Это то, от чего я годами бежал. Моя слабость, моя уязвимость, мой глубочайший стыд.
— Правда уродлива, — говорю я ей. — Она уродлива и извращена, и она изменит все навсегда. — Я склоняю голову, собираю все свое мужество. — Но я скажу тебе. Я сделаю для тебя все.
Раздается звонок, и замок входной двери отпирается.
— Это я, — зовет Кира, входя в дом. Легкими шагами она входит на кухню с пакетами продуктов в руках. Она смотрит на нас и замирает. — Я вам не помешала?
Разочарование едва не прорвало плотину внутри меня. Я люблю Киру, но она выбрала дерьмовое время.
Аля смахнула горячую слезу, скатившуюся по щеке.
— Все в порядке, — говорит она, хотя на самом деле это не так.
Кира бросает продукты, ее расширенные глаза смотрят на нас.
— Извини, что я так поступаю, но тебе нужно уходить, Лео. Хорват у нас, но время уходит. Город кишит его людьми, и они жаждут крови.
Уходить от Али мне хочется меньше всего, но она принимает решение за меня.
— Иди, — говорит она, показывая мне спину. — Я не могу сейчас смотреть на тебя.
Ее слова пронзают меня насквозь, мое сердце разлетается на миллион осколков. Но если я что-то и знаю наверняка, так это следующее.
— Мы не закончили, Аля. Даже близко нет. Ты и я — мы никогда не закончим.
ГЛАВА 27
Алена
Когда Лео уходит, я превращаюсь в рыдающую кучу на полу кухни. Кира обнимает меня, позволяет плакать, бушевать, а потом делает мне крепкую водку с содовой, и я рассказываю ей все. Все грязные подробности нашего пребывания на яхте и все, в чем Лео только что мне признался. Когда слова иссякают, а тело заваливается вперед, она ставит меня под душ, и бьющие струи помогают успокоить оставшиеся нервы.
Дрожа, я не могу понять, что это — вода или слезы, мешающие мне видеть. Определенно слезы. Плакать в душе стало обычным делом с тех пор, как Лео снова ворвался в мою жизнь и перевернул все с ног на голову. Это не слезы печали, они горят от ярости. Я впустила его в свою жизнь, снова открыла ему свое сердце, а потом обнаружила, что он лезет в мою жизнь на расстоянии, как будто у него есть на меня какие-то права.
Если это то, что он называет любовью, то у него, конечно, искаженное определение. Оно извращенное. Больное. Даже если он ограждал меня от какого-то темного, страшного секрета, манипулировать моей жизнью из тени — это просто безумие.
Выйдя из душа, я заворачиваюсь в полотенце и прохожу в маленькую спальню. Кира расположилась на кресле в углу, рядом с ней на столике стоят банка мороженого и две миски. На кровати меня ждет сменная одежда.
— Заранее прошу прощения. — Кира хмурится, показывая на мороженое. — Ванильное — это все, что я смогла найти в такой короткий срок.
Я устало улыбаюсь, садясь на кровать напротив нее.
— Нищие не выбирают.
Она протягивает мне миску, а затем берет одну себе.
— Чувствуешь себя лучше? — спрашивает Кира через некоторое время.
— Немного. — Не совсем, но я бы хотела, чтобы Кира не видела меня такой. Глупая девчонка, которая влюбилась не в того парня… дважды. — Я чувствую себя идиоткой, — признаю я. — Я думала, что это будет просто секс, ничего больше, что я смогу держать свои чувства под замком. Как же я ошибалась.
Взгляд Киры смягчается.
— Это никогда не было так просто.
— Да, может быть, и нет. — Я смотрю на свои ногти, рассеянно ковыряя кутикулу. — Я чувствую себя такой уязвимой… как будто он имеет какую-то власть надо мной. Как будто я никогда не смогу мыслить здраво, когда дело касается его.
— Послушай, — говорит Кира, наклоняясь вперед. — Я знаю, что это не мое дело, и Лео явно заблуждался, но, может быть, тебе нужно его выслушать. Он любит тебя, я знаю, и я думаю, что на каком-то уровне ты тоже его любишь.
Я насмехаюсь.
— У него, конечно, не очень удачный способ показать это.
— Да они все так делают, эти мужчины братвы — эмоционально неполноценные мудаки. Поэтому мы, дамы, должны ставить их на место. — Она пожимает плечами, берет мою пустую миску и ставит ее на свою.
— Вот почему мы, дамы, должны избегать их вообще.
Она лукаво улыбается.
— И как это у тебя получается?
— Не очень хорошо. — Я встаю и беру полотенце, чтобы высушить волосы. А потом, потому что мне нужно не думать о Лео и о том, что я сейчас заперта в безопасном месте, я спрашиваю:
— А что насчет тебя? С кем ты встречаешься?
Она скорчила гримасу.
— Просто встречаюсь. На большее у меня нет времени.
— Что? Андрей тебя до костей прорабатывает?
— Да нет, ничего такого. Просто в последнее время у нас немного суматоха, и сейчас нам не нужно ничего обсуждать. — Она пожимает плечами, уголок ее рта подергивается легкой улыбкой. — Кроме того, я еще не нашла парня, который бы меня заинтересовал. Нью-Йорк переполнен озабоченными сопляками, ищущими конфетку для подпитки своего эго. Это просто не моя сцена.
— Справедливо. — Я вижу, что она не хочет, чтобы я нагнетала обстановку, поэтому я оставляю эту тему. — А чем здесь можно заняться? — спрашиваю я.
— Ничем. В этом и заключается прелесть того, что мы заперты в безопасном месте. Как насчет того, чтобы свернуться калачиком на диване и посмотреть какой-нибудь фильм? Ничего романтического, обещаю. Может быть, мы найдем DVD с "Крепким орешком" или еще что-нибудь.
— DVD? Вот это да, — усмехаюсь я.
— Да, это все, что у них здесь есть. Это будет причудливо, как ночевка в 90-х.
— Точно. — Я киваю, ухмылка дергается в уголках моего рта. — Так и есть.
ГЛАВА 28
Лео
Я почти проехал мимо ветхого здания, расположенного в промышленной части города. Оно выглядит заброшенным, что делает его идеальным для того, что мы собираемся сделать — выпытать информацию у человека. Человека, который сейчас является нашей единственной зацепкой. Что бы Хорват ни знал о тех, кто охотится за Аленой, он не уйдет в могилу, не рассказав мне.
Опасность надвигается на нас, я чувствую это всеми костями. Алена не в безопасности, и пока она не в безопасности, все остальное не имеет значения. Даже то, что она предпочтет есть грязь, чем снова увидеть меня. Мое сердце замирает при виде ее искаженного болью лица. Я сломал ее, я сделал это, и это очень больно. Я буду унижаться. Я пройду километры по битому стеклу. Сделаю все, что потребуется, чтобы вернуть ее доверие. Но сейчас мне нужно превратиться в безжалостного убийцу, каким я был создан.
Ритмичный звук моих шагов возвращает меня в настоящее. «Настоящее» — это тошнотворный звук соприкосновения твердой кости с мягкой плотью, разносящийся по подвалу.
Знакомое зрелище: человек, в данном случае Хорват, подвешен за запястья, его обнаженное тело подвешено в центре комнаты. Мои братья держатся в стороне, следя за записями с камер наблюдения снаружи здания, а Джулиан, чьи руки уже испачканы кровью, расстегивает пуговицы своей белоснежной рубашки и откидывает ее на стоящий рядом стул.
— Похоже, я пришел как раз к началу веселья, — мрачно сообщаю я, проходя мимо братьев и направляясь к Джулиану. Он упирается ладонями в стул, на который только что положил рубашку, и скрипит зубами. Хорват, уже избитый и покрытый синяками, даже не поднимает лица, чтобы признать меня.
Джулиан — лучший специалист в своем деле — тщательный и жестокий, насколько это необходимо. Но на этот раз это личное. На волоске жизнь его сестры, его единственной кровной родственницы. Если Хорват хоть немного соображает, он быстро выдаст нужную нам информацию.
— Мы тут уже повеселились, правда, ublyudok?
Он, конечно, сволочь. Джулиан грубо шлепает Хорвата по уже изломанному телу, и тот отшатывается назад. Его глаза темны и полны ненависти, когда он плюет в Джулиана. Он промахивается. Но это не имеет значения, намерение было.
Джулиан в ответ наносит ему жестокий удар в живот.
— Да пошел ты, — усмехается Хорват, его дыхание становится быстрым и неглубоким. — Я уже говорил, что ничего не знаю о том, что Александр Луков кого-то похищал. Мы вместе сидели в тюрьме давным-давно. Я его уже несколько лет не видел.
