— Я не растил тебя, чтобы принимать онлайн-домогательства и я не растил тебя, чтобы нести все бремя в одиночку. — Его голос повышается. — Я знаю, что таблоиды… в последнее время недобрые. Люди были особенно жестоки к тебе после истории с Vanya Scott.
— Папа, все в порядке. У меня толстая кожа. — Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, есть ли выход из тупика. Может быть, если папа будет ездить по тротуару, мы сможем быстрее объезжать другие машины. Если мы получим штраф, я заплачу за него.
— Ну, если, — он облизывает губы, — если ты когда-нибудь почувствуешь разочарование, я хочу, чтобы ты помнила, что ты прекрасна такой, какая ты есть.
— Не думаю, что пригодится, но спасибо, папа.
Нет, тротуар — не лучший вариант. Вокруг слишком много велосипедистов и пешеходов.
— Ты оказываешь такое влияние, Ваня. Так много людей сообщают мне — ежедневно — о том, как ты их вдохновляешь. Они никогда не видели женщину, похожую на них, с таким телом и смуглой кожей, как у них, на обложках журналов. Ты делаешь что-то хорошее. Что-то важное.
Я поворачиваю шею и полностью прислушиваюсь к речи отца. — Почему ты такой сентиментальный?
— Никто не понимает, под каким невероятным давлением ты находишься. Должно быть, тяжело чувствовать, что ты должна соответствовать шаблону — каким бы он ни был. Я хочу, чтобы ты знала, что ты не обязана угождать никому на этой земле, кроме самой себя.
Я ломаю голову над его словами, пытаясь понять смысл предупреждения.
И тут загорается лампочка.
— Это из-за того, что ты видел в ванной? — Я спрашиваю.
— Ты пытаешься похудеть, выплевывая съеденное, — серьезно говорит он. — Я узнаю признаки.
У меня отвисает челюсть. — Что?
На его глазах выступают слезы. — Это я виноват, что всегда говорил тебе быть сильной. Ты моя малышка. То, что мир считает тебя непробиваемой, не значит, что ты таковой и являешься. Ты должна иметь возможность приходить ко мне, когда у тебя проблемы с изображением тела. А если нет, я должен быть в состоянии увидеть, когда я тебе понадоблюсь. Мне следовало примчаться сюда в тот момент, когда ты сообщила миру, что ты Vanya Scott.
— Папа… ты поэтому прилетел сюда сегодня? Из-за ненависти, которую я получаю в Интернете?
— Более важный вопрос заключается в том, почему ты причиняешь себе вред только для того, чтобы похудеть?
Я тяжело вздыхаю. Все сначала предполагают, что у меня расстройство пищевого поведения, и это немного раздражает.
— Папа, я не причиняю себе вреда. И я знаю, что я красивая. Я великолепна. Мне абсолютно комфортно в своей коже. — Я смотрю на него. — Вы с мамой проделали со мной отличную работу.
— Может быть, если бы я жил поближе…
Я качаю головой. — Ты построил для себя замечательную жизнь. Ты заслуживаешь прожить ее.
Он фыркает. — Я люблю тебя, ты знаешь это?
— Я тоже тебя люблю. И как бы мне ни нравился этот разговор, не могли бы мы, пожалуйста, срезать путь? Это невыносимое движение.
Папа посмеивается. — Ты так сильно напоминаешь мне свою мать.
Его слова сильно задели меня.
Особенно когда я вижу огни больницы, маячащие перед нами.
Воспоминания о нашей последней поездке к маме вспыхивают в моей голове. Я отталкиваю их. Я нужна Хадину прямо сейчас. У меня нет времени на подавленность.
Папа выгибает бровь, когда паркуется, и я выпрыгиваю из машины. Он ничего не говорит, пока не видит, как я торопливо направляюсь в здание.
— Ты больше не боишься больниц? — спрашивает он, следуя за мной через вестибюль.
— Нет, я все еще ненавижу больницы. — Мои глаза бегают взад-вперед, пока я осматриваю коридоры. — Я просто ненавижу Хадина немного больше.
Папа останавливается и пристально смотрит на меня.
— Сюда, — говорю я. Затем я тащу его по коридору и затаскиваю в лифт.
Дон и Макс уже там, когда мы приезжаем. Макс разговаривает с доктором, холодные голубые глаза не отрываются от лица старика. Его устрашающему взгляду соответствуют только его устрашающий рост и телосложение.
Дон сидит рядом с Хадином в креслах для ожидания. На ней грязный комбинезон. Ее потрясающее лицо в жирных разводах. Такое впечатление, что она прибежала сюда прямо из мастерской.
Мои торопливые шаги оповещают всех о нашем прибытии.
Хадин поднимает взгляд. Его глаза расширяются. — Ваня?
— Я позвонила ей, — говорит Дон.
Макс оборачивается, его взгляд падает на меня. Он кивает.
Я киваю в ответ и сажусь рядом с Хадином. Я сердито ругаю его: — Почему ты мне не позвонил?
Он хмуро смотрит на меня и, наклонившись ближе, шепчет: — Я хотел, чтобы ты отдохнула.
— Похоже ли, что мне нужен отдых?
Дон успокаивающе кладет руку мне на плечо. — Ваня, все в порядке. Врачам удалось стабилизировать состояние мистера Маллиза.
— В настоящее время к нему не допускаются посетители. — Макс подходит к нашей группе и смотрит на Хадина сверху вниз. — Он в слишком хрупком состоянии.
— Хадин! — миссис Маллиз вбегает в вестибюль. На ней расклешенное платье и шарф, повязанный вокруг шеи. Волосы убраны с лица. Несмотря на ее изысканный макияж и дизайнерское платье, она по-прежнему выглядит измученной и бледной.
Она оглядывает все новые лица и замирает, когда видит моего отца. — Хью?
— Рут.
Миссис Маллиз принимает протянутую отцом руку и пожимает ее. Теперь она выглядит менее расстроенной и говорит: — Мне только что позвонили из больницы.
— Мастер Маллиз. — Уилл бежит к нам рысцой.
— Привет, Уилл. — Я шевелю пальцами.
— Леди Маллиз.
Я съеживаюсь. Ему действительно нужно завязывать с причудливыми названиями.
— Что случилось? — Шепчет мама Хадина. — С моим мужем все было в порядке, когда я уходила.
— У него был шок, — объясняет Макс. — В этом не было ничьей вины.
Хадин бросает на меня виноватый взгляд.
Мое сердце замирает, и я начинаю собирать воедино то, что произошло. Хадин, должно быть, последовал моему совету и противостоял своему отцу.
Сейчас все в беспорядке, и это все моя вина.
Папа похлопывает миссис Маллиз по плечу. — Ну, Рут, тебе не стоит волноваться. Важно то, что с ним все в порядке. Все, что ему нужно, — это отдых.
— Мне нужно его увидеть. — Миссис Маллиз топает вперед, как женщина на задании.
— Они не пускают посетителей, — напоминаю я ей.
— Я его жена, — настаивает она. — Меня не волнуют правила. Им придется расстаться с ними ради меня. — Она поднимает подбородок и манит к себе. — Давай, Уилл.
— Да, мэм. — Он спешит за ней.
В приемной воцаряется напряженная тишина. Я замечаю, что Хадин сидит, упершись локтями в колени и опустив голову. Я могу сказать, что он чувствует себя ужасно, и это заставляет мое сердце учащенно биться.
— Кто-нибудь проголодался? — Спрашивает Дон. — Мама Мойра приехала в очередной раз. Санни пригласила нас всех на ланч.
— Я мог бы поесть, — соглашается папа.
— Я должен остаться со своей мамой, — говорит Хадин в землю.
— Тогда я останусь с тобой, — объявляю я.
Он, наконец, поднимает голову и встречается со мной взглядом. — Нет, ты ничего не ела со вчерашнего вечера. И ты была… — он бросает взгляд на папу и прочищает горло, — занята большую часть этого утра. Тебе нужно поесть.
— Но…
— Никаких ”но". — Он берет меня за руку. Хотя его голос низкий и усталый, он тверд. — Съешь что-нибудь, Ваня.
Я вздыхаю. — Прекрасно.
— И никакого чая.
— Сейчас ты просто ведешь себя грубо.
Его губы подергиваются, и я рада видеть искорку в его глазах. С дерзким Хадином я могу справиться. Сексуальному, ворчливому Хадину я могу сопротивляться. Но Хадин, который выглядит как щенок, брошенный под дождем? Мне хочется обнять его и крепко прижаться.
Опасные мысли.
Особенно теперь, когда мы переспали. Будучи трезвыми.
Мне нужно провести черту между тем, что реально, а что нет. И прямо сейчас единственное, в чем я уверена, — это ребенок, растущий в моем животе. Мы не можем позволить себе загрязнять воду, завязывая отношения, которые могут не сработать.
