— Это все твое, как и все подаренные мною до этого подарки. Это не плата и не материальная компенсация за моральные издержки. Это обычное желание помочь и поддержать всем, чем я располагаю, моей ненаглядной девочке. Что в этом странного или неправильного? Ты же сама пошла работать в эскорт-агентство с такой же целью, отдать самое ценное, что у тебя есть за возможность вытянуть свою семью из долговой ямы. Но это слишком высокая цена, и я не могу допустить, чтобы ты страдала за чужие ошибки, растрачивая свою молодость и здоровье на то, что никогда не было и не будет твоим. Это не твой путь и не твоя жизнь. Тебя должны были растить, как настоящую принцессу, а не как жертву для заклания, во имя не пойми чего. Так что с этого момента все так и будет. Ты будешь моей привилегированной принцессой и станешь получать от жизни только самое лучшее, то, что всегда заслуживала и заслуживаешь. А я в свою очередь, буду делать все от меня зависящее и возможное, чтобы в этих чудесных глазках больше никогда не появлялось слез горя и боли. Только счастья и радости. Поэтому давай, моя Стрекозочка. Вытирай свои красивые дивные очи, зареваный носик и больше не вздумай сегодня плакать, еще и в полном одиночестве. Завтра точно сам выберу сюда и оплачу пару телевизоров, домашний кинотеатр и хорошую аудиосистему с музыкальным центром. Тебе нужно отвлечься и забыть наконец-то о всех изводивших тебя проблемах. Все, их больше нет. Они все давно в прошлом. А уже в субботу я увижу свою принцессу самой восхитительной, сияющей и счастливой. Так ведь и будет, мое солнышко?
А что я могла ответить на ТАКОЕ? Я и без того сидела под прицелом его насквозь сканирующего взгляда и в оцеплении объятий, которые в любую из ближайших секунд могли стать для меня летальными… Что говорил Кир о бывшем Хирурге-Инквизиторе из не таких уж и далеких 90-х? Что тому не нужны были никакие ножи или скальпели? Мог убить любого простой авторучкой? И почему я начала в это верить именно сейчас?
— Д-да… конечно… Просто… слишком много всего за раз…
— Ну, прости меня, безмозглого дурака. Впредь буду раз тридцать думать, взвешивая заранее все за и против, чтобы больше не наступать на одни и те же грабли.
Он прижался губами к моему виску в который уже раз за последние пять минут, но теперь затянув свой поцелуй чуть дольше обычного, а перед этим обхватив мне своей медвежьей лапищей затылок и шею. Только вот трясти меня от нервного озноба меньше не стало. Долгожданного послабления так и не наступило. Не грели меня его горячие руки и жаркие объятия.
— А теперь посмотри на меня и пообещай, что ни сегодня, ни завтра плакать уже не будешь.
Как будто это так легко, заставить себя поднять глаза к лицу человека, который всего за несколько минут перевернул мою жизнь с ног на голову. Просто потому, что ему так захотелось, не пойми из-за какой прихоти. Он же не собирается раскрывать передо мной свою душу на распашку и говорить прямым текстом все как есть? Зачем, с какой стати, из-за каких жизненных принципов или, наоборот, из-за полного их отсутствия? Такие вещи невозможно не заметить или не прочувствовать, когда что-то тебе не договаривают, причем намеренно.
Но я все-таки это сделала. Посмотрела в его лицо, как он и требовал и… почти ничего не почувствовала. Потому что не увидела ни в его глазах, ни в выражении выбранной им маски той искренности и глубины, которую открыла для себя в его сыне совсем не так давно. Он просто говорил и требовал, чего желал получить от меня прямо здесь и сейчас. Не важно, какие при этом меня мучали реальные проблемы, главное, чтобы я делала только то, что было нужно именно ему.
— Ты ведь не будешь больше плакать?
Надо же. У меня это получилось. Я наконец-то смогла выдавить что-то похожее на улыбку и даже кивнуть.
— Постараюсь…
— Моя умница. — опять жаркий поцелуй в висок, почти у самого уголка моего заплаканного глаза с последующим пылким жестом от ревнивца-собственника. Притягивает мою голову к своему плечу над своим сердцем и буквально "закапывает" в своих объятиях. — Будешь моей хорошей девочкой? И больше не станешь делать никаких глупостей?
И что, черт возьми, означает его последняя фраза про глупости? Мое сердце после нее проделало аж тройной кульбит, едва не протаранив грудную клетку. Пришлось еще несколько секунд потратить на то, чтобы отдышаться и наскрести хоть каких-то сил на более-менее внятный ответ, перед этим дернув головой в отрицательном согласии.
— Не стану…
— Тогда идем в ванную. Умоешься и после проводишь меня до выхода.
ГЛАВА вторая
Наверное, все мои последние силы ушли на то, чтобы изобразить, как я вроде бы успокоилась и окончательно пришла в себя. Но стоило входным дверям закрыться за Глебом Стрельниковым, как меня тут же подкосило, припечатав неподъемным прессом к их обитой черным кожзаменителем поверхности. Правда, на пол я так и не сползла, хотя и очень туда тянуло. Простояла так, прижавшись лбом к дверной панели не меньше пяти минут, пока по началу вслушивалась в звуки со стороны лестничной площадки, напрягая слух до возможных пределов.
Пережитая за последнее время паника, отступать и не думала, ломая изнутри выбившееся полностью из сил тело болезненным воспалением. И, судя по всему, она еще не скоро меня отпустит, если я вообще такими темпами дотяну до этого вечера. Но хотя бы уже не хотелось реветь и биться головой об стенку. Пока что. Потому что я еще старалась ни о чем не думать, не вспоминать и, в особенности, анализировать. Если опять включу критическое мышление, то точно свихнусь.
Лучше бы меня сразу убили, чем оставили подыхать в этом разбитом состоянии совершенно одну. Я и так почти на грани. Произойди что-нибудь еще в подобном духе, все… Больше не выдержу. Обязательно сорвусь.
Главное, ни о чем сейчас не думать. Если, конечно, получится.
Глеб давно уже должен был спуститься на лифте на первый этаж и даже, скорей всего, отсюда уехать, но я все равно еще не скоро заставила себя оттолкнуться от дверей и как старая бабка поплестись вначале в гостиную, а уже оттуда обратно в спальню. Еще и не сразу вспомнила, какой там сейчас творился подарочный бум — куча вещей, которые я должна буду все распаковать, рассмотреть (повосхищаться) и найти для каждой правильное применение. Хотя, больше всего меня волновала мысль об оставленном в спальне смартфоне. Я сунула его под какую-то ближайшую коробку, перед тем как встать с кровати и спуститься с Глебом на первый ярус. Ага, типа спрятала от греха подальше. Но, это явно было лишним. Если Глеб о чем-то уже и знал, копаться в моем телефоне ему не было никакой нужды.
Только как, черт возьми, определить это наверняка? По его поведению, просто нереально. По тому, как он совершенно никак не отреагировал на мой телефонный разговор с Киром, сделав вид, что ничего не слышал, находясь в закрытой спальне? Но если он все-таки знал, разыграв передо мной нужную ему роль, как по нотам, то для чего, черт возьми? Зачем ему притворяться, изображая из себя абсолютно несведущего "простофилю"? Мягко намекал, что готов мне простить даже измену с его сыном, но только если я… Если я что?..
Слух уловил знакомые, но очень приглушенные позывные мобильного рингтона, когда до спальни оставалось не меньше шести метров. Волей-неволей пришлось заставить себя двигаться чуть быстрей, иначе такими темпами я туда и до ночи не доберусь.
Увидев номер Кира, у меня, как по команде, опять, с вернувшейся за считанные мгновения дикой слабостью, затряслись руки и зашумело в голове. Пришлось поспешно присесть на кровать и хотя бы пару секунд выделить на то, чтобы перевести дыхание и набраться сил перед предстоящим погружением в очередной коловорот своей персональной преисподней.
— Я же тебе еще не звонила, — как ни странно, но мой голос звучал очень даже спокойно и не до конца вымученно.
— Поэтому и звоню. Ты прям как в черную дыру провалилась. Жду-жду и ничего. Уже успел решить со своим отделом две основные проблемы дня, а тебя и след простыл.
