Я думала об этом снова, пока срезала мяту – запах, который он находил приятным в прошлом, – и расставляла вазы с ароматной зеленью в пустой, затхлой комнате Ксандера в последней отчаянной попытке вдохнуть в пространство немного жизни и цвета.
Я все еще размышляла об этом, когда услышала тяжелый стук в дверь, который свидетельствовал об определенном уровне уверенности в себе.
Блудный сын вернулся, – подумала я, удивляясь, почему Дженна не открывает дверь. С запозданием я вспомнила, что отправила ее в местную пекарню за десертом на ужин.
Босиком я прошлепала к двери по длинному, холодному мраморному коридору. Я могла видеть размытую тень пасынка в скошенных боковых фонарях, украшающих обе стороны тяжелых дверей. Я распахнула дверь и оказалась на уровне его груди. На нем было что-то похожее на старую футболку с символикой группы, и она была заправлена в потертые джинсы таким образом, что это казалось совершенно неприличным. Старая ткань его рубашки натянулась по швам, когда он нетерпеливо сдвинул руки, поправляя спортивную сумку, перекинутую через плечо.
Как и его отец, Ксандер был крупным высоким мужчиной с мускулистым телосложением, но профессиональная игра в хоккей придала его телу новые очертания. Я мельком увидела это на селфи в спортзале, но вживую все было совсем по-другому. Фотография не могла нависать над вами вот так, занимая пространство, словно угроза. От фотографии не исходил звериный жар и резкий, характерный запах сандалового дерева.
Я почувствовала, как мое лицо запылало. Его зеленые глаза горели с таким напряжением, что, казалось, обжигали, даже когда я чувствовала себя застывшей внутри. Было ощущение, что он может читать мои мысли, и я решительно не сводила глаз с его лица, не позволяя им уплыть. Невеселая улыбка тронула уголки его полных, точеных губ.
— Ксандер, – я выдавила ответную слабую улыбку, внезапно почувствовав смертельную усталость от напряженного дня. — Я так рада тебя видеть.
— Джордан.
Его голос был глубоким, звучным и исходил прямо из груди, на которую я была вынуждена смотреть.
То, как он задержался на моем имени, почему-то вызвало небольшие тревожные звоночки. Я сделала шаг назад, и он быстро сократил расстояние. Мой желудок сжался, когда я запрокинула голову.
О, Боже. Я могла справиться со своими клиентами. Я могла справиться с ужином из трех блюд. Я даже могла справиться со своим мужем.
Но что-то подсказывало мне, что я не смогу справиться с Ксандером Максвеллом.
Глава 2
Ксандер
Какофония голосов заполнила арену, когда я ступил на каток; ледовая площадка блестела под яркими лучами прожекторов. Зрители представляли собой калейдоскоп цветов – все оттенки выдавали преданность команде противников. В Нью-Йорке у нас была выездная игра, что автоматически ставило нас в невыгодное положение с точки зрения морального духа. Как одна из канадских команд Национальной хоккейной лиги, мы привыкли к недружелюбным лицам на спортивных аренах США.
Энергия толпы все равно оживила меня. Я жил ради хоккея. Там, где пронизывающий холод льда беспокоил других, для меня это были теплые объятия старого друга. Где бы мы ни играли, – дома или на выезде, – я оживал на катке.
— За тобой! – один из моих товарищей по команде, Марк, пронесся мимо меня, его голос заглушала капа.
Наш правый защитник, Хантер, следовал за ним по пятам.
— Йоу, Троянский Воин! Готов оправдать свое имя? – его брови зашевелились под шлемом.
Я ухмыльнулся.
— Всегда.
Я получил прозвище Троянский Воин после жестокой драки на льду. Ожидалось, что я поддержу славу.
Моя команда скользила на коньках на фоне оранжевых джерси и болельщиков с плакатами Галифакс Троя. Наконец я заметил небольшую толпу людей, одетых в знакомые цвета – на многих из них было мое имя. Я поднял свою клюшку в знак приветствия, и тут же был встречен пронзительными криками женщин, большинство из которых размахивали плакатами в поддержку моих спортивных способностей.
Вперед, Троянский Воин! – гласил один из плакатов.
Были и другие, с несколько иным содержанием.
Я люблю тебя, Ксандер.
Женись на мне, Троянский Воин.
Я хочу детей от Ксандера!
Я закатил глаза на последний лозунг, в котором было больше отчаяния, чем в остальных. Тем не менее, нужно было поддерживать видимость. После окончания колледжа меня задрафтовали в НХЛ, а затем я переехал в Канаду, чтобы присоединиться к новой команде Галифакса. Как американцу, которого недавно обменяли, мне нужно было наладить контакт со своими новыми болельщиками. Значительную часть моего дохода составляли спонсоры канадских брендов, и мне посоветовали использовать свою всеамериканскую улыбку и изумрудно-зеленые глаза по назначению.
К сожалению, мои всеамериканские глаза были рассеяны и искали кого-то, кто, как я надеялся, будет среди незнакомцев, поддерживающих меня.
Это было нереалистичное ожидание.
Она никогда не посещала мои игры, а я не приглашал её ни на одну. Я знал исход, но каждый раз возлагал большие надежды.
Абстрагировавшись, я попытался расслышать, что кричит наш тренер. Она и так занимала мои мысли каждую минуту дня. Если бы я позволил им и дальше зацикливаться на своей одержимости, я бы погрузился слишком глубоко, чтобы вырваться из них самостоятельно.
Когда мы выстроились для национального гимна, мои глаза все еще сканировали толпу в поисках лица, которого, как я знал, там не будет. Это был ритуал, от которого я не мог избавиться, хотя он всегда выворачивал меня наизнанку. Я постарался подавить пустую боль в груди и сосредоточиться на предстоящей игре.
На большой экран вывели изображение певца, после чего воспроизвели несколько спонсорских роликов. Тем временем я едва мог стоять на месте, желая поскорее начать игру. Мне хотелось забить что-нибудь – предпочтительно шайбу – в сетку. Адреналин бурлил в моих венах, пока я ждал, готовый лопнуть от нетерпения.
Прозвучал сигнал, и арбитр, наконец, бросил шайбу. Я в последний раз устремил полный надежды взгляд на трибуны. Мое сердце упало, хотя я и знал, что той, кого я искал, там не будет.
Вместо того, чтобы тратить время на опустошающее разочарование, я рванул вперед, и моя клюшка с приятным треском коснулась шайбы. Публика знала меня по моей жестокой игре. Обычно спокойный и собранный, на льду я полностью преображался. Здесь я был безумцем, впечатывающим соперников в ограждение и агрессивно сталкивающим наши клюшки.
Тренер выкрикнул предупреждение со скамейки запасных, примыкающей ко льду.
— Ты уже метишь на скамейку штрафников? – крикнул Кай, один из защитников, у меня за спиной.
— Половина причины, по которой фанаты платят хорошие деньги за билеты, – это желание посмотреть, как взрослые мужчины выбивают друг из друга дерьмо, – парировал я. — Я не хочу их подводить.
— Просто даешь людям то, что они просят, да? – Марк резко остановился, когда один из игроков команды соперника ткнул меня клюшкой в бок.
Я даже не подумал, прежде чем снять шлем и перчатки.
— Проклятье, Максвелл! – крикнул тренер, когда я набросился на нападающего «Нью-Йорк Айлендерс», что быстро переросло в драку.
Я ударил его по лицу, он в ответ тоже замахнулся кулаком. Удар был приятным отвлечением. Боль притупила зияющую боль разочарования, с которой я уже мучительно свыкся, и заставила меня почувствовать себя живым.
Ревущая толпа подбадривала меня, и внезапно я почувствовал благодарность за любовь к игре, прославляющей насилие. Я никогда не позволял себе терять контроль вне льда. Это было единственное место, где я давал себе волю. Он снова ударил меня, но я почти не почувствовал этого, когда мне объявили штраф.
Наказание только подлило масла в огонь. Как только я вернулся, я бросился через ледовую арену к своему первому голу. Канадцы любили хоккей. То, чего им не хватало на американской земле, фанаты компенсировали энтузиазмом и криками до потери голоса.
