— Могу, — процедила я. Звук выстрела, рана Макса… Уж мне ли было это не знать! — Ещё как могу!
Вандор покачал головой. Видимо, понял что-то или, может быть, догадался, что так ему ничего не добиться. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Мне вдруг подумалось, что в чертах его лица есть что-то мамино: едва уловимое, но такое знакомое. Это казалось странным, хотя было вполне естественным. Запустив пальцы в волосы, я упёрлась локтём в коленку. Прикрыла глаза.
— Что ты хочешь от меня услышать, Вандор? — совершенно обессиленная, поинтересовалась я. Чем быстрее мы закончим разговор, тем лучше для нас обоих.
Я вспомнила Италию. Тёплые волны, ласкающие стопы, песок под ногами… Может быть, мне действительно не место в большой жизни? Мужчины, что я выбираю, принимаемые мною решения… К чему всё это, если в конечном итоге остаётся лишь пепел и это самое чувство усталости?
— Он говорил тебе что-нибудь? Рассказывал про свой дом? — спросил Вандор.
Я лишь усмехнулась.
— Какая разница, что он мне говорил, если у него даже документы были поддельные? — засмеялась и сама поняла, насколько нервно, надсадно звучит смех.
Вандор молчал ещё несколько секунд. Подошёл и неожиданно мягко коснулся моего плеча.
— Запомни, Марика, — проговорил он негромко, — чистая ложь всегда звучит грубее полуправды. Кондратьев далеко не дурак. Он… — пальцы на моём плече едва заметно сжались. — Он как блоха. Мелкая изворотливая гнида.
— Что вы с ним не поделили? — без особого интереса спросила я, не поднимая головы.
В висках начинало пульсировать, язык еле ворочался. Я была будто бы здесь и одновременно с этим далеко. Меж настоящим и прошлым, в тумане собственных мыслей и воспоминаний. Что я сделала не так? Что?! Или я вообще тут ни при чём? Белая кость, голубая кровь… Какое это вообще имеет значение? Какое отношение это имеет ко мне?!
— Так сразу и не скажешь, — Вандор убрал руку, и я всё же подняла тяжёлые веки. Он снова отошёл к столу. И теперь стоял ко мне спиной. — Если вкратце — мою жену. Хотя вряд ли можно назвать это именно так.
Неуверенная, что готова именно сейчас слушать что-либо, спрашивать ни о чём я больше не стала. Задумалась, вспоминая, о чём мы разговаривали с Матвеем, о том, что он говорил мне. Ничего конкретного. Ни имён, ни дат. Господи, какая же я дура! Непроходимая тупица.
— Дом, — только и ответила я, не сводя глаз с Вандора. Он повернулся ко мне, хмурясь, пытаясь понять, что я имею в виду. — Дом, — повторила я, припоминая детали. — Иван… Матвей говорил мне, что у него есть дом недалеко от Москвы. Что-то про озеро рядом… Двухэтажный дом с большим участком, — я снова нервно засмеялась, понимая, насколько глупо это звучит. — Ты ведь знаешь, что я вышла за него замуж, да? — уголок моих губ дёрнулся, и я поморщилась.
— Да, — только и отозвался брат, и я кивнула.
— Ещё про Португалию говорил… Что у него особняк на побережье.
— Понятно.
В кабинете опять воцарилось молчание. Слова закончились, мысли тоже. Пропустив волосы сквозь пальцы, я поднялась и пошла к двери. Достаточно на сегодня разговоров. Мне хотелось оказаться рядом с мамой и, обняв, просто сказать, что я соскучилась, что люблю её. Хотелось прижаться к груди отца и вдохнуть запах кофе, что он варил по утрам.
— Марика, — Вандор окликнул меня у самой двери, и я обернулась. — Что у вас с Максом?
— Уже ничего, — выдохнула и собралась было уйти, чувствуя, как от одного звука его имени, произнесённого вслух, меня снова скрутило. Глаза защипало, сердце сжалось в груди болезненным комком. Невыносимо. Если любовь — это так, к чему она вообще нужна?!
— Не делай больше так, как сегодня, — снова заговорил Вандор. — Не уезжай из особняка одна. По крайней мере до того, как я не разберусь с Кондратьевым.
— Не буду, — пообещала я и вышла за дверь. Хотела подняться к себе, но передумала и пошла на кухню.
Ехать мне было некуда. Не к кому. Достав турку, я нашла зерновой кофе и, раскрыв пачку, втянула носом приятный аромат. Знала, что, несмотря на усталость, уснуть всё равно не смогу. Чёрная ночь, чёрный кофе, пустота в душе. Вот и всё, что мне осталось. Нет… Кажется, ещё кое-что. Брат. По крайней мере, сегодня мне показалось, что когда-нибудь я действительно смогу назвать его братом. Как знать… Уставившись в окно на собственное отражение, я снова вспомнила губы Макса. Его влажные после боя волосы, кожа, узор татуировки…
— Ненавижу тебя, — прошептала, понимая, что в словах этих нет и капли правды. Ненавижу… люблю…
26
Макс
— Нужно поговорить, — с ходу заявил Куратов, стоило мне выйти ему навстречу.
Уж кого-кого, а его увидеть я не ожидал никак. Привалился плечом к столбику, возле ворот и усмехнулся. Не знаю, что ему потребовалось, но разговаривать желания у меня не было. О чём нам, чёрт возьми, говорить? Разве что о его сестрице. Вот только дело это совсем не его.
— Проваливай, — процедил я сквозь зубы. В нескольких метрах от нас стоял здоровенный чёрный внедорожник, за рулём которого сидел то ли личный водитель Куратова, то ли один из вечно таскающихся за ним верных псов.
— Прекрати валять дурака, Загорский, — смерил он меня тяжёлым взглядом. — Дело есть.
Некоторое время мы молчали, глядя друг на друга в упор. С тех пор, как мы с братом в последний раз нежеланными гостями приходили в дом его отца, прошло полжизни, но некоторые воспоминания время стереть бессильно. Оба мы стали старше, но возникшая когда-то неприязнь не исчезла, напротив, обострённая до предела, стала только яростнее.
Они с Марикой были похожи: чёрные волосы, глаза, взгляд. И всё же в ней чувствовалась живость, нечто самобытное, то, чего в брате её никогда не было.
Проклятье! Я опять думал о ней. Все эти три дня я думал о ней. Просыпался, чувствуя фантомные поцелуи на плечах, заходил в крохотную комнатку на первом этаже и будто бы дышал её запахом, хотя до этого приказал горничной вылизать дом снизу до верху.
— У меня с тобой нет никаких дел, Куратов, — в тон ему отозвался я.
— Ошибаешься, — уголок его губ едва заметно дёрнулся. — Матвей Кондратьев. Или, скажешь, это тебя не касается?
Я прищурился, обдумывая его слова. Вчера Георг отдал мне очередной отчёт со сведениями об этом сучёныше, но ничего стоящего я там не нашёл. Разве что всплыли наружу кое-какие факты, касающиеся Куратова. Только вряд ли это было мне интересно. Единственное, чего я хотел — отыскать ублюдка и заставить ответить за всё, что он натворил. Не говоря уже о том, что списывать ему долг намерен я не был и собирался взять своё с процентами.
— Проходи, — нехотя ответил я и распахнул калитку.
До дома мы дошли молча. Оказавшись внутри, я прошёл на кухню и упёрся в край стола ладонью.
— Слушаю тебя, — выговорил коротко.
— Мои люди нашли Кондратьева, — ответил Куратов и, выдвинув ближайший стул, развалился на нём.
И всё же время кое-что изменило. Если прежде в присутствии Куратова я чувствовал себя нищим оборванцем, теперь мы были на равных. Разумом я понимал это, хотя подсознание всё ещё не до конца отпустило прошлое. Мать, драящая плиту, огромная кухня чужого дома…
— Тогда какого хрена тебе тут понадобилось?
— Как насчёт временного перемирия? — внезапно проговорил он, вызвав у меня кривую усмешку. Ничего не ответив, я смотрел на него, ожидая продолжения, которое не заставило себя долго ждать: — У меня с этим гадёнышем давние счёты, Загорский. Но мне тут подумалось… Несправедливо было бы лишать тебя возможности вернуть ему должок, — он хмыкнул. — И свой у него забрать.
— С чего такая тяга к справедливости, Куратов? — в уголках моих губ зародилась невесёлая усмешка. — Не припомню за тобой этого.
Он ответил не сразу. Задумчиво посмотрел в сторону, после как-то устало, будто ему в самом деле всё осточертело, поморщился. Не знаю, что было причиной этих перемен в нём. Всегда надменный, смотрящий на всех и каждого с долей пренебрежения, он предстал передо мной в несколько ином свете. Пожалуй, именно в этот момент их сходство с сестрой стало особенно заметно. Странно, сколько раз жизнь сталкивала наши семьи. Казалось, предел достигнут, но нет. Ирония…
