— Эй, Дилан? — Я подтягиваю ноги вверх, прижимая колени к груди.
— Да? — отвечает он, запихивая в рот горстку чипсов.
— Записки. Твои письма, они... прекрасны. — Хруст прекращается, и Дилан замирает. — Я-я понятия не имела, что ты пишешь стихи. Почему я не знала об этом? Я думала, что знаю о тебе все.
Он хлопает в ладоши, смахивая крошки.
— Никто не знает. Я никогда никому не говорил.
— Почему?
— Отец... Он нашел кое-какие записи, когда я был еще ребенком, и, скажем так, был не слишком ласков. Он не считал, что это, — Дилан делает пальцами кавычки, — «очень уж по-мужски». Разумеется, я не точно процитировал. Его слова были гораздо более резкими. Так что... — он тяжело вздыхает, — я скрывал это от всех. Даже от тебя.
Я молча обдумываю его слова, но Дилан нарушает наступившую тишину, прежде чем я успеваю что-то сказать:
— Видишь ли, дело в том...
Он долго смотрит на меня своими карими глазами, затрагивающими струны моего сердца. Я уже готова раствориться в этих эмоциях, когда знакомое чувство потери и страха мурашками ползет по моей коже. Но я моргаю, избавляясь от него. Я больше не хочу бояться.
— Я не могу ничего утаивать от тебя. Ты проявляешь все это во мне. Ты заставляешь мое сердце петь, Эви. Так было всегда.
С моих губ срывается вздох, когда Дилан заключает мое лицо в ладони и прижимается своим лбом к моему. Я закрываю глаза, полностью проникаясь моментом и значимостью его слов. Слов, от которых я желаю в неверии, в радости, в чистейшей форме счастья вцепиться в его грудь.
Дилан мягко и очень бережно держит мое лицо в своих ладонях и целует меня так, будто я могу разбиться, словно хрупка ваза. Затем он тянет меня за собой на одеяло, и я прижимаюсь к нему. Моя рука покоится на его груди, наши ноги переплетены. Никто из нас не произносит ни слова, но улыбки на лицах и быстрое биение сердец говорят громче любых слов. Мои веки тяжелеют. Солнечное тепло и жар тела Дилана отправляют меня в блаженный сон.
Когда я открываю глаза, Дилан лежит на боку, подпирая щеку кулаком, и смотрит на меня.
— Привет.
— Привет. — Мое лицо прикрывает прядь волос, и он убирает ее за ухо. — Хороший сон приснился?
Его пальцы скользят вверх и вниз по оголенной коже моей руки, и я дрожу.
— Сон? Я задремала всего на минуту. Не думаю, что мне что-то могло присниться за это время.
Он перемещает руку, теперь скользя теплыми кончиками пальцев по изгибу моей шеи, отчего мое дыхание учащается. Взгляд карих глаз темнеет, когда Дилан касается моей груди, теперь уже набухшей и ноющей от его прикосновений. Дилан наклоняется к моему уху и посасывает кожу под ним, одновременно очерчивая большим пальцем окружность моей груди.
— Во сне ты произнесла мое имя, — шепчет он, и из меня вырывается стон, стоит ему обнять меня.
Его губы и прикосновения разжигают во мне огонь, поднимая на поверхность всю мою потребность в нем. Это так на меня не похоже. И хотя мы все еще находимся посреди парка и вокруг нас никого нет, я слишком взволнована, чтобы думать об этом.
Слава богу, он не останавливается. Я извиваюсь всем телом, когда Дилан языком ласкает мою грудь, ладонью пробираясь под юбку. Большим пальцем он нежно выводит круги на моем бедре, при этом медленно передвигаясь все выше и выше, пока не достигает края трусиков. Оторвавшись от моей груди, Дилан внимательно смотрит на меня взглядом, которому под силу растопить мое тело, а затем впивается в губы теплым, влажным поцелуем. Его язык скользит в мой рот и обратно, и у меня сбивается дыхание, когда Дилан пальцами проникает в трусики. А когда он находит мой центр, я едва ли не рассыпаюсь на части.
— Ты такая сладкая, Эви, — бормочет Дилан, целуя меня в челюсть и продолжая выводить пальцем круги.
Моя кожа буквально горит, а потребность в нем уже стала невыносимой. Я хватаюсь за его волосы, притягиваю к своим губам и хныкаю в рот.
— Дилан.
Я задыхаюсь, когда он ускоряется, и взрываюсь, дрожа всем телом. Перед моими глазами пляшут фейерверки, мне никак не удается восстановить дыхание. Дилан убирает руку из моих трусиков и кладет ладонь на мое сердце. На его лице появляется улыбка, и я тоже улыбаюсь в ответ.
— Я люблю смотреть на тебя, — нежно говорит он. — Но еще больше люблю прикасаться к тебе.
— Да, прикосновения хороши, — соглашаюсь я, и уголок его губ поднимается в ухмылке.
— Просто хороши, да?
— А ты желаешь потешить свое эго? Ладно. Как насчет… Хм… Удивительно, божественно, не от мира сего...
Дилан улыбается, по-видимому, удовлетворенный моим выбором комплиментов. Список может быть бесконечным, так что ему не о чем беспокоиться. Но оставлю это при себе. Я вздыхаю, наконец восстановив дыхание. Дилан кладет голову рядом с рукой, все еще лежащей на моей груди.
— Что ж, я рада снова возобновить занятия осенью, — говорю ему. — Теперь я накопила достаточно денег, а Нора дала мне брошюру с информацией о своем колледже. Я распределю рабочие часы в салоне так, чтобы они совмещались с расписанием занятий.
— Это потрясающе, Эви. — Дилан задумчиво приподнимает голову. — Уверен, что во многих местах есть похожие занятия, верно?
— А? — спрашиваю я, потому что не понимаю, о чем речь. — Что ты имеешь в виду?
— О, ну, знаешь, — он колеблется, почесывая челюсть, — многие колледжи предлагают одинаковые курсы.
— Хорошо, Дилан. Кончай юлить. О чем ты говоришь?
Я смущенно смотрю на него, но он предпочитает не уточнять.
— Не забивай этим голову.
— Ла-а-адно. — Я смотрю на него, прищурив глаза. Разумеется, теперь мне интересно, что это значит.
— Что ж, у кого-то скоро день рождения. — Дилан отворачивается, явно меняя тему. — Есть догадки, кто бы это мог быть?
— Х-м-м... — Касаюсь кончиками пальцев своих губ, скрывая улыбку. — Не-а.
— Отстойно. Потому что у меня были большие планы на именинницу, — посмеивается он, прекрасно понимая, как сильно я люблю свой день рождения.
Во всем виноваты мои родители. Правда. Они всегда столько всего придумывали, потому-то я с нетерпением и ждала этого дня. Мама говорила: «День, когда ты родилась, был одним из лучших в моей жизни, и нет никаких вариантов, чтобы я не трубила об этом на весь мир».
В этот день повсюду были развешены разноцветные воздушные шарики, и всегда была куча подарков. И я уже не говорю о торте, который она готовила сама, и о парочке моих самых близких друзей, обычно присутствующих на торжестве. Воспоминания всплывают в памяти так, будто я медленно перелистываю старый фотоальбом, наслаждаясь каждой фотографией, и на сердце становится тепло.
— Какие такие планы?
— Подожди и увидишь. — Дилан пальцем касается моего носа и целует его.
— Помнишь, папа говорил, что когда мне исполнится двадцать, он купит мне машину. До сих пор не представляю, как он планировал это сделать, ведь денег у нас было немного. — Я сжимаю губы, чтобы не рассмеяться. — Как бы там ни было, помнишь, что я ему ответила?
— Э-э, да. — Дилан закатывает глаза к небу и, изменив тональность голоса, отвечает: — «Нет, папа, я накоплю и куплю сама. Но все равно спасибо». А еще я помню, как твой папа всплеснул руками и ушел, что-то бормоча о том, что дочь не хочет, чтобы отец купил ей машину. Ты такая упрямая, Эви. Как всегда сексуальная, — он подмигивает, — но определенно упрямая. Дерьмо, если бы мой отец когда-либо предложил мне купить машину, я бы назвал ту, которую хочу, и протянул руки за ключами. Но мы оба знаем, что скорее бы ад замерз, чем он сделал бы что-то подобное. По крайней мере, для меня.
— Да ладно...
Звонок мобильного прерывает наш разговор, и я протягиваю руку к Дилану, чтобы достать его из сумочки. Он прижимается лицом к моей груди, и я фыркаю от смеха.
— Это Нора, — говорю я Дилану, отвечая на звонок и поднося телефон к уху. — Привет, Нора. Как дела?
Дилан покусывает мой сосок через ткань лифчика, и я смотрю на него.
