Пересуды прекратились быстро и начисто.
Убийства — тоже.
С тех пор имя Рефия произносили, понизив голос. На протяжении последующих лет начальник стражи убедительно подкрепил свою репутацию людоеда и живореза. Простейшие законы жанра не дозволяют вдаваться в описание казней и публичных пыток, учинявшихся на главной городской площади при поимке пиратов либо преступников, нарушавших основные законы. По правилам, смертный приговор выносился либо венценосцами, либо Великим Советом жриц, а способ казни предоставляли усмотрению главного охранника, сыщика и расправщика.
Поскольку уроженцы Крита отнюдь не отличались врожденной жестокостью, и даже палачи предпочитали просто сносить повинные головы, не подвергая отправляемых на берега Стикса ненужным мучениям, Рефий позаботился выписать из Египта полдюжины заплечных мастеров, делавших дело с охотой и немалым смаком.
Рефия боялись панически.
И в городе, и, тем паче, во дворце.
Слово его было законом неписаным и непреложным.
А потому и придворные дамы, и челядь, и воины усердно и упорно старались не замечать многочисленных шильев, довольно часто высовывавшихся из мешка.
Точней, из южной оконечности гинекея.
Царица могла не опасаться доносов.
А посему в довольно скором времени перестала особо скрытничать.
* * *
— Послушай, — попросил Эпей, — цирюльник заболтает до полусмерти, а мне и языком-то ворочать не хочется. Сделай милость, остриги. Только покороче, как раньше.
— Но длинные кудри тебе очень к лицу, — возразила Иола.
— Остриги, — повторял Эпей. — Пожалуйста.
С утра пораньше мастер успел завершить работу над заказанной деревянной телицей. Теперь умельцу больше всего хотелось остричься, вымыться, улечься в чистую постель и отменно выпить. Стряхнув незримую грязь, обновиться, отдохнуть. Напрочь позабыть, что и для чего старательно сооружал на протяжении последнего месяца.
— Что-нибудь случилось? — полюбопытствовала Иола, окутывая расположившегося в удобном кресле Эпея льняной тканью. — Ты сегодня мрачнее тучи.
Умелец не ответил.
Заскрипели, залязгали длинные ножницы, откованные из черной бронзы, снабженные по режущим кромкам полосками закаленной стали.
— Менкаура нынче ночью снова пойдет наблюдать светила, — сказала Иола, критическим взглядом оценивая первые итоги своего труда. — Приглашает нас. Говорит, втроем веселее. Да и помощь может понадобиться.
— Очень кстати... Мне как раз хочется отвлечься, развеяться...
— А в моей опочивальне отвлечься и развеяться никак не желаешь? — задорно спросила женщина, подходя к Эпею спереди и целуя — Да что с тобой?
Еще ни разу мастер не оставлял ее лобзание безответным. А сейчас Эпей восседал, отрешенно уставясь в одну точку и еле-еле шевельнул губами.
— Скажи, — медленно произнес эллин, — отчего царица не может совокупляться с Аписом?
— Так принято, — пожала плечами Иола — Испокон веку повелось... Раньше, правда, еще до царицы Балитис, были, по-видимому, неоднократные соития, но потом их возбранили окончательно и бесповоротно.
— Почему?
Иола пожала плечами, заработала ножницами с удвоенной резвостью.
— Сиди смирно, головою не верти, не то лишнего прихвачу... Значит, передать Менкауре, что мы придем?
— Да, разумеется... И, между прочим, ведь не обязаны же мы торчать на крыше ночь напролет? Поприсутствуем, пособим — и восвояси.
Эпей немного подивился и даже подмигнул:
— В спаленку?
Иола несильно шлепнула мастера гребнем по макушке.
— Развратный варвар! Только если я приглашу.
— И спрашивать не стану...
— Сатир! О, как я буду сопротивляться...
— И все-таки: почему?
— Тише, — прошептала Иола в Эпеево ухо. — Не здесь. Ночью, на азотее, расскажу.
— Получается, — столь же тихо сказал Эпей, — ты знаешь?
— Да. Только об этом запрещается даже упоминать.
— Хорошо. Дождемся ночи.
— Да перестанешь ли ты головой вертеть? — подчеркнуто громко возмутилась Иола. — Угомонись, или, право слово, отправишься к цирюльнику!
— Все, веду себя смирнее смирного!
* * *
— Располагайтесь вон там, в уголке, — сказал Менкаура, осторожно пристраивая на подставке объемистую клепсидру. Отдыхайте, ешьте, пейте, целуйтесь на здоровье. Помощь потребуется небольшая и недолгая. Подать, подержать на весу...
Неисчислимые парапеты — продольные и поперечные — делили азотею на тысячи больших и маленьких прямоугольников, повторяя в плане расположение находившихся под крышей стен, которые просто-напросто выступают наружу, образовывая своего рода открытый лабиринт. Перемычки достигали пояса, неширокие проемы приходились в точности над обретавшимися ниже, невидимыми отсюда дверьми. Эпей долго ломал себе голову, гадая, зачем потребовался древним строителям эдакий, вынесенный на поверхность, каменный чертеж, и, не придя ни к какому определенному выводу, махнул на загадочную несуразицу рукой.
Умелец расстелил в углу толстый, весьма немало весивший войлок, с пыхтеньем и беззлобной руганью втащенный наверх. Определил рядом большую амфору, три бронзовых кубка, плоскую вазу, полную маслин, яблок, смокв и виноградных кистей. Подбоченился, удовлетворенно обозрел получившееся уютное гнездышко, обернулся.
— Милости просим, кушать, пить и целоваться подано!
— Кушай сколько влезет, а пить и целоваться повремените, — назидательно зарокотал Менкаура, возившийся с инструментами и принадлежностями звездочета. — Я же сказал, небольшая помощь потребуется. На кой ляд годится помощник, чья рука дрожит, удерживая отвес?
Эпей удрученно вздохнул.
Устами египтянина глаголала истина...
Не так давно мастер, предварительно опорожнив целый кратер[45] неразбавленного хиосского, затеял в очередной раз похвастать перед Иолой своим действительно прекрасным умением бросать клинки. И осрамился, дважды промахнувшись... Это заставило Эпея крепко призадуматься — правда, не впервые, — и служить Вакху-Лиэю с гораздо меньшим пылом.
— Надолго ли? — не без грусти в голосе осведомилась тогда Иола.
Эпей только плечами пожал:
— Надеюсь. Ручаться не могу, однако надеюсь душевно, искренне и сердечно.
— Поживем — увидим, — вздохнула отнюдь не убежденная подруга, слыхавшая весьма похожие заверения не единожды, не дважды и не трижды...
— Устраивайтесь, — повторил Менкаура. — Понадобитесь — позову.
— Хорошо, — отозвалась Иола, с большим любопытством разглядывавшая снаряжение придворного учителя. — Диву даюсь, как умудряешься ты не запутаться во всех этих россыпях звезд! Я, кроме созвездия Бегемота[46], ни единой звездочки не в силах определить.
