Взять, к примеру, миф о строгой гетеросексуальности арисланского общества. Разумеется, мощный удар по нему был нанесен еще романом «Кефейрут», который ввиду его крайней непристойности тут же запретили в Арислане. Автор, обвиненный в клевете и государственной измене, скрывался где-то на Севере. Сам роман ходил в списках, в корявом подстрочном переводе. Криданские издательства выжидали с официальной публикацией, дабы не осложнять политическую обстановку. В свое время Альва был близок к начальнику департамента иностранных дел, точнее говоря, спал с ним, и без труда раздобыл роман в оригинале.
Название «Кефейрут» можно было бы перевести как «Субординация», «Служебный долг» или «Карма», что на фарис означало примерно одно и то же. Роман повествовал о том, как юноша незаурядных способностей пытается сделать карьеру в Искендеруне, однако для всех его начальников важной оказывается только его приятная наружность. Проще говоря, речь шла о служебных домогательствах, которые, если верить роману, были прямо-таки повседневной практикой арисланского общества, от городской управы до дворца халида. Чиновники блудили со своими секретарями, адвокаты – с подзащитными, аристократы – с телохранителями и мальчишками в подпольных притонах, а сам халид набирал в дворцовую охрану исключительно высоких мускулистых блондинов. Все это было описано откровенно и с юмором. Разумеется, ни один мужчина в Арислане под страхом смертной казни не признался бы, что «омерзительный пасквиль» хоть в чем-то соответствует действительности. Мадиха же, когда Альва упомянул «Кефейрут», плавно повела плечами и сказала своим прелестным грудным голосом, будившим в Альве неистовое желание: «Если бы этот бедный юноша написал о том, что творится на женских половинах, наша страна объявила бы не розыск, а джихад против всех, кто держал его книгу в руках…»
Словом, кавалер Ахайре даже где-то сочувствовал степняку. К чему все это приведет, было ясно сразу, с того памятного дня, когда они вдвоем выбрались на базар за покупками. Господи всемогущий, да Кинтаро был так хорош в традиционной арисланской одежде из черного шелка, что Альва сам бы его трахнул! Не желая привлекать излишнего внимания, вождь расстался с неизменными кожаными штанами и сапогами, заплел одну косу на затылке, как принято в цивилизованных странах, и стал носить легкие туфли, широкие штаны и куртку с зап?хом, красиво облегающую его выпуклую грудь. У Альвы при одном взгляде на него текли слюнки. Он с трудом удерживал в голове список покупок. Все мысли были только о том, чем они займутся по возвращении домой. Так что он едва расслышал трубные звуки, возвещающие о проезде кого-то из высшей арисланской знати. В такой момент следовало посторониться и отвесить почтительный поклон – или хотя бы опустить глаза. Замешкавшись, Альва чуть не наступил на подол платья и едва успел дернуть Кинтаро за рукав, чтобы тот ушел с дороги. Степняк выпрямился во весь свой немалый рост и чисто символически скосил глаза куда-то вбок. Альва пожалел, что они не успели свернуть в какой-нибудь переулок и теперь выделялись на фоне толпы, как ворон и попугай в стае воробьев.
Ну так и есть! Альва, не отрывавший взгляда от земли, услышал, как владелец паланкина приказал слугам и охранникам остановиться прямо перед ними. «Только бы не визирь, только бы не визирь!» – твердил он про себя. Великий визирь, то есть первый министр арисланского халида, имел обыкновение собирать всех иностранок на прием во дворец. Двигало им желание женить своего повелителя, вполне понятное, если учесть, что у сорокалетнего правителя Арислана не было сыновей. Впрочем, и дочь у него была только одна, зачатая в юном возрасте – как раз, вероятно, во время первых сексуальных опытов. Судя по всему, с тех пор халид женщин не жаловал. Однако визирь не терял надежды, что какая-нибудь яркая и раскованная северянка все-таки пробудит в правителе интерес к продолжению рода.
Из-под ресниц Альва осторожно обозрел человека в паланкине и в первый момент с облегчением вздохнул: не визирь. Однако когда до него дошло, кто этот мальчишка с закрытым лицом, столь откровенно разглядывающий Кинтаро, Альве стало не по себе. Молодой кавалер, конечно, был не спец по арисланской геральдике и не смог бы отличить цвета правящего дома от цветов кабинета министров, но любой идиот догадается, что такая большая охрана, такой богатый паланкин и такие красивые глаза цвета бренди могут принадлежать только наследнику престола. Принц был сводным братом халида, носил имя Кисмет и считался прекраснейшим юношей Арислана. Альва дорого бы дал, чтобы посмотреть на него без покрывала.
Пока Альва лихорадочно соображал, что сказать, халиддин заговорил сам на приличном всеобщем, обращаясь к Кинтаро:
– Приветствую тебя в славном Искендеруне, воин степей.
Степняк поклонился, а потом одарил халиддина таким раздевающим взглядом, что Альва чуть не фыркнул от смеха. Однако сиятельный юноша и глазом не моргнул. Напротив, он подчеркнуто медленно и с откровенным интересом осмотрел Кинтаро с ног до головы.
– Если тебя привлекает достойная служба за хорошее вознаграждение, приходи завтра с утра в Малый дворец. Правителям нужны опытные воины, – сказал он, с видимым усилием отводя глаза от широких плеч эссанти, и приказал двигаться дальше.
Дома Альва отвел душу: подвывая от смеха, расписал эльфу, как наследный принц снимал степняка на базаре, будто дешевую проститутку. Он так преуспел в своих издевательствах, что Кинтаро даже надулся, чего с ним никогда раньше не случалось. Может, поддразнивания кавалера напомнили степняку, что он все-таки живет в доме, снятом на деньги Альвы, и за его счет. А может, он просто заскучал без дела. Как бы там ни было, на следующий день Кинтаро отправился во дворец, а вернулся уже с бляхой стражника из личной охраны халиддина.
Слова Альвы и вправду задели Кинтаро, но не по тем причинам, которые предполагал молодой кавалер. Гордый степняк злился, что какой-то молокосос пялился на него, будто на раба или слугу. Он не привык быть объектом внимания – он, вождь эссанти, который всегда брал то, что ему нравится, и не встречал отказа. Подумаешь, наследный принц! Как будто Кинтаро выпрыгнет из штанов по одному его знаку! Он твердо решил, что в Малом дворце его не увидят ни завтра, ни в следующую тысячу лет. После чего решил утешиться в объятиях своего сладенького рыжего.
Однако Альва, утомленный жарой и базарной толкотней, воспринял инициативу Кинтаро без энтузиазма. В глазах его уже успела нарисоваться беспредельная задумчивость, которой всегда сопровождался очередной чертов приступ вдохновения. Одарив любовника парой целомудренных поцелуев, он мягко, но решительно изгнал его руку из-под подола и потянулся за блокнотом. Кинтаро настойчиво намекнул ему словом и делом, что, дескать, стишки можно кропать и опосля, но Альва эту мысль не оценил. Он заявил, что пока что имеет обыкновение думать головой, а не членом, в отличие от Кинтаро, и заперся в спальне, крикнув напоследок: «Иди книжку почитай!»
