Ну да уж пришли на место-то, и за то слава богам священных рощ…
… И наступила ночь, на этот раз с долгожданным ливнем, молниями, бьющими в зачахшие без воды деревья и роскошными на вкус Снейпа, пугающими и граждан, и, ещё больше, рабов, раскатами грома.
И пришёл брат, по негласной, ещё не сложившейся традиции, которой от роду пошла всего вторая ночь, в шёлковой, лазоревой тунике.
И, помня неумелые руки брата старшего на своём одеянии, снял её сам, и восшёл на ложе, встав в ту же позу, что и ночью прошедшей.
И снова увидел Северус, как нерастянут брат его, и, уже не обуреваемый такой сжигающей жаждой обладания, как ночью прошедшей, начал заново ласкать его языком изнутри.
И расслабился младший брат.
И осторожно, стараясь не сделать тому больно, медленно вошёл в него брат старший на немного.
Но был брат младший, так и не получив от брата днём обещанной разрядки, изрядно возбуждён, и желал он скорейших действий, а потому, не обращая внимания на возникшую в межиножии боль, сам вонзил в себя пенис брата старшего.
И вынужден был брат старший, вопреки желанию своему, двигаться в брате сразу быстро, придерживая набухший его пенис рукою влажною, сухопарою.
И возросло в брате старшем, утомлённом и алкающем пищи, желание скорее дать излиться семени брата, но не был тот готов к этому.
Ибо была велика страсть брата младшего к утехам, кои доставлял ему пенис брата, и насаживался брат младший брат на пенис старшего.
И каждому из братьев было воистину превосходно, ибо такова суть страсти, коей оба были подвластны.
И стонал, и извивался, и просил о большем брат младший брата своего, но не мог дать большего брат старший.
И кричал брат младший имя брата, называя его ласковыми прозвищами, отчего брату старшему потеплело на душе.
Ибо уж не чаял брат старший услышать столь проникновенными имена, о коих брат младший помышлял весь день.
И называл брат младший брата старшего возлюбленным, живым биением сердца своего, цветком невиданным, в груди распахнувшим лепестки свои и многими инями названиями любовными и нежными.
И не знал брат старший, как в ответ назвать брата младшего, ибо не столь ещё он был искушён в латыни ежедневной.
И был готов брат старший извергнуть сперму свою, и не могши больше сдерживаться, излился внутрь брата.
И, хоть не был удовлетворён сполна брат младший движениями в нём брата, не стал он злоупотреблять милостью, ему оказанной, и выплеснул семя в ладонь его узкую, прохладную и себе на живот.
И так много семени скопилось у брата младшего, что достигли брызги спермы до его груди широкой.
И вынул брат старший - чародей - палочку свою волшебную из-под подголовного валика и произнёс заклинание некое.
И стала кожа брата младшего на животе и груди чистою, словно после посещения терм, но сухою весьма - такова была магия брата старшего.
И целую ночь, до вторых петухов, лежали они, переплетясь в объятиях крепких и целуясь страстно…
На утро Северус с рабом отправился на торжище, но, как он и ожидал, корень имбиря, о котором торговец пряностями слышал впервые, пришлось заказывать у него с посыльным из Вериума.
Снейп по утренней росе отправился с рабами-охранниками и гражданином Цицерусом Кравцием, отысканным на том же рынке и немного разбирающимся в свойствах местных растений, трав и грибов, в ближайший лес. Лес был густым, диким, нехоженым - ромеи не любили лесов Альбиона, из-за каждого дерева которых могла быть пущена стрела бритта. Пикты в этих местах были истреблены.
Зельевар был поражён богатством флоры в лесу - ему бы такое иметь под боком, пусть даже в Запретном из-за обитающей там нелюди, но всё же просто заповедном лесу пограничья Англии и Шотландии. Он решил нарвать побольше неведомых пока, но, безусловно, пригодившимся бы ему в далёком Хогвартсе трав, цветов, соцветий и грибов.
Они вернулись спокойно, без приключений со всякими образчиками лесного великолепия в нескольких корзинах.
Одну из них донёс даже сам гражданин Цицериус из чувства глубочайшего уважения и почтения к знающему так много Господину дома Снепиусов до его усадьбы с домом, так поражавшим зельевара своей неприветливостью, несмотря на проведённыое в нём уж множество дней.
Снейп до глубины, считавшихся отсутствующими у говорящего скота, душ поразил кухонных, вечно чумазых рабов, появившись в кухне - большом, неуютном помещении размером с три, а то и больше, его опочивальни.
Приказав расчистить место на самом большом столе, он саморучно протёр его чистой, словно из воздуха взявшейся тряпицей, вымоченной им в ышке бяха - единственном известном Северусу в эту эпоху антисептике и разложил принесённое благолепие по столу отдельными, по возможности далёкими кучками сушиться - здесь было жарко и душно даже после прошедшей мощной грозы. Грибы он предварительно разрезал, не допуская рабов, собственноручно, на тонкие пластины.
Конечно, кухня не походила на лабораторию зельевара и алхимика. Стены здесь пропитались неприглядной копотью, скопившейся у очага и на потолке над огромной плитой, используемой для жарки хлебов и разогрева доставаемых из погреба продуктов.
В помещении стояли аппетитные, но пока запретные для Северуса запахи блюд, готовящихся для утренней, не слишком сытной трапезы домочадев - всего одного барана, жарящегося на вертеле и каши из ячменя с бараньим жиром.
К слову, Господин дома узнал, что рабов кормят такой же кашей, только менее жирнющей. Да, от… такой трапезы Снейпу лучше было отказаться, и даже не из-за возможной попытки отравления Ниной, но из-за целостности и порядка в своих внутренностях. Но запах… запах от хлебов, хоть и забиваемый запахом жира, стоял такой… Что Северус кое-что придумал для себя - стоика.
Вместо еды, а есть со вчерашнего утра хотелось ужасно, да ещё и после бурной, абсолютно бессонной ночки и более, чем необходимо пробуждающего аппетит утреннего моциона, Северус, не дождавшись реализации своей замечательной идеи, только от пуза напился колодезной воды. Результат сказался, не вдаваясь в подробности, вконец замучившие его, часа через два.
Снейп умел хорошо готовить и, оказавшись в форс-мажорных обстоятельствах, окончательно обессилев от потери жидкости, наконец-то, смог вернуться на кухню и в пекле, которое магглы, кажется, называют адским - такое у них странное понятие о Посмертии, самолично, во второй раз на дню поверг кухонных рабов в благоговейные трепет, ужас и непонимание происходящего - самолично замесил тесто и испёк на огромной, пышущей жаром, чугунной сковороде четыре сильно солёных лепёшки.
Затем Северус сам проследил, обтекая потом, чтобы сковорода остыла, снял еду деревянной лопаткой для хлебов на промасленную доску и отнёс их на блюде в трапезную, где жадно, невзирая на столь негосподские манеры - а, какие тут, к Мордреду, манеры! - сожрал их, громко чавкая, под нисколько не шокированным, абсолютно равнодушным взглядом раба - подавальщика.
