– Еще, еще… – шептала Елена, задыхаясь. Я удесятерил свои ласки в стремлении дать ей полное блаженство, погрузиться хотя бы на несколько миллиметров глубже в ее тайник. – Поцелуй сюда, – попросила Елена, указывая на ложбинку, разделяющую грудь. Мне кажется, что он достанет до этого места.
Снова наступил пароксизм страсти, не разделенный мною. Я уже не владел собой, прекратить ласку было не в моих силах, будто не часть моего тела, а металлический утомленный поршень с тупой жестокостью бездушной машины терзал тело женщины. Ей тоже было не легко. Иногда в ней опять мгновенным огнем вспыхивала жизнь, но эти минуты были все короче, судороги упоения наступали все чаще, быстрее. Казалось, что мое тело обратилось в один, лишенный мысли и воли, орган страсти. Я был измучен, я задыхался, ждал чтобы поток влаги потушил наконец жар, не дающий ни мне, ни Елене наслаждения. Она умоляла меня:
– Подожди… Оставь меня, я больше не могу. Нет сил… Мне кажется, что так можно умереть… Ведь это уже в шестой раз!
И как будто получив новые силы, как будто чувствуя, что эта ласка может в самом деле убить ее, она отчаянным усилием вырвалась из моих объятий, выскользнула из под моих прижимавшихся плеч и распростерлась на постели почти без сознания. Она потянулась к ночному столику, стоявшему возле кровати, и едва удержалась. Я почувствовал, что настоящее пламя, подобное струе растопленного масла охватило нежные покровы моего тела. Это Елена схватила мой член ладонью, наполненной одеколоном. Я был потрясен внезапной, жгучей болью до того, что потерял способность осознавать, что она хочет делать. Склонившись надо мной курчавой головой, Елена дышала на нежную обнаженную поверхность моей кожи. Это легкое дыхание давало необычно успокаивающее и ленивое удовольствие. Потом ее влажные губы, острый язычок прилипли к сухой коже и дразнили ее с бесконечной нежностью.
Начали бродить по телу, чутко вибрирующему и замирающему под этой лаской. Ее руки бродили по моему телу, почти не касаясь его. От их вздрагиваний исходила тоска нарастающей страсти Елены, как будто передавая на расстояние всю силу нежности, воспринятой от меня, за этот час непрерывной ласки. Концы ее пальцев источали сладостное томление, разливающееся по всему телу. И когда эти пальцы прикасались случайно к тугому пучку мускулов, сосудов кожи, я чувствовал, что минута освобождения приближается. Прикосновения рук, губ, языка становились все быстрее и настойчивее, непрерывнее, наконец, они слились в одно нераздельное наслаждение. Страстная дрожь прошла по моим членам. Стон вырвался из стиснутого рта.
Бурная волна брызнула и пролилась, впитываемая приникшими губками Елены. Я видел, как по напряженному горлу прошелся тяжелый вздох, как будто она сделала сильный глоток. Я ослабевал, таял, терял сознание от блаженства и бессилия. Сон, в который я погрузился тотчас же по окончании ласки, можно сравнить со смертью.
4
Я открыл глаза утром. Елены со мной не было.
Сквозь сон я подумал, что должно быть еще поздно и тотчас же снова погрузился в забытье. Неясные сновидения принесли мне смутные воспоминания неописуемых ласк, пережитых накануне. Тревожным и сладостным волнением взмыло отдохнувшую кровь, и в тот же миг я услышал стук женских каблучков в коридоре и шелест платья, приближающийся к моей двери. Сон мгновенно покинул меня. Я почувствовал, что пробуждаюсь отдохнувшим, полным бодрости и сил. Я приподнялся на локте и вытянул голову в направлении двери, в которой должна была появиться Елена. Шаги простучали мимо, шелест раздался в конце коридора. Это становилось страшным, отсутствие Елены продолжалось долго. Я встал и еще, не сознавая в чем дело, начал быстро одеваться. Елены не было. Чемодан, в котором был приказ, торчал из-под неплотно прикрытой двери платяного шкафа. Я твердо помнил, что вчера запирал шкаф на ключ, убедиться в обратном было делом нескольких минут. В эти минуты я почувствовал страшное подозрение, которое, как молния, пронзило мой мозг еще раньше, чем я открыл двери шкафа. В моей памяти мгновенно пронеслась слабо освещенная фигура Елены, склонившаяся в темном купе над моими вещами. Ее испуганный голос:" Не смейте входить!" И отказ пустить меня в номер, когда я вернулся из парикмахерской.
Чувство смертельного холода коснулось моих волос. Я резко распахнул двери шкафа и увидел: чемодан открыт, приказ исчез…
Сомнений не было. Эта женщина одурачила меня, как мальчишку. Мне показалось, что сразу вдруг обрушился весь мир. 28 лет достойной осмысленной жизни, семья, карьера, честь – все полетело в преисподнюю
Я чувствовал смерть у себя за плечами. Ничего не может быть ужасней, чем ужас перед ответственностью, страх заслуженного позора, невыносимый стыд за преступную небрежность. Меня мучила мысль, что для этой женщины я был не более, чем случайное происшествие, которое ей пришлось пережить, чтобы достигнуть цели.
Совершенно не связанная со мной лично, она играла, как играет котенок с мышью. Меня переполняла злоба.
Еще более невыносимо было сознавать, что никогда больше глубоким, влажным, шелковистым, ресницам, дышащим медленно и ровно, то расширяясь, то вновь сужаясь, словно сладострастный взгляд из под батистовой сорочки, не возникнуть в моей памяти и не пройти по каждому нерву настойчивым, нежным порывом. Я понял, что лишиться этой женщины было выше моих сил. Я должен разыскать ее, чтобы выполнить свой долг офицера и утолить жажду мужчины. Во чтобы то ни стало я найду ее, спасусь или погибну вместе с ней.
Через несколько минут я мчался по пыльному шоссе. Не стоит рассказывать, как мне удалось найти верный путь. Теперь, пожалуй, я даже не смог бы объяснить это. Скорее всего мне помогла безошибочная интуиция. Что-то неопределенное в моем сознании, присутствие чего даже не подозреваешь обычно, и что с необыкновенной силой и точностью начинает действовать в решающие моменты, помогли мне к полудню перебраться через бесконечные обозы, эшелоны маршевых рот, нескольких рядов тянувшихся орудий, грузовиков и телег, нагруженных крестьянским скарбом, крестьян, напуганных слухами о близком начале боев и бессмысленно уходящих на восток. В деревне Лацанды я услышал, что совсем молодая, хорошенькая женщина в костюме сестры милосердия за час перед этим наняла подводу, чтобы уехать в Оранды.
Машина мчалась по выбитой дороге с бешеной скоростью. Я не знал уже бега времени. Наконец, вдали показалась жалкая таратайка, в которой рядом с угрюмым белорусом сидела женщина с белой повязкой на голове. Расстояние между нами сокращалось с каждой минутой. Женщина обернулась, я увидел, как ужас исказил ее лицо. Она в отчаянии замахала руками, впилась пальцами в возницу, он зацокал, задергал вожжами, хлестнул кнутом по лошади, которая понеслась вскач.
