За соседним столом расположились две супружеские пары, всем лет по сорок. Женщины разговаривают с одним из мужчин, другой же, тот, что скручивает себе сигаретку, вовсе неплох собой. В течение нескольких мгновений в моей голове происходит то, что бывает в голове у женщины, думающей о своем следующем любовнике. Он смотрит на меня: не должен бы, но все равно смотрит. Да и его жена не прерывает разговор, а он слышал все это уже тысячу раз. У него не спросят его мнения, потому что ему по барабану. На него плюнули, оставили в покое, чтобы он крутил свою сигарету. Эти четверо встретились на каникулах. Он с женой живет в Берлине, а другая пара приехала из Мюнхена. Да уж, по ним видно. Они познакомились в Испании, но не в той части Испании, где полно немцев, а на той стороне острова, где нет туристов: обе пары сняли виллу и ходили в один и тот же бар-закусочную. Обе женщины дружили в старшей школе — какое совпадение! И пусть они потеряли друг друга из виду на пятнадцать лет, выросли они, по сути, в одном и том же мире; они похожи друг на друга. Одна — блондинка, другая — брюнетка, но обе из одной категории красивых сорокапятилетних женщин: загорелые, накрашенные, в дорогущей одежде с претензией на раскованность, заметно ухоженные и с парой неброских украшений. Пьют они напиток Aperol Spritz. Эти женщины похожи на супруг врачей, адвокатов или каких-нибудь финансистов. Стой, да они, может, уже трахались все вместе. Во всяком случае видно, что они еще спят друг с другом, каждый со своим партнером. Это тип пар, которые хорошо ладят друг с другом в общем и целом и изменяют друг другу более или менее тайно, знаете ли, не желая задеть другого. Но тот, что крутит сигаретку, именно ему, кажется, было холодно всю зиму напролет. Может быть, он даже не думал об этом, но теперь с возвращением теплых деньков девушки прогуливаются по улицам полуголыми, и мысль о неразумном романе охватывает его, как медленное опьянение. Возможно еще, что дело в пиве: он пьет светлое пиво, как настоящий буржуй. Он из тех мужчин, кто хорошо занимается любовью с женой, но кого сводит с ума идея академического секса с другой — с незнакомкой.
В сущности, самым волнующим был не взгляд этого мужчины, а равнодушие, повисшее в воздухе. Дело в том, как разбегались взгляды, на миг встретившись. Понимание, что делалось это не специально. Посреди разговоров, ставших на время такими чужими, он смотрел на меня, а я — на него. И вот полная тишина. Стоило моргнуть, и на миг мы оказывались будто покинуты всеми. Нет, дело не в его взгляде, а в уверенности, что на тебя смотрят, и эта мирная уверенность шепчет тебе: читай свою книгу спокойно, я все еще буду здесь, когда ты поднимешь глаза. Я изучу тебя сполна, пока ты будешь притворяться, что меня не существует.
Venus in Furs, The Velvet Underground
Воображаемая плетка в руках Делили свистит в воздухе. Сегодня идет сильный дождь, и я в атмосфере предапокалиптического кокона восхищенно наблюдаю, как она разворачивает передо мной спектакль-ужастик а-ля театр «Гран-Гиньоль»:
— Что ты себе вообразил? Думаешь, что дотронешься до моей маленькой киски? Да, вот чего тебе хочется, ты хочешь, чтобы я дала тебе запустить свой отвратительный член в мою маленькую вагину? Опусти глаза, когда я с тобой разговариваю!
И я под впечатлением повинуюсь.
— С чего ты решил, что можешь поднять на меня глаза? Больной вроде тебя, который приходит сюда платить молодым девушкам, чтобы с ним обращались, как с говном. Ты мне противен!
Тут ее голос незаметно меняется, чтобы поделиться со мной руководством к действию:
— Можешь немного похлестать их. По члену, например. Не рукой, ну, по крайней мере, не в начале. Еще один хороший вариант — это уложить их на пол и пройтись сверху, выставив ноги по обе стороны. И на каблуках, ты должна быть всегда на каблуках. Выгодно тем, что так у них не получится не смотреть на тебя, и это даст тебе повод ударить их плетью.
Я вижу маленькие шелковые трусики кораллового цвета, натянутые в зоне бикини и дерзко прорисовывающие контуры толстых розовых губ, и этот хлыст, вновь и вновь. Он выглядит более чем натурально. Чувствую, как он касается моей шеи.
— Я разрешила тебе смотреть на мою вагину? Ты знаешь, что выводишь меня, когда не слушаешься? Извиняйся, мерзавец. Извините кто? Извините, мадам. Тебя не учили хорошим манерам? Будешь считать каждый удар вместе со мной, чтобы научиться оставаться на своем месте. А твое место — на полу с опущенными вниз глазами. Клянусь, что если ошибешься в счете, то я начну заново, пока твой зад не посинеет так, что ты не сможешь показаться жене. Я ясно выражаюсь? Теперь ты заставляешь их подняться и завязываешь руки за головой. Я разрешила твоему члену твердеть? Полоумный! Предупреждаю, что если снова возбудишься после наказания, то доиграешься. Извращенец! Ничто не раздражает меня больше огромного члена, у которого никто ничего не спрашивал. Что, думаешь, что я сяду сверху? Вот что ты задумал? Ну я-то отобью у тебя желание возбуждаться!
Делила снова садится и, широко улыбаясь, говорит мне:
— Любое его действие — причина для наказания. Загвоздка в том, чтобы приблизиться к нему чуть ближе к финалу. После того, как их полчаса мутузили, если они почувствуют твой зад или киску даже слегка, они сразу же кончат. Нужно просто помнить, что доминантша не трахается и, особенно, не отсасывает. Нельзя давать им что-то, кроме руки, никогда. И даже если это рука, вид у тебя должен быть такой, будто тебе противно.
— Я все равно не смогу сравниться с тобой.
— Ах, глупости. Я только что дала тебе базовую схему, с ней ты не ошибешься. И, к тому же, с этим французским акцентом.
Делила любезно имитирует передо мной мой экстравагантный немецкий. Я так и не смогла понять, издевается она надо мной или нежно подтрунивает, но, хоть она и в совершенстве пародирует высоту гласных и певучее звучание согласных, половина слов, которые она, изображая, вкладывает мне в уста, не знакомы мне. Но я не говорю ей этого.
— Естественно, — снова начинает она, — все проще, если у них есть какой-нибудь фетиш. Те, кто любит ноги, например, с ними легко. Заставляешь их лизать и гладить тебе ноги и в конце милостиво касаешься пальцами ног их члена, вот и все. За небольшую плату, если захотят, могут кончить тебе на обувь, без проблем.
— Как те, что хотят в зад, думаю.
— А вот это, знаешь ли, расслабляет меня. Именно так я больше всего чувствую себя самой собой.
Мне нетрудно это представить: Делила, трахающая своих клиентов со старанием, едва замечая веревочки вокруг талии, будто она вся сливается с фаллоимитатором. Она выбирает правильные слова, нужный ритм и, самое главное, надевает на себя маску безразличия, как все любовники из моих фантазий. Я с улыбкой решаюсь сказать:
— Так ты самую малость мстишь им, нет? В кои-то веки твоя очередь трахать их.
— Несомненно. Это очень естественно. Я давно трахаюсь и знаю, как это приятно.
Она в задумчивости давит свой окурок:
— Дай если бы я ничего об этом не знала! Когда они приходят сюда за этим, в сущности, разве они не хотят, чтобы им разнесли задницу?
— Думаю, да. Хотя не знаю, по правде говоря. Я всегда слышала, что, для того чтобы хорошо доминировать, нужно много любви и сочувствия.
— Да, рассказывай глупости! — трясет головой Делила. — Еще одна мужская выдумка, чтобы их жена ползала у их ног. Когда речь заходит о доминировании над мужчинами, я уверяю тебя, в любви нет нужды. Все гораздо проще. Что, думаешь, я люблю всех своих клиентов? Некоторые мне нравятся, но дальше этого не заходит. Они остаются мужиками, с которыми я не заговорю вне борделя. Нет, чтобы доминировать, нужно отсутствие всякой жалости. Эти мужчины хотят, чтобы им напомнили, что они ничтожны с этими их членами и их жалкой нуждой засовывать его в девушек. Потому как они забывают об этом.
Делила потягивается. На секунду зевок деформирует ее лицо, отчего оно становится нетерпеливым, а ее рот широко раскрывается, обнажая беспощадные зубы:
