Но, несмотря на все перемены, люди возделывали свои земные поля, добывали рыбу на широких морских полях и сражались, когда требовалось. Это была суровая страна и рождала она людей особой породы, которых просторы морские манили, а не страшили.
Когда страх еще приковывал моряков Флоренции и Генуи к их тесным морям, венеты и их отчаянные сородичи уже давно плавали по темным водам Атлантики. Ирландские монахи, встретившие викингов в Исландии, были лишь немногими из тех, кто пускался в рискованные путешествия по дальним водам. Многие бретонцы становились корсарами, потому что это давало лучший доход, чем возделывание скудной почвы или рыболовство.
Начался дождь, и Шимас надел шлем. Рядом стоял Петер со своей лошадью. Подошел Иоганнес, чтобы взять у него повод.
— Пленников ко мне сюда, — распорядился гансграф.
Когда они предстали перед ним — их лица уже едва можно было рассмотреть в темноте, — фон Гильстерн сказал:
— Вы говорили, что через потайную калитку легко пройти. Сейчас проверим. Ваша жизнь зависит от того, что произойдет через десять минут.
— Я уверен в этом! — возразил толстяк. — Мне бы только перекинуться словечком с часовым… правда, там не всегда ставят часового.
— Лукка, возьми десяток бойцов. Поскребись в калитку, и, если отзовутся, пусть этот человек назовет себя. Но если скажет или сделает что-нибудь лишнее — заколи, как свинью… Петер, а ты бери Иоганнеса и еще десятерых, что половчее, и перебирайтесь через стену. Кто первый окажется внутри, тот и распахнет главные ворота.
Отряд бесшумно, насколько это было возможно, двинулся во тьму. Наступила угрюмая, устрашающая пора ночи. Семь десятков вооруженных всадников спускались по травянистому склону и пересекали долину, доспехи их поблескивали от дождя. Во мраке неясно вырисовывались темные зловещие крепостные стены. Огней из-за них не было видно. Сколько врагов поджидает внутри? Десять? Тридцать? Сотня?
Шимас чувствовал на лице капли дождя и гадал, в последний ли раз. Глубоко вдохнув влажный прохладный воздух, он почувствовал, как твердо сидит в седле, ощутил, как уверенно лежит в руке рукоять меча. Звезд не было, лишь тускло поблескивал мокрый от дождя металл.
Как тиха ночь! Где сейчас Фатима? И Гелаба?
«Матушка, тепло ли тебе лежать в земле? Знаешь ли ты, что я иду отомстить за тебя? Знаешь ли, как часто в тихие ночные часы я вспоминал о тебе? Знаешь ли, как хотелось оказаться дома в тот страшный час, чтобы защитить, может быть, спасти — или умереть рядом с тобой? Знаешь ли ты, что я все еще люблю тебя?»
Шимас попытался увидеть лицо матери, но память отказала ему в этом. Однако на краткий миг он услышал запах ее волос и ощутил прикосновение шелковистой щеки, как бывало в детстве.
«Должно быть, это и есть твое благословение, матушка… Да будет так!»
Отряд остановил коней. Те слегка подрагивали от озноба: ночь была и влажной, и холодной. Люди безмолвно смотрели вверх, на стены, оценивая силы и надеясь на чудо. От главных ворот вернулся Гвидо.
— Фулкхерст здесь. Они вернулись раньше нас.
— Ну что ж, так даже лучше, — едва слышно откликнулся гансграф.
Отряд двинулся дальше, локоть к локтю, без звука, без шепота. Шимас взглянул на Иоганнеса с копьем. То, что казалось раньше таким простым, стало вдруг трудным и даже опасным, ибо стена была высока, и глаз едва различал контуры зубцов наверху.
Иоганнес соскользнул с седла, Шимас помог ему аккуратно разложить веревку. Стражник держал дротик, пристально глядя на стену, а потом вдруг сделал несколько быстрых шагов, разбегаясь, и сильно метнул его высоко в темное небо. Юноша замер, затаив дыхание, но сверху не доносилось ни звука. Иоган нес взялся за веревку и начал выбирать ее, пока она не натянулась. Копье опустилось за стеной и теперь легло поперек амбразуры: это была удача, оно могло повернуться вдоль и выскользнуть между зубцами.
Младший Гильстерн, маленький и юркий, опоясался надежным канатом, затем, перехватывая веревку руками, стал подниматься, как бы шагая по стене. Из крепости по-прежнему не доносилось ни звука. Вот Петер исчез во тьме, окутавшей верх стены, и вдруг веревка повисла свободно, а канат задергался — он подавал сигнал. Шимас быстро полез вверх, перехватываясь руками.
Почти у самой амбразуры он услышал сдавленный вздох, а потом увидел, что в его сторону бегут по стене с полдюжины вооруженных людей. Теперь уже не было смысла таиться. Он издал свирепый клич: «За Абд-Алишера!» — и рванулся навстречу.
Этот неожиданный, устрашающий вопль ошеломил приспешников Фулкхерста и вынудил замереть на месте. Так испуг, вызванный внезапностью, спас юноше жизнь. Сзади послышался шорох — за спиной Шимаса поднялся с колен Петер, поднимая меч навстречу страже замка. Сам же Шимас ввязался в бой сразу с тремя ближайшими к нему противниками, но дорожка на стене была узка, и его не могли атаковать все одновременно.
Позади них и у потайной калитки, открывавшей доступ в замковый двор, раздались крики и лязг клинков. Люди, противостоящие Шимасу, снова дрогнули, он сделал выпад с отводом клинка и поразил ближайшего противника в горло над железным нагрудником.
Тот упал на колени, мешая тем, кто стоял за ним. Юноша снова закричал: «За Абд-Алишера!» Это был старый боевой клич воинов отца, наводивший страх на его недругов. Он перепрыгнул через раненого и двинулся вперед, делая выпады и рубя наотмашь. А потом к нему на подмогу пришел Иоганнес. Он метнул на стоявших перед юношей большую петлю из каната и резко дернул, затягивая ее. Один из противников упал, а второй, чью руку прижало веревкой, не смог поднять клинок, чтобы отбить выпад.
Теперь люди гансграфа хлынули на стену, и Шимас услышал, как во дворе заскрипели, открываясь, главные ворота. Вспыхнуло пламя — кто-то бросил в костер охапку хвороста.
За спинами защитников стоял враг Шимаса, и свет костра плясал на его отмеченном шрамом лице. Фулкхерст появился в дверях цитадели, выкатив глаза так, словно не мог поверить, что это во дворе его замка идет сражение. В одной руке у него был стакан, в другой бутылка.
— За Абд-Алише-е-е-ера!
Шимас сбежал по лестнице, Фулкхерст отскочил назад и попытался закрыть дверь. Но юноша ударил в нее плечом, и барон повалился на спину. Наконец, после долгих лет, враг Шимаса с ним оказался лицом к лицу.
— Ты — не он, — пробормотал барон, — ты не Абд-Алишер…
— Я Абд-Алишер, и ты носишь на лице мою метку! Его пальцы дернулись к шраму, а потом, метнувшись книзу, сжали рукоять меча.
— А-а, наконец-то я убью тебя!
— Э нет, Фулкхерст, это я тебя убью. Ты осмелился снять столешницу…
