Художник приложил палец к своим губам, заставляя меня молчать, настоял сойти по лестнице и, зажав мне рот ладонью, встал за спиной и оттащил в темный угол.
– Молчи, Таис… – прошептал на ухо.
Его голос. Мамочки! Так похож хрипотцой на шантажиста. Или это страх искажает и путает мысли?
«Таис?»
Именно из-за Таис Афинской Коша называл меня Афиной. Он завуалированно считал меня куртизанкой, намекал, что даст фору в несколько лет, а потом выгодно продаст мою невинность, но вовремя, скотина, погиб. Туда ему и дорога! Хотя невинность я потом продешевила, отдала очередному проходимцу, что попользовался и бросил, а потом выгодно женился на богатой и старой тетке. Когда узнала, долго не могла прийти в себя, но жизнь текла – раны заживали, память притуплялась, влюбленность испарялась.
Чтобы вырваться, я ударила Вову локтем в живот, отскочила подальше и зашипела:
– Это ты тварь?
– Сдурела? – мужчина согнулся и выставил ладонь в защиту. – Не ори! Нас услышат. Я нашел Лену, она там… – Вова показал в сторону, все еще не разгибаясь.
– Что? С чего я должна тебе верить, Ворон? – но сбавила обороты, не кричала, а просто яростно шептала и старалась держаться ближе к выходу.
– Откуда ты знаешь, что я Ворон? – Вова резко выровнялся и злобно прищурил блеснувшие в темноте светлые глаза. Тряхнул густыми волосами.
– Тварь! – Я налетела на него и заколотила по плечам. – Ты из меня душу вынул! Ради чего? Что я тебе сделала? Ненавижу, ублюдок!
– Тая… – он прижал меня к себе и накрыл ладонью рот. – Молчи, умоляю.
Что-то заставило послушаться. То ли отчаянный шепот, то ли распахнутые широко глаза художника, то ли еще какие-то звуки в стороне.
Вова неожиданно вскинул голову и, сдавив до хруста мои плечи, повернулся вокруг себя. Я услышала глухой шлепок, а потом в лицо брызнула кровь.
Шаг 52
Одна пуля прошла навылет через правое плечо мужчины. Когда Вова, спасая, повернул меня, я услышала, как она засвистела возле уха и зацепила волосы. Вторая «железная пчела» попала художнику в голову. Он дернулся, захрипел и, навалившись всем телом, потащил меня вниз.
Падая, прошептал:
– Ярина… прости меня.
Ни Тая, ни Афина, а Ярина. Значит, я что-то испортила в их идиллии, разрушила отношения, но это звучало совсем фантастически – ведь Новикова вышла удачно замуж сразу после скандала с Алиевым, а потом вообще уехала из страны в Европу.
– Вова! – закричала я, едва удерживая его вес около стены. По лицу ползла густая кровь, плечо горело, а в голове был сплошной туман.
Не понимаю, как шантажистом может быть Вова. Не верю. Пазлы не складывались, ничего не срасталось. Это просто невозможно, но он сам признался, сам! Виски пульсировали от напряжения, от адреналина тошнило, и мы с Алиевым рухнули около лестницы, и я ударилась копчиком о бетон.
Когда выстрелы и крики наверху затихли, а дым от пороха потихоньку рассосался, удивлением было увидеть скрученного полицейскими бухгалтера Бориса. Того самого, что пялил нашу Зиночку-звонкий каблучок. Я ужаснулась в какой близости был урод ко мне и другим девушкам и как ловко притворялся нормальным. У него даже семья есть, дети. В голове не укладывалось. Зачем он издевался над беззащитными?
Бориса вытащили на улицу люди в масках и черной форме. Он невменяемо орал, что мы все поплатимся, что мы сорвали его гениальную выставку. Больной ублюдок.
За ним подняли раненного Володю, а потом уже вынесли на руках меня. Я слабо понимала, кто рядом, что происходит, и не представляла, что делать дальше.
Когда Арсен увидел меня, забрызганную кровью Алиева, рассвирепел, как боров. Откинул мужчин в форме, что держали преступника, и чуть не проломил Борису голову о стену здания. Данька и полицейские оттащили Лиманова, после чего мой любимый начальник бросился ко мне. Обнимал так крепко, что я чуть не задохнулась.
– Тая… миленькая, скажи, что все хорошо. Скажи. Скажи, – бормотал он и щупал меня, как сумасшедший. Накинул на плечи свою куртку, снова обнял, задрожал, будто от лихорадки. – Моя. Моя Тая. Никогда больше не позволю такое. Слышишь? – хаотично целовал мое лицо, царапал кожу дневной щетиной и обжигал горячими руками холодные щеки.
– Вова ранен… – протянула я, вжимаясь в мужчину, вдыхая его приятный домашний запах, ловя поцелуи, прикосновения, глотая полненный нашей близостью и вкусом мокрого снега вкус. – Он будет жить? – оторвалась от Арсена на миг, сжала до хруста его кожаную курточку, только тогда Лиманов очнулся, вскинул голову и оглянулся на друга, которого уже обступили врачи. Прошипел сквозь зубы:
– Я должен был за тобой пойти, – колени мужчины подогнулись, но я успела его дернуть вверх за грудки.
– Арсен! – закричала хрипло, от этого связки сковал спазм. Последнее бормотала неосознанно: – Я с тобой, все будет хорошо. Смотри на меня. Вова поправится, – мой голос совсем осип, исчез, а в горле стало неожиданно солоно. С носа побежала кровь. Звуки заглушились, в глазах помутилось.
– Помогите, – кто-то взвизгнул над головой, и утащил меня в темноту.
Пришла в себя в машине скорой помощи. Арсен сидел рядом и покачивался вперед-назад, крепко сжимая мою руку.
– Прости меня, пожалуйста, – шептал он, склонив голову. – Прошу тебя, живи. Тая, пожалуйста, пожалуйста…
И я уплыла снова в черную муть.
Мне стало легче через несколько часов, я не особо следила, но по ощущению был уже далеко вечер.
Врачи посоветовали полежать в больнице еще денек. Из-за скачка адреналина я схватила гипертонический криз. Сосуды не только в носу полопались, но и в глазах. Я боялась смотреть в зеркало, напоминала жену Дракулы. Бр… Как Арсен не сбежал, не представляю. Сидел уперто в палате в уголочке, теснился на маленьком креслице и рычал на всех, кто пытался его поднять. Пришлось перетащить его к себе на кровать, где мужчина почти сразу сладко уснул. Следом я отключилась и проспала до утра, кутаясь в теплые объятия.
Захарова была сильно избита и измождена голодом, но держалась стойко, даже шутила. От врачей упрямо отмахивалась, но с удовольствием съела привезенные Арсеном фрукты.
Мы сидели в палате одни и ждали выписки, и рыжая все мне рассказала.
Другим жертвам маньяка повезло меньше – они домой не вернутся. Больнее всего было за Валю, а еще больнее за Артура. Я знала, что вся эта история ему аукнется на всю жизнь.
Этот конченный ублюдок – Борис – выбирал девочек из каталога клуба, потом «расписывал» лезвием их кожу, будто татуажем, и снимал для личной коллекции медленную гибель жертв.
Кровь примораживалась в венах от одной мысли, что пережили молодые девочки, которых спасти не удалось. Лена не была его целью, якобы типаж не тот, Борис выбирал худых и темноволосых. Рыжую поймал, когда журналистка разнюхивала в клубе информацию и вышла на его след, даже выяснила, где логово находится. Именно перед тем, как оказалась в лапах урода, она успела отправить мне фото с вывеской клуба. Выяснилось, что Борис работал в клубе «Ravine» неофициально фотографом, и прикрывала его та самая менеджер с красной сумочкой. Ее тоже уволокли полицейские. Подозреваю, что «прикрывала» она его за банальный трах. Сучка! Как таких земля носит?
– Скажите, а Владимир Алиев, где лежит? – спросила я у медсестрички, когда Арсен пошел к главврачу, выяснить, какие мне нужно принимать лекарства. Волнуется за меня больше, чем я сама, и мне неудобно было признавать, как царапало на сердце. Неспокойно было из-за Ворона.
– Не приходил в себя Алиев. На третьем, в реанимации лежит, – ответила женщина, пожала плечом и поспешила к выходу с этажа. Когда она почти исчезла за дверями, я подбежала к ней и попросила:
– Проведите меня, пожалуйста.
– А ты кто ему? – она прищурилась.
Я замялась. Что сказать? Что у меня с ним все сложно?
– Да все понимаю, – сдержанно заулыбалась женщина и заговорщицки прошептала: – Идем, покажу хоть издалека, но ты это… не нервничай, тебе нельзя.
