— Юля…
— Рома, — начинаем говорить одновременно. Не похоже, что у него что-то важное. Кажется, он пытается меня остановить. А я не должна останавливаться! Тараторю, пока хватает смелости. — Я тебя поздравляю! Желаю, чтобы у тебя все всегда было хорошо. Потому что… — тут уже теряюсь. Не могу сложить чувства в слова. — Ты для меня… Я… Рома… С тобой я взлетала выше неба… Только с тобой… Ты был самым важным… Самым-самым! — выпаливаю горячим шепотом и, не выдержав накала эмоций, опускаю взгляд. Громко сглатываю и, выровняв дыхание, пытаюсь улыбнуться. — Так странно, правда? Все, что с нами произошло. Ты никогда не планировал жениться… Я не думала, что полюблю тебя… Сумасшедший был год… Наш…
Мое неосторожное и сумбурное, но, несомненно, честное признание раскаляет пространство и сковывает нас обоих обжигающими цепями напряжения.
Пока я сама с собой сражаюсь, Саульский продолжает молчать.
— Расскажи и ты мне что-нибудь о том времени, когда мы были вместе. Хоть что-нибудь… — вновь в глаза ему заглядываю.
Чувствую, как мои, собственные, неистово жжет. Моргаю, стараясь не плакать.
Сауль к такому откровению явно не готов. Он резко меняется в лице. Сильно хмурится, пытаясь сдержать истинные эмоции. Отводит взгляд в сторону, затем снова смотрит так, будто пытается понять, чего именно я хочу. Выглядит изможденным, словно весь этот год не спал.
— Ром… — вновь подталкиваю я. — Ты сказал, что твоя мама умерла в родах. Сейчас ответь, ты только поэтому был против ребенка?
— Только поэтому, — хрипит он.
— Значит… Ты так сильно переживал за меня? Тебе страшно было меня потерять?
В воспаленные глаза Саульского приходит мерцающая темнота. Она поднимается из его души, это я знаю. Моя цель, чтобы сегодня прорвало все наши раны.
Рома поджимает губы и, жестко трепеща крыльями носа, выразительно вдыхает.
— По-моему, ответы очевидны, но раз тебе нужно, чтобы я их озвучивал: да и да.
— Ты все еще хочешь, чтобы мы с Богданом к тебе переехали?
— Я тебе каждый день об этом говорю.
— Хочешь?
— Хочу, — яростно выталкивает он.
— А почему, Рома? Почему ты хочешь, чтобы мы были вместе?
Смотрит на меня как на ополоумевшую.
Но мне плевать! Мне нужны слова! Сейчас мне нужны только слова!
— Потому что вы все, что у меня есть.
— В каком плане? Что именно это значит? В твоем понимании.
— То, что вы — мои кровь и душа. Все?
— Ты очень нестандартно выражаешься, — а я хочу конкретики. Вот прям, чтобы черным по белому. Никаких полутонов и домыслов. Хватит. — Я тебя никогда до конца понять не могу.
— Я непонятно выражаюсь? — злится.
Невольно улыбаюсь, припоминая, что именно вот так он всегда злился, когда я пыталась из него что-то вытянуть.
— Ты же не пила? — окончательно теряется из-за моего поведения.
А я смеюсь, выплескивая часть переполняющего меня напряжения. Но с этим смехом из глаз брызгают и слезы. Я громко всхлипываю и спустя пару рваных вдохов рыдаю, будто в самом деле ненормальная.
Именно это служит толчком для Саульского. Он перегибается через консоль и осторожно, с несвойственной ему нежностью касается ладонями моих щек. Скользит ими вниз, прочесывает острыми ощущениями шею. И наконец притягивает меня за плечи к себе.
Боже, ОН меня обнимает…
Закидываю руки ему на плечи. Скрещиваю на затылке. Прячу лицо на твердой напряженной груди. Прижимаюсь настолько сильно, насколько хватает сил. И плачу еще горше.
— Ром… Рома… Саульский ты мой… — сама не знаю, зачем это говорю. Плотину прорвало. — Иногда мне кажется, что ты правда что-то ко мне чувствуешь. Но чаще всего ты, черт тебя подери, ведешь себя так, будто я лишь собственность, которую ты хочешь любыми путями вернуть! Ты поступаешь так со всем!
— Дело не в этом, — отзывается он приглушенным звериным рыком. Я замираю на его груди. Резко затихаю, прислушиваюсь к словам. Их перебивает его же сумасшедшее сердцебиение. — Не совсем в этом, — сам себя поправляет. И ведь не врет. Без поблажек. — Да, ты моя собственность, Юля. Часть, которую от меня с кровью и плотью оторвали, — цедит с жесткими расстановками пауз. У меня такая дрожь по спине слетает, кажется, что вместе с ней кожа сползает. — Да, я всегда свое забираю. А ты — моя! Что еще ты хочешь услышать?
Наша скользкая тропинка становится крутой и узкой. Не сорваться бы вниз. Надо вверх. Надо! Благо Саульский держит.
Прижми, не отпускай…
— Очень больно было, когда ты думал, что я умерла?
— На этот вопрос я тебе никогда ответить не смогу, — кажется, что отталкивает. Не хочет говорить. — Юлька… — но с этим выдохом верю, действительно не может. — Я сам умер, понимаешь?
Голову поднимаю, чтобы взглянуть ему в лицо, но он резко отворачивается к окну. А я замолкаю, копя силы для следующего броска. Слишком мощное напряжение идет от его разгоряченного тела. Что еще может между нами произойти? Страшно до ужаса. Но останавливаться нельзя. По сантиметру, но вперед.
— Значит, ты меня… — не решаюсь закончить. — Я для тебя тоже была самым важным человеком?
Сауль качает головой.
— Не была, а есть.
Но глаз его я все еще не вижу.
— Странно…
— Что тут, блядь, странного?
— Я тебе очень нужна? Скажи… Один раз скажи… — понимаю, что больше такой возможности у меня не будет.
Саульский поворачивается ко мне лицом.
— Что тебе сказать? — глухо переспрашивает, словно абсолютно все, что я выдала ему, непонятно. — Что еще ты, мать твою, Юля, хочешь от меня услышать? — голос повышает, значит, я близко.
Плюс. Минус. Электрический разряд.
— Любишь меня?
Запускай же! Запускай!
— Люблю тебя? Люблю, блядь? — повторяет с яростным ревом. — Это, мать его, ебучее слово не передает и сотой доли того, что я к тебе чувствую! Понятно тебе? Ни хрена оно не передает! Юля! — у меня уши закладывает. Сталкиваясь с ураганом его эмоций, машинально зажмуриваюсь. Но тут же, перед последней волной, которая совершенно точно накроет меня с головой, распахиваю глаза. Встречаюсь с его темнотой до того, как он выкрикивает хриплым надорванным голосом: — Я люблю тебе так, как любить нельзя, ты это понимаешь? Так, на хрен, нельзя любить!
Да, понимаю.
Да, нельзя.
Падаем. Вместе. Страх разрывает.
Но я протягиваю руки.
Сцепляем ладони. До боли. До хруста. До моих скомканных раненых полустонов-полувыдохов.
И тут же вверх взмываем.
Грудь таким восторгом наполняется, искрами выстреливает.
Сегодня я уверена, что Саульский не оттолкнет, но пока подаюсь к нему, чтобы сократить расстояние, дрожу сильнее, чем тогда, в мангальной.
Глазами встречаемся — все отдаю.
Прикоснуться губами не успеваю. Крепко стискивая мой затылок, он сам меня к себе припечатывает.
Целует. Целует. Целует.
Сурово. Жадно. Страстно. Больно. И ошеломляющее чувственно.
Спутывая все контакты, изнутри меня взрывает. Всем телом содрогаюсь.
Мне влажно, вкусно и горячо. Мне много и мало. Много и мало… С ума схожу.
Так мы никогда не целовались. По-звериному грубо и голодно. Губы в кровь растираем. Дышать забываем. Все ресурсы за этот контакт отдаем. Абсолютно все. Этот поцелуй… Он ведь все разрушает. Новой силой и новыми чувствами наполняет. Мне снова хочется смеяться и плакать. Позже я обязательно буду… Но сейчас яркими фейерверками разлетаюсь.
Вместе. Вместе летим.
Глава 55
Спасибо за шрамы.
Люблю тебя сильно.
© Гузель Хасанова «Необходимый»
Юля
— Воду не забудьте, — кричу из спальни. — Слышишь? Момо?
Прижимая к груди детскую шапочку, прислушиваюсь. Из прихожей доносится какофония голосов, ничего разборчивого.
Блин, не могу…
Выбегаю в коридор.
— Водичку взяли?
Впервые отпускаю сына с Момо на прогулку одних. Точнее, впервые они идут без меня, но не одни. С ними Ритка, Полина и Макар. На улице, больше чем уверена, еще бригада Архангельских.
