— Но ведь... он мог сначала подписать, а потом умереть!
— Так и было. Кулак, конечно, жесткий мужик был. Но не вор.
— Нужно просто провести экспертизу.
— Суд отказал в экспертизе.
— И что теперь? У Данила заберут хутор? А куда люди пойдут? Что дальше?
— Это только первая инстанция. Пока продолжаем судиться. Данил бегает, ищет выходы в Верховный суд. Чтобы Москва взяла под контроль. Если Москва возьмется, то есть шанс на честное решение. И экспертизу.
— Он ничего мне не рассказывал. Я даже и подумать не могла, что он судится. И что... проигрывает.
— Данил... сложный, Марина. Будем смотреть правде в глаза: слишком для тебя сложный.
Она допивает свой приторный чай. Так и есть, на дне гора сахара. С этой девицей не разбогатеть. Я наливаю ей из чайничка еще.
— Мы долго к нему присматривались, а он к нам, — рассказываю весело. — Всё нас купить пытался, — смеюсь, вспоминая, как мы его поломанного из толпы вытаскивали. Он потом хотел всем заплатить. Стыдно было перед пацанами! Можно подумать, за бесплатно бы его там умирать бросили. — Пихал деньги за всё подряд, обещал золотые горы. Повторял, что если нам с парнями Шубины предложат взятку, то нужно ему рассказать, он больше даст. Боялся, что продадимся.
— И что? Предлагали?
— Конечно. На хер пошли все. Данил будто считает, что дружба и любовь продаются. Ты знаешь... я тут подумал... Он, наверное, не хотел тебя покупать. Отсюда и его дебильная игра в молчанку.
Марина опускает голову и начинает плакать.
— Он придурок, — говорит сквозь зубы. — Я никогда его не прощу.
— Полный, — соглашаюсь. — Поэтому лучше держись от него подальше. Спокойнее будет.
— Хорошо. А ты?
— А я сейчас тебя отвезу и пулей к Миронову. Сегодня еще дел много. Да и я, удивительно, но успел по нему соскучиться.
Мои слова Марину почему-то сильно расстраивают.
— Не плачь, всё будет хорошо. Он тебе ничего не сделает, я уверен. Ну не любишь ты его, бывает. Данил мстить не станет. Поехали, времени в обрез.
— Господи, он какое-то чудовище! Как ты с ним вообще дружишь?
— Станешь тут чудовищем, когда тебя то убить пытаются, то подкупить, то разорить. Это даже хорошо, что вы расстались. Данил сейчас работать будет много, ему не до свиданий. Мы всё же надеемся, что не придется дом менять. И наверное, он единственный, кто сумеет отвоевать землю.
Это был самый долгий час за последнее время! Всю дорогу до вокзала Марина без остановки засыпала меня вопросами. Про родителей Данила, про Злату, про всё на свете. Отвечал коротко и обтекаемо. Я ж не знаю, чего в итоге Данил хочет. Что можно говорить, а за что мне прилетит.
Не нужно было, наверное, и про суд ей рассказывать. Но мне хотелось хоть как-то обелить босса. У Данила и правда сложный период... а он на удаленке из-за этой пигалицы!
Глупая была идея ее куда-то везти, надо было денег дать и отправить. Но раз решил, что теперь. Мое дело — прикрыть Миронова. Сдаваться он не собирается, и связи в Москве у него действительно есть. Авось выплывем!
Команды сидеть с Кузнецовой и ждать поезда не было, поэтому я благополучно оставляю девушку на лавке в зале ожидания. Желаю удачи.
Уже выходя из зала, почему-то оглядываюсь и смотрю на нее. Взволнованную, напуганную, какую-то жалкую. Глупая. Всё бы у нее в жизни могло быть, просто потому что в нее влюбился Данил Миронов. А теперь она одна. Куда поедет? Что делать станет?
Не мое дело. Всех не спасешь. Пусть ей очень сильно повезет в жизни.
Во второй раз.
Глава 50
Пашка
Нахожу Данила в его номере. Вернее, в их с Мариной номере, который мне было велено забронировать именно в этом отеле. Обязательно с красивым видом из окна и ванной, потому что кое-кому приспичило поплескаться в пене.
Кое-кому — это не Миронову, разумеется.
Данил сидит в кресле, уткнувшись лбом в ладони. На мое появление практически не реагирует. Лишь слегка мажет взглядом. Мне кажется, или у него глаза покрасневшие?
— Ты пьяный, что ли? — спрашиваю, с трудом скрывая разочарование в голосе.
В номере есть отличный бар, я в курсе. Цены, правда, там бешеные. За углом супермаркет, где то же самое бухло можно купить в три раза дешевле, — я сравнил на всякий случай.
Данил качает головой. Трет лицо, словно очнувшись. Тоже бледный, как эта малолетка.
— Я? Нет. Собирайся, у нас же встреча с Буровым, — говорит бесцветным голосом. — Ты документы распечатал?
— Вчера еще. Я-то собран, Данил. Тебе бы тоже. В порядок себя привести.
Миронов поднимает на меня глаза, они у него мертвые.
Не по себе становится. Злость берет на девчонку эту, ставшую вдруг роковой для него. И как бы не для нас всех, хуторян, вместе взятых!
— На вокзал ее отвез? — спрашивает Данил, поднимаясь и подходя к шкафу. Достает вешалку с костюмом.
— Да, купил ей билет на поезд до Ростова.
— Денег дал?
— Да.
— Сколько?
— Двадцать.
— Кинь на карту еще. Столько же.
— Она эти-то брать не хотела, пришлось силком в карман запихивать, — возражаю я. Да и лишнее это, по-моему.
— Кинь. Пропадет дура. Если вернет, снова кинь. В этой битве ты должен одержать победу. Я в тебя верю, — добавляет Данил равнодушно.
Я киваю. Он бросает костюм на кровать и подходит к окну.
— Щас я соберусь. Две минуты. Блть.
— Данил...
— Всё рушится, какая-то жопа по всем фронтам. Жить не хочется.
Я молчу.
Данил возвращается к кровати, садится и склоняет голову. Уровень неловкости зашкаливает. Таким я его не видел ни разу. Даже когда в тюрьме сидели побитые, он смеялся. Когда хутор охраняли, пожар тушили — его глаза горели решимостью. За ним идти хотелось хоть на край света. В который раз убеждаюсь, как много в нашей жизни зависит от внутреннего настроя. Вся наша сила, уверенность, красота... — всё изнутри исходит.
— Данил, что я сделать могу? — стараюсь говорить четко и без эмоций. Не выказать панику, которая за горло хватает.
— Подожди внизу, пожалуйста, — отвечает он спокойно.
Я с места не двигаюсь. Чёрт! Чёрт, никогда не думал, что скажу подобное, но...
— Данил, может, догоним ее?
Миронов поднимает глаза. Я выдаю на одном дыхании:
— Она на вокзале сидеть еще два часа будет. Поехали, вернем. Она мечется, паникует. Ты надавишь — подчинится, никуда не денется.
— Я хотел, чтобы она выбрала меня без давления. А тут получится, что снова из-за денег.
— Да и похер.
Он молчит.
— Пусть из-за денег. Но раз нужна тебе, раз жить не хочется, то какая разница? Мы ведь покупаем себе еду, одежду, дома́. Раз ты за Мариной готов полстраны проехать, так давай, немного осталось. У нее глаза по пять рублей, всё повторяет, неужели ты правда Миронов.
— А что я ей скажу? — спрашивает он меня.
Не уверен, что готов к такой ответственности, но... решаю импровизировать.
— Извинись за то, что обидел. И оскорбил. Предложи начать всё с нуля. С чистого листа, блть. Скажи, что любишь. Я не знаю, что-то приятное ей скажи. Только не так, как у лифта. Вот у лифта было эффектно, но прям плохо.
— Я не могу найти решение. Она хочет свободы, и правильно ей ее дать. Но вдруг случится что-то? У меня на уровне паранойи уже. Получается, что не уберегу. Я-то вижу всё. Блть, может, в черном свете вижу, но такие светлые девочки — они как магнит для мудаков. Денег дам ей — соучастником буду. Не дам — без гроша ее брошу. Со мной для нее быть — как в клетке. Убедить в обратном не получилось. Она слушает, кивает, но при этом будто не слышит. Ей кажется, что весь мир — это добрые, милые люди, которые мечтают ей безвозмездно помочь.
— Так а кто ее на эти мысли натолкнул? Кто ей сопли вытирал, носился с ней сначала по станице, затем по стране?
— Я во всём виноват, да?
— А кто? Данил, она не ребенок. Взрослая деваха, солому ты ей под жопу не подложишь. Но, если в чувствах признаешься, ничего страшного с тобой не случится. Всё, одевайся и поехали. Время еще есть, успеем и Марину зацепить, и с Буровым переговорить. Ну же, соберись! Мы все на тебя надеемся.
