Чем быстрее он выложит все, что у него на душе, тем быстрее я смогу перестать зацикливаться и вернусь к своей жизни.
Я останавливаю машину у парковки перед зданием Хадсона и бросаю парню ключи.
— Мистер Норт, добро пожаловать...
— Оставь ее у входа, — рявкаю я на него. — Я ненадолго.
— Да, сэр.
Прохожу мимо швейцара, консьержа и охраны. Они узнают меня и, должно быть, чувствуют исходящие от меня флюиды раздражения, потому что обходят меня стороной и даже нажимают за меня кнопку вызова лифта. За то время, что мне потребовалось, чтобы доехать сюда, я успел разозлиться еще больше, чем уже был.
Лучше бы это было чертовски важно!
Лифт едет слишком медленно, и я задаюсь вопросом, думал ли Хадсон когда-нибудь потребовать, чтобы они обновили этот кусок дерьма. Скорее всего, нет. Этот тупица не сказал бы ни слова, даже если это раздражает до чертиков.
Спустя, кажется, миллион лет я добираюсь до его этажа. Стучу в дверь, потом отхожу в сторону и жду.
Я слышу, как Лилиан и Хадсон торопливо переговариваются за дверью.
— Я вас слышу. — Я закатываю глаза. — Просто открой эту чертову дверь.
У нас сегодня день рождения или что-то в этом роде, и они запланировали сюрприз, который испортил мой ранний приход? Но наш день рождения будет только через несколько месяцев.
Снова стучу в дверь, на этот раз сильнее. Дверь распахивается на середине стука.
Хадсон встречает меня в джинсах и футболке, без ремня и обуви, что необычно даже для него. Даже в субботу.
Он наклоняется в приоткрытом дверном проеме.
— Ты должен был прийти в три.
— Да, но я уже здесь, так в чем дело?
Его взгляд мечется в сторону.
— Сейчас не самое подходящее время...
— Какого хрена? — Я скрежещу зубами. — Я приехал сюда не для того, чтобы меня прогнали, потому что ты не готов ко мне. За дверью все в одежде?
— Конечно... подожди...
Слишком поздно. Я уже толкаю дверь и шагаю внутрь. Хадсон не пытается меня остановить. Однако он неловко отодвигается в сторону, чтобы встать у входа в коридор.
— Тебе действительно стоило позвонить сначала...
— Что, блядь, происходит? — Я развожу руки в стороны и быстро осматриваю его квартиру, наполовину ожидая увидеть труп, который ему нужно помочь похоронить, или огромные мешки с деньгами, которые ему нужно, чтобы я отмыл. Но ничего не вижу. Только его гребаная скучная мебель в его гребаном скучном жилище.
— Хейс, сначала успокойся...
— Успокоиться? — Я замечаю, что он немного побледнел. У него мешки под глазами, как будто парень не спал два дня. Такой вид должен заставить меня забеспокоиться, но мне доступны только две эмоции. Злость и еще большая злость. — Говори. Сейчас же.
Хадсон протягивает руки, словно пытаясь успокоить дикое животное.
— Ладно. Хорошо. Давай просто сядем и поговорим, как...
— Нет, стой! — из коридора доносится приглушенный голос Лилиан. — Не выходи...
Хлопает дверь, и я смотрю в коридор, ожидая увидеть Лилиан.
Навстречу мне осторожно идет девушка. На ней обрезанные джинсовые шорты и облегающий топ, а длинные темные волосы спадают по плечам до пояса.
Мой мозг пытается понять, что за хрень я вижу. Хадсон ведет себя странно, а эта незнакомка смотрит на меня так, будто я могу взорваться в любую секунду.
Слава богу, Лилиан выбегает следом за девушкой.
— Хейван, подожди.
Хейван. Это имя мне не знакомо. Оно ничего не значит для меня, но то, как все ведут себя, какое напряжение витает в воздухе, и ощущение, что мы все балансируем на грани, говорят об обратном.
— Ты — это он, — говорит девушка, Хейван, которой на вид лет двадцать. Она прищуривает глаза в знакомой манере. Видение, которое цепляется за воспоминание, настолько далекое, что я не могу ухватиться за него. — Х. Норт.
Смотрю на Хадсона в поисках разъяснений. То есть мы оба — Х. Норт. Хотя я не подписывался так со времен хоккея, когда думал, что стану следующим великим игроком НХЛ.
— Я тебя знаю? — спрашиваю я незнакомку.
Лилиан неодобрительно качает головой, и я слышу, как она называет меня мудаком, хотя и не произносит этого вслух.
— Хейс, — спокойно произносит Хадсон. — Это Хейван. Она твоя...
— Дочь. — Хейван приподнимает подбородок на пару сантиметров и скрещивает руки на груди, ее взгляд становится еще более пристальным.
Я фыркаю.
Сильно.
Что переходит в смех.
Никто больше не смеется вместе со мной.
— Дочь. Ну, конечно. — Я немного успокаиваюсь, но все еще ухмыляюсь, потому что, типа, какого хрена?! — Я в замешательстве. Ты позвал меня сюда, чтобы встретиться с какой-то цыпочкой, которая думает...
— Я твоя дочь, придурок! — Господи, ее взгляд может прожечь дыру в бетонной стене, когда та смотрит на меня.
— Послушай, Хейван, да? — Я делаю шаг ближе, но не слишком близко, чтобы на моей коже не осталось кровавых следов от когтей.
— Хейс, — бормочет Хадсон. — Не надо.
— Не знаю, какая сумасшедшая женщина рассказала тебе эту историю, но уверяю тебя, она солгала.
Хейван снова скрещивает руки на груди и наклоняет голову, словно желая послушать, что я скажу дальше.
— Это не первый раз, когда кто-то лжет об отцовстве, чтобы получить от меня деньги...
— Придурок, — шепчет Лилиан.
Я игнорирую ее, потому что у меня сейчас есть дела поважнее, например, разбить сердце этому ребенку.
— Деньги? — Хейван давится смехом. — Думаешь, я этого хочу?
Я пожимаю плечами, потому что, ну, да.
— Моей маме от тебя ничего не нужно. — Она поднимает бровь, выражение лица такое умное и, опять же, чертовски знакомое. — Она сказала мне, что мой отец умер от сифилиса.
Лилиан смеется, а потом краснеет, пытаясь остановиться, а Хадсон просто качает головой. Но — постойте — он улыбается?
— Ну, вот. Видишь, я не твой отец. Я все еще жив и благословенно свободен от венерических заболеваний. — Смотрю на Хадсона. — Очень смешно, придурок. Не могу поверить, что ты позвал меня сюда для этого. — Хотя, должен сказать, неплохо сыграно. — Ты знаешь, что говорят о расплате. — Я игриво толкаю его в плечо.
— Ванесса. Осборн. — Хейван внимательно следит за тем, как это имя достигает моих ушей.
И вот так весь мой мир рушится вокруг меня.
Она ухмыляется.
— Теперь ты не так уверен, да, папочка?
В голове становится легко, и перед глазами все плывет. Я отступаю назад, пока не нахожу что-то, на что можно опереться, а затем наваливаюсь на это.
— Откуда ты знаешь это имя? — Господи, почему я шепчу?
— Думаю, ты знаешь.
Она права. Я знаю.
Видения возвращаются в полной мере и в цвете. Блестящие темные волосы, пухлые розовые губы и хмурый взгляд, который, клянусь, был с клыками. Единственная женщина, которая когда-либо противостояла мне и победила. Она была крошечной, умной и чертовски красивой. И я любил ее. Я, блядь, чертовски любил ее...
О, боже, меня сейчас стошнит.
Я хватаюсь за живот и борюсь с волной тошноты.
Девушка — моя... я не могу заставить себя сказать это, даже мысленно — подходит к кухонному острову, который удерживает меня от падения в кучу на полу. Опирается локтем на гранит и подпирает рукой подбородок.
— Болезненные воспоминания, да? — Она насмешливо хмурится.
У нее карие глаза, как у меня, но по форме напоминают глаза Ванессы, чьи веки я целовал, пока она спала. Отворачиваюсь от девушки, надеясь избавиться от воспоминаний, но безуспешно. Они мелькают в моем сознании с идеальной четкостью. Наши обнаженные тела переплетенные в моей постели. Мы так отчаянно нуждались друг в друге, что проводили больше ночей, занимаясь любовью, чем сном.
Моя Ванесса.
— Скажи мне, папочка, как быстро ты забыл обо мне? Спустя дни? Недели?
Каждое слово — как удар в грудь.
— Хм, может быть, вопрос попроще... Ты забыл обо мне до или после того, как заплатил моей матери, чтобы она меня убила! — Она отталкивается от острова.
