Мы удалялись от земли амазонок, а Эзоп спал как убитый. Поднять его было невозможно. Может, его опоили? Он ничего не знал о моих разговорах с амазонками, ничего — о моей поэме, ничего — об обращении Праксинои, ничего — о Пегасе. Какая жалость! Все эти выдающиеся приключения прошли мимо него.
Шли дни. Мы плыли все дальше и дальше. Когда мне наконец удалось разбудить Эзопа, я рассказала ему обо всем, что случилось. Пока я была в пещере, принуждаемая к сочинительству, пока Праксиное отрезали грудь, его кормили, умывали и обхаживали амазонские девы, понуждая бесконечно наслаждаться амазонской плотью. А он, казалось, нисколько не был этому рад.
— Ведь мужчины мечтают о таких вещах — пещера, полная девственниц, а ты там — единственный жеребец! Неужели ты не получил удовольствия? — спросила я.
— Позволь мне ответить притчей, — сказал Эзоп. — Заяц был очень популярен среди животных, все они говорили, что они его закадычные друзья. Но вот как-то раз он услышал приближающийся лай гончих и решил, что сможет избежать опасности с помощью своих многочисленных друзей. Сначала он пошел к коню и попросил унести его от собак. Но конь отказался, сославшись на важную работу, порученную ему хозяином. «Тебе помогут другие твои друзья», — сказал конь. Тогда заяц попросил о помощи быка, надеясь, что тот прогонит собак своими рогами. Бык ответил: «Мне очень жаль — у меня важное свидание с прекрасной коровой. Но я уверен, что наш дорогой друг козел сделает все, о чем ты его попросишь». Но козел решил, что на его костлявой спине зайцу будет неудобно. Он сказал, что баран — тот самый друг, к которому надо обратиться за помощью. Тогда заяц побежал к барану и рассказал о своем затруднительном положении. Баран ответил: «В другой раз, мой дражайший заяц. А теперь я не хочу вмешиваться, потому что собаки, как известно, питаются не только зайцами, но и баранами». У зайца осталась последняя надежда — он пошел к маленькому теленку, который детским голоском ответил ему, что не может взять на себя такую ответственность, когда столько взрослых и умных животных отказали зайцу. Собаки были уже совсем близко, и зайцу ничего не оставалось, как со всех ног пуститься наутек.
— И какова же мораль?
— Тот, у кого много друзей, вообще не имеет друзей, — ответил Эзоп.
— История, которую ты мне поведал, это не доказывает, — сказала я. — Если ты хочешь стать бессмертным, придется придумать что-нибудь более убедительное. Я думаю, труды с амазонскими девами не пошли на пользу твоему уму. Может быть, тебе стоит написать историю об амазонках и сочинителе притч, о добром человеке, запертом в пещере и вынужденном заниматься тяжким трудом по оплодотворению девственниц, о том, как он понемногу сходит с ума. Какая бы притча получилась! Ты можешь обессмертить свое имя.
— Я поклялся писать только о животных, — сказал Эзоп.
— Почему?
— Потому что, когда пишешь о людях, неизбежно кого-нибудь оскорбляешь. А если пишешь о животных, плохие люди себя не узнают, а хорошие тут же понимают, о чем речь.
— С каких это пор сочинители притч заботятся о том, чтобы не обидеть своих героев?
— Думать о других — вполне человеческое свойство, — заметил Эзоп.
— Не думать о других — свойство богов, — парировала я. — А сочинитель притч должен подражать богам.
— Как и поэт. Но ты-то думаешь о других, — возразил Эзоп.
— Мне жаль, что думаю.
— Как и всем нам!
— Значит, ты чувствуешь себя как заяц среди ненадежных друзей? — переменила я тему.
— Я этого не говорил.
— Но имел в вид}.
— Вот в чем прелесть притч, — сказал Эзоп, и его черные глаза загорелись. — Я просто привел пример того, как может чувствовать себя человек, окруженный толпой поклонников и обожателей. Любовь по определению вещь исключительная. У великого царя с огромным гаремом iia самом деле нет настоящей возлюбленной.
— И какое же, по-твоему, у этого объяснение?
— Дело в том, что его наложницы думают друг о друге, а не о нем. Уменьшая риск быть нелюбимым за счет количества, ты создаешь риск другого рода: никто не испытывает по отношению к тебе настоящей преданности. Все они беспокоятся о других, о том, как ты к ним относишься и как это можно использовать. Это очень утомительно. Из любовника ты превращаешься в дипломата. Тратишь время на улаживание разногласий между твоими обожательницами. И времени на любовь совсем не остается. В конечном счете приходится брать нога в руки и давать деру.
— Значит, ты совсем не получил удовольствия?
— Я этого не говорил, — ответил Эзоп. — Я только сказал, что это было совсем не то, что можно подумать, глядя со стороны. Или наслаждение для одного может оказаться болью для другого.
— Ну, болью — вряд ли, на мой взгляд.
Эзоп робко улыбнулся. Мне никогда не удавалось вытянуть из него откровенный ответ.
Атмосфера на корабле, когда на нем появилось столько амазонских дев, сильно изменилась. Мужчины выглядели гораздо более счастливыми, пусть дев на всех и не хватало. Уже одно только присутствие женщин придавало им бодрости. Одна из самых красивых молодых амазонок, Майра, с рыжими кудрявыми волосами и глазами цвета молодых изумрудов, с веснушчатым носом и розовыми лодыжками, была недовольна, что я оставила царицу в живых.
— Нужно было ее убить, пока была такая возможность, — сказала Майра. — Она все равно не будет делить власть с другими. Очень скоро она начнет строить козни. Если уж ты не хотела становиться царицей, нужно было вместо себя назначить Праксиною. Три женщины быстро поссорятся, и их союз распадется. Амазонские идеалы хороши в теории, но не в жизни. Например, они наверняка не показывали тебе могилы новорожденных мальчиков.
— Каких новорожденных мальчиков? Какие могилы? Я думала, амазонки научились предотвращать рождение мальчиков.
— И каким же это образом, Сапфо?
— Я думала, с помощью маточных колец, которые отсеивают мужское семя. Так, по крайней мере, сказали мне жрицы.
— Чепуха! Они их убивают или оставляют умирать, как это делают с девочками в греческом мире. Некоторые из них, конечно, выживают — их выкармливают волки, которые бродят среди руин Лабиринта, но они вырастают более жестокими, чем люди, и это оправдывает амазонок, которые преследуют их, как диких зверей.
У меня отвалилась челюсть.
— Почему же никто не сказал мне об этом?
— Вот уж действительно — почему? Ты была нашим почетным гостем. Чем больше почета, тем больше лжи.
Я чувствовала себя полной идиоткой. Почему я ничего не поняла? Неужели меня убаюкали россказни жриц? Или я была слишком озабочена своей поэмой? Или мне очень уж хотелось верить, что где-то мужчины и женщины могут жить в мире и согласии?
