Мистер Томсон морщится, выражение его лица меняется.
— Люк... — Он взволнованно вздыхает. — Люк скончался, Дилан.
Я слышу его слова, но не в силах их осознать.
— Что вы сказали? — Я должен был задать этот вопрос в надежде, что неправильно расслышал его слова. Молясь, что неправильно их расслышал.
— Он покончил с собой, сынок. В прошлом году, — мрачно говорит мистер Томсон с едва уловимым сожалением. — Слишком много на него навалилось. Отец, наркотики. Ему было так больно. Думаю, он просто хотел найти успокоение.
— Иисусе.
Я почувствовал, как цвет сошел с моего лица. Я едва был способен дышать. Ухватившись за стену кабинки, я отчаянно желал найти хоть какую-то опору, способную удержать меня на ногах.
— Дилан, ты в порядке?
Я провожу пальцем по рваному шраму на щеке. Голос мистера Томсона становится нечетким и отдаляется.
— Кто ты такой, черт возьми? — спросил Люк, когда я сел за стол.
Одной рукой он крутил пирсинг на губе, а другой ковырял ногти. За тем столом никто не сидел, поэтому я решил, что места хватит для нас обоих. Я глубоко заблуждался.
— Тебе ни к чему знать, кто я такой. Я просто посижу здесь.
— Хер тебе, — выплюнул он. — Это мой стол. Найди себе другое место.
— Пошел на хрен. Что-то я не вижу на нем твоего имени.
Отвернувшись от него, я уставился в стену, как делал каждый день до этого. Я отказался от баскетбола и подобных тупых игр, в которые играли остальные ребята. Я просто хотел побыть в одиночестве, чтобы погрязнуть в том факте, что обязан находиться здесь и что моя жизнь — полное дерьмо.
— Думаю, ты меня не расслышал, — сказал Люк снова. — Оставь, блядь, меня в покое.
— Я тебя не трогаю, мудила, — пробормотал я себе под нос, затем отвернулся от него и уставился в окно.
Внезапно я почувствовал себя заключенным. Если бы не мой папаша, меня бы здесь не было.
Секунду спустя парень уже стоял передо мной.
— Как ты только что меня назвал?
— Слушай…
Я выпрямил шею, чтобы рассмотреть его густые черные волосы и темные глаза. Он был высоким, но определенно не устрашающим... Уж точно не для меня. Мне доводилось иметь дело с главарем, так что разделаться с этим парнем было проще простого. Но я пообещал себе, что больше не пущу в ход кулаки. С этим покончено.
— Мне кажется, ты хочешь устроить драку. А меня это не интересует. Так что убирайся с глаз моих.
Я сложил руки перед собой и вернул взгляд к окну, чтобы увидеть в нем хоть что-то интересное. Все лучше, чем смотреть на его уродливую морду. Но прежде, чем я понял, что происходит, пацан скинул меня со скамьи и уложил на спину. Перед моим лицом мелькнул карманный нож, и я моргнул пару раз — скорее от неожиданности, чем от страха.
— Ну, теперь не такой крутой, мудак?
Он поднес нож к моему лицу, но я схватил его за руку и отвел ее от себя. Несколько минут мы, словно животные, катались по полу, пока я пытался вырвать у него нож. Свободной рукой мне удалось нанести Люку парочку хороших ударов, но, к сожалению, он меня подловил и порезал ножом челюсть как раз в тот момент, когда мистер Томсон бросился на меня.
— Ты, блядь, порезал меня, придурок! — крикнул я, зажимая пальцами челюсть, когда кровь начала стекать по моей рубашке.
Он ухмыльнулся так, будто ему доставляло огромное удовольствие видеть, как я истекаю кровью. Самый пиздец заключался в другом. Да, мне было больно, но чувствовал я себя хорошо. То был совсем другой вид боли, и мне это нравилось.
— Дилан. — Я настолько потерялся в воспоминаниях, что даже не осознавал, что мистер Томсон стоит рядом, положив руку на мое плечо. — Вот. Я принес тебе воды. Выпей, — произносит он, и я делаю, как он велит, а затем, наконец придя в себя, принимаю его заказ. — Мне очень жаль, Дилан.
Но искренность в его голосе не может устранить ощущение онемения, когда я ухожу на кухню.
Следующие полчаса я испытываю чувство, будто яд разъедает меня изнутри. Воздух. Мне нужен воздух. Пока все заняты делом, я незаметно выхожу через черный ход.
Пытаясь отдышаться, я наклоняюсь, упираюсь руками в колени и взвываю от боли, прожигающей мою грудь. Живот крутит от жесточайшего приступа тошноты, и следующее, что я понимаю, — меня выворачивает до тех пор, пока в желудке ничего не остается.
Даже несмотря на опустевший желудок, мучительная боль от осознания, что Люка больше нет на этой земле, ничуть не уменьшается. Еще один человек в списке мертвых.
Я вытираю рот и направляюсь в туалет, чтобы умыться. А затем пытаюсь пережить оставшуюся часть дня.
Джорди и Ванда продолжают спрашивать, все ли у меня в порядке. Я отвечаю им, что у меня все хорошо. Но я не в порядке. Закусочная — последнее место, где я хочу сейчас находиться. И, когда закончится рабочий день, я буду там, где должен быть.
Глава 28
Эви
Она поведала секреты в тишине
Мне нравится это время суток. В сумерки небо находится на грани ежедневного перевоплощения. Вихри серо-голубых облаков уже начали окрашиваться в нежно-розовые и глубокие оранжевые цвета.
Мне и самой кажется странным, что я хочу приезжать сюда в такое время. Даже при лучших обстоятельствах кладбище — место жуткое. Внутренне я смеюсь над иронией происходящего. Для меня не составляет труда в темное время суток отправиться на пробежку или прийти на кладбище, но спать без ночника я до сих пор не могу. Папа дал бы мне прозвище «мозгокрутка». Данный термин он использовал, когда разгадывал кроссворды по воскресеньям.
Думая об этом, я смеюсь, но тут же оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что никого не потревожила. Конечно, нет. Я представляю себе отца, водрузившего на переносицу овальные очки и почесывающего голову в попытке найти ответ и разгадать очередную головоломку. Он никогда не оставлял их незавершенными.
Запах свежескошенной травы наполняет мои легкие, когда я осторожно обхожу чужие надгробия, пока не приближаюсь к тем, которые принадлежат моим маме и папе.
Я сажусь перед ними и кладу розовые розы — любимые цветы мамы — рядом с ее надгробной плитой. Оглянувшись назад, подбираю с дороги камень и использую его для того, чтобы прижать принесенную для папы газетную страницу с кроссвордом за прошлое воскресенье. Я улыбаюсь, когда смотрю на надгробие матери.
«Делорес Эва Кармайкл, любящая мать, подруга и жена своей истинной любви — парня, что находится там».
И далее идет стрелка, указывающая на надгробие моего отца. Его надпись гласит:
«Даниэль Бенджамин Кармайкл, любящий отец, друг и муж единственной истинной любви — девушки, что находится там».
И тоже стрелка. В этом вся суть моих родителей.
— Привет, мам. Привет, пап. Это Эви. Я вернулась. Простите, что не пришла на прошлой неделе, она была довольно напряженной. Но я сильно скучала по вам. Сейчас со мной так много всего происходит, о чем я хочу вам рассказать. — Я задумываюсь, пытаясь понять, с чего начать. — Ну… Осенью я собираюсь продолжить учебу. Да, я подумала, что вам это будет приятно. Нора предложила местный колледж, так что, думаю, я погашу свои кредиты. Говоря о Норе... Она хорошая. Сумасшедшая, как обычно. Ой! Ее родители снова вместе, разве не здорово? Нора переживает из-за болезни своей мамы, но она такая сильная женщина, что у меня есть стойкое ощущение — с ней все будет в порядке. Так, что еще?
Я устремляю взгляд к небу, а затем с улыбкой смотрю на надгробия.
— Ну, Дилан хороший. Действительно хороший. — Я смотрю на своего отца. — Перестань улыбаться, пап, и закрой уши. Мне нужна минутка, чтобы поговорить с мамой. Все изменилось, мам, — шепчу я, как будто папа действительно меня слышит, — и это так удивительно. Он... замечательный, милый и говорит вещи, от которых все внутри меня делает сумасшедшее сальто. Вспомни рассказанные тобой душещипательные истории о любви. О том, что ты чувствовала к папе. Я чувствую это, мама. Я хочу быть рядом с ним каждую секунду. Хочу знать все, о чем он думает... Я скучаю по нему, когда мы не вместе. И я... Я почти уверена, что он будет со мной всегда. Может быть, я и раньше это знала, — хихикаю я. — Думаю, ты тоже на это надеялась. Правда, мам? Хоть я и боюсь. Мне страшно желать его так же сильно, как и... нуждаться в нем. Потому что я боюсь его потерять. Но думаю, я наконец-то поняла, что он стоит такого риска.
