― Никто не придет за мной, ― говорю ему я, ― если ты думаешь, что Деклан заботится обо мне, ты ошибаешься.
Он не отвечает, и мы смотрим друг на друга, а затем я спрашиваю то, что мне следует прояснить перед тем, как закончится мое время:
― Откуда ты знал моего отца?
Его глаза перемещаются к пистолету на столе, он тянется к нему и поднимает, смотрит на сталь, будто это его желанная возлюбленная.
― Вы работали вместе, не так ли? ― спрашиваю дрожащим голосом, который грозит сломаться. Кусочки моей теории начинают соединяться. ― Ты говорил, что использовал бизнес Беннетта, чтобы получать прибыль от оружия.
Держа в руке пистолет, он кладет ее на бедро и, наклоняясь вперед, говорит:
― Ты понятия не имеешь, в какую запутанную паутину ты попала. Это почти привилегия быть тем, кто раскроет ее тебе.
Я думала, что знаю Ричарда. Думала, он всего лишь шовинист, о котором мне не нужно беспокоиться. Но сейчас я понятия не имею, кто этот человек, сидящий передо мной, на самом деле. Мне интересно, похожи ли мы в том, что формируем свои истории в погоне за самоудовлетворением и манипулированием.
― Просто ответь мне, ― произношу я, не показывая своих обеспокоенных эмоций.
― Стив работал на меня. Он работал посредником, глаза и уши с обеих сторон.
― Обе стороны?
― Я и наркотики.
Я даже не пытаюсь соединить точки, которые привели его к Беннетту, потому что все, что наполняет мой разум — мой отец. Я никогда не представляла своего отца иначе, кем он до сих пор является для меня — моим принцем с горстью розовых маргариток. Я не могу представить, чтобы он работал на такого человека, как Ричард, человека, который вонзил свой нож мне в лицо и руку, чтобы доказать свою правоту.
― Он всегда был преданным, ― добавляет он. ― Пока не заключил сделку о признании вины в обмен на имена. Думаю, он считал, что федералы защитят его, но Менард полон заключенных, которые так или иначе связаны со мной. Хоть он никогда не бросал меня, за что я его очень уважаю, он отказался от имен людей, которые шли по низкой лестнице бизнеса, и за это заплатил цену.
― Ты ублюдок, ― выдыхаю я с глубокой ненавистью.
― Я?
― Ты знал, что он назвал имена?
― Да.
― И из—за верности тебе, он никогда не сдавал тебя?
― Стив сделал то, что федералы попросили его в обмен на досрочное освобождение — для тебя, ― говорит он, кивая мне головой для выразительности. ― Но в то же время он никогда не поворачивался ко мне спиной.
Его слова полны злорадства и гордости за свое высокое положение, и моя ярость увеличивается от цены, которую заплатил мой отец. Мой голос становится тверже и пропитывается враждебностью, когда я продолжаю:
― Но ты держал власть. Ты знал, в какой опасности он был, и ничего не сделал, чтобы защитить его от того, что было неизбежно!
― Это было не в моих руках.
Кровь внутри кипит, я сжимаю кулаки, когда кричу:
― Но ты босс! Ты держишь всю власть и ничего не сделал!
И потом все начинает сходиться. Теперь части начинают складываться. Еще сильнее скручивая руки, края пластика впиваются в нежную плоть моих запястий, разрезая кожу и выпуская кровь, которую качает мое израненное сердце.
― Ты хотел его смерти, ― прихожу я к выводу. ― Ты был напуган, не так ли? Ты знал, что он выдал имена и боялся, что это лишь вопрос времени, когда он продаст и тебя, верно?
Он наклоняет голову, признавая мою теорию правдой, и это выводит меня из себя.
― Сволочь! ― мой кричащий голос царапает горло. ― Это был ты! Это ты на него напал, ублюдок!
В ответ он лишь медленно сжимает губы, сидя как ни в чем не бывало.
Я всегда возлагала всю вину на Беннетта и, хотя я его ненавижу за то, что он был катализатором всего этого дерьма, в этом виноват именно Ричард, который имел право голоса в жизни моего отца, и он использовал его, чтобы спасти себя.
― Ты гребаный трус! ― выплевываю я, чувствуя, как мое сердце разбивается снова и снова. Мой папа рисковал жизнью, отказываясь от имен, только чтобы добраться до меня.
Кровь стекает по моим рукам вместе со слезами, моя кожа начинает разрываться, когда я сражаюсь со своими оковами. Когда меня настигает разочарование, я кричу и падаю. Мое тело содрогается, и когда я слышу хихиканье Ричарда, я с отвращением поворачиваюсь к нему.
― Это тебя заводит?
Он двигается в мою сторону.
― Видеть, как королева Чикагского общества разваливается на моих глазах? Да, ― отвечает он и опускается передо мной на колени, касаясь пальцем моего лица и проводя им по порезу на щеке, а затем вниз по шее.
Его прикосновение мерзкое, живот сводит от этого гнилого чувства, и я просто не могу это вынести.
― Скажи мне кое—что, ― начинает он. ― Когда ты узнала, что Беннетт изменял тебе, ты хотела бы знать об этом до его смерти, чтобы поквитаться с ним?
Затем достает из кармана нож и вытаскивает лезвие. Мои глаза следят за его рукой, когда он подносит лезвие к липкой ленте, которая теперь покрыта моей кровью.
― Ты хотела? ― снова задает вопрос.
― Нет. ― Мне было наплевать, что Беннетт изменяет, потому что я никогда не испытывала к нему ничего, кроме ненависти.
Внезапно, быстрыми движениями, Ричард освобождает мои руки. Затем он проводит лезвием между моих грудей. Мой топ раскрыт, разрезанный ранее. Я слышу, как кружево рвется, когда он нажимает лезвием на ткань, и я понимаю его намерения. Я знаю этот процесс слишком хорошо и закрываюсь, защищая себя.
Теперь он знает правду о своей жене и сыне. Я могла слышать его, когда он разговаривал по телефону после того, как привязал меня к трубе. Я знала, что он говорит с Жаклин. Он допрашивал ее, и я поняла, что она призналась ему. Он не повышал голос и не был зол. Все было наоборот. Он остался собранным и, глядя в его глаза прямо сейчас, я вижу в них огонь предательства, когда он разрезает мой бюстгальтер, а я готовлюсь к моему пути — возмездию.
Ричард не знает, насколько я сильна, когда дело касается секса. В конце концов, я четыре года трахалась с врагом и делала это так хорошо, что он и не подозревал о моей глубоко укоренившейся ненависти к нему. Мое тело истощено и загрязнено. Так было и будет всегда. Даже Деклан осквернил его, когда изнасиловал меня. Поэтому, когда Ричард отводить ткань, обнажая мою грудь, я ничего не чувствую.
От холодного воздуха мои соски твердеют, и когда это происходит, он улыбается и злорадствует:
― Жаждешь, а?
Чертов идиот.
Когда он встает, я замечаю его эрекцию. Он подходит к столу, меняет нож на пистолет и возвращается ко мне. У меня перехватывает дыхание, когда он приставляет дуло под мой подбородок.
― Не сопротивляйся, ― угрожает он. ― Одно неверное движение, и я всажу пулю в тебя.
Хотя теперь я знаю его истинную профессию, я все еще сомневаюсь, что он способен на убийство, но его следующие слова рассеивают все сомнения.
― Но что—то мне подсказывает, что ты не будешь умолять о пощаде, как мать твоего дружка, и это огорчает. Мне нравится слушать, как женщина умоляет.
Мои глаза расширяются от шока и неверия.
― Ты? ― спрашиваю я в ужасе.
― Иногда в жизни приходится преподавать людям уроки, и когда Кэл думал, что меня можно обмануть, я убедился в том, чтобы он понял, что я не тот человек, с которым можно так поступить.
Он прав — я запуталась в самой испорченной криптограмме, которую только можно вообразить.
― Какое отношение к этому имеет Кэл?
Он затыкает меня, проводя пистолетом по животу, и засовывает его мне в штаны, холод металла просачивается сквозь кружево моих трусиков. Его ухмылка язвительна, когда он расстегивает мои штаны, чтобы получить больше места, чтобы просунуть ствол между моих ног. Он скользит им взад и вперед по моей киске, все время улыбаясь. Но я отстранена. Мои мысли в прошлом с Декланом в тот день, когда он рассказал мне, что его мать застрелили в голову.
Боль, которую он так хорошо скрывал, всплыла в его глазах так же, как и моя, когда я потеряла своего отца, он навсегда был искалечен раной, которая никогда не заживет. Я бы сделала все, что угодно, и новость, что Ричард был тем, кто нажал на курок, который уничтожил веру Деклана в безопасность и комфорт, подпитывает мою жажду мести.
