что они белеют.
Он так сильно, яростно трахает меня, что в какой-то момент я кричу, испытывая ни с чем несравнимую боль удовольствия.
Удар. Удар. Сильные руки сжимают мое тело. Одна его ладонь на моей талии, другой удерживает меня за плечо, которое тянет на себя в наступательные моменты, оказываясь так глубоко во мне, что кажется невозможно.
Реальность теряется, все вокруг исчезает. Я чувствую вкус слез на своих губах, когда в очередной раз за последний час разлетаюсь на миллион маленьких осколков.
***
«Это зашло слишком далеко», — ворчливо думаю я, закрывая за собой дверь и оставаясь на некоторое время одна.
Мне нужно высушить волосы, и Джейс сказал, где я могу взять фен.
Я собираюсь пользоваться феном Джейсона Рида, и если бы мне кто-то сказал об этом полгода назад, я бы ответила: «Приятель, да ты точно сошел с ума»!
Но вот она я, Блисс Винтер, смотрю на свое отражение в зеркале Джейсона Рида, в его ванной, в его квартире.
Ох, и эти мысли — они порядком раздражают!
Глубоко вздохнув, я с укором смотрю на себя и качаю головой — серьезно, ты считаешь, сейчас удачное время разбираться в том, что происходит с тех пор, как этот мужчина появился в твоей жизни? Или вернулся в нее? Как правильно?
— Черт!
Я ругаюсь вслух и показываю своему отражению средний палец. Я действительно это делаю. Может, я ненормальная.
А впрочем — я ничуть не сомневаюсь в этом.
Закусив губу, я открываю все шкафчики поочерёдно, собираясь найти фен и просто высушить себе волосы, а потом присоединиться к Джейсону за завтраком.
Без лишних досадных мыслей. Без дурацкого психоанализа и рефлексии. Несколько часов перестать быть Блисс Винтер, или Сарой Винтер. Только женщиной, которая получает удовольствие, пусть это всего лишь иллюзия.
Еще до того, как я нахожу фен, я вижу кое-что куда занимательней. Целая коллекция секс игрушек.
Наручники, плетки, стеки и прочая атрибутика любителей пожёстче.
Твою мать!
***
— Вафли? — откровенно смеясь, спрашивает Джейсон, когда я вхожу в кухню.
— Клянусь, если ты еще раз скажешь это слово, я причиню тебе боль, — предупреждаю я, а он только ухмыляется. В моей же голове невольно возникают картины того, КАК ИМЕННО я могу это устроить. С теми-то штуками для любителей садо-мазо.
Вот только загвоздка в том, что я не любитель. Вообще. А он, похоже, очень, и это, если честно, заставляет меня напрягаться.
— Ну, тебе повезло, так как я не умею готовить их. — Джейсон стоит у раскрытого холодильника и не замечает, как я сверлю его затылок. — Вообще не умею готовить, и кажется, мне нужно купить продукты. — Он захлопывает дверцу и поворачивается ко мне. — Я не часто ем дома. Почти никогда, если только еда сама не приезжает ко мне.
— Если ты ждешь, что я буду для тебя готовить, то можешь сразу выбросить эти мысли из головы, — чтобы сразу прояснить вопрос, заявляю я. — К тому же, я тоже не умею готовить.
— Замечательно. — Джейсон хлопает в ладоши и, подойдя ко мне совсем близко, соблазнительно играет бровями. — Так как мы выяснили, что оба бесполезны на кухне, может, пиццу закажем?
Я невольно улыбаюсь — у него отличное настроение. С чего бы?
Если только причина в том, чем мы были заняты пятнадцать минут назад...
Но лучше не думать о том, что все это значит для нас в широком смысле, иначе это точно не прибавит мне веселья.
Позже.
— Так и быть, давай свою пиццу! — Я махаю рукой, изображая досаду, хотя выходит неважно.
Джейсон делает заказ, и пока мы ждем доставку, говорим о всякой ерунде, но не о том, что действительно важно.
Думаю, мы оба взяли молчаливый тайм-аут.
Но потом, когда мы едим пепперони под какую-то бессмысленную передачу по телевизору — правда, я не знаю, как мы дошли до этого так быстро от «Сдохни, сука» — я не выдерживаю распирающего меня любопытства и спрашиваю:
— Эти игрушки в твоей ванной — ты часто ими пользуешься?
Джейсон поворачивает голову ко мне, оторвав взгляд от экрана и совершенно спокойным голосом уточняет:
— Ты про наручники и плетки?
Ну, надо же, ни один мускул на лице не дрогнул! Я не ожидала, что он зальется стыдливым румянцем, но такое титаническое спокойствие не может не удивить.
