— Где это вы были, сударыня? — нагло спрашивает он. — Разве порядочная женщина имеет право посещать эти трущобы?
— Страдание редко живет во дворцах, — отвечает Эфразия, — и я горжусь, что могу облегчить страдания тех, кто проживает в ветхом сём
жилище...
— Вам не удастся ввести нас в заблуждение, сударыня, — перебивает ее Теодор, — мы прекрасно знаем, что привело вас сюда. Вы, без сомнения, искали Дешана и наконец нашли его дом. Не отпирайтесь, сейчас вы вышли от него: я следовал за вами по пятам от самой церкви. О, причины, влекущие вас в это сомнительное место, разгадать несложно: вы все еще боитесь этого разбойника и, без сомнения, пришли заплатить ему
за молчание. Но согласитесь, сударыня, подобный поступок убеждает более, чем все прочие доводы, что вы повинны в преступлении, в коем вас обвиняют. Конечно, вы станете говорить, что Дешан несчастен, что его преступления довели его до нищеты, но, каким бы несчастным он ни был, вы не должны были идти к нему. Явившись к нему, вы себя выдали. Возвращайтесь домой, сударыня, и знайте, что общество и семья очень скоро узнают, каково ваше истинное лицо. И вы еще не раз пожалеете о своем поступке.
— Иных слов я от вас и не ожидала, — произнесла Эфразия, садясь в портшез. — Но так как вины за мной никакой нет, то я готова и дальше выслушивать ваши бредни относительно якобы совершенных мной преступлений.
Прибыв домой, маркиза незамедлительно рассказывает матери обо всем, что с ней приключилось.
— Сами видите, почтенная и любимая матушка, — завершает она, — что ловушки множатся на каждом шагу. А потому давайте поторопимся в делах наших — ждать более нельзя.
На следующий день г-жа де Ганж приглашает своего нотариуса и в его присутствии составляет завещание, где назначает своей наследницей г-жу де Шатоблан, которая в случае смерти г-жи де Ганж становится ответственной за управление наследством г-на де Ношера. По достижении мальчиком совершеннолетия наследство переходит к единственному сыну г-жи де Ганж. На день же написания завещания сыну маркизы было всего восемь лет.
Завещание было составлено без свидетелей; но на следующее утро г-жа де Ганж пригласила
к себе первые семейства Авиньона и представителей городских властей» В их присутствии заявила, что, если кто-нибудь предъявит иное завещание, отличное от того, которое составила она накануне в присутствии своего нотариуса, она это новое завещание не признает и заверяет свой отказ по всей положенной форме: настоящим и единственным ее завещанием является то, что она продиктовала накануне.
Это заявление, несомненно свидетельствовавшее о печальных предчувствиях, посещавших г-жу де Ганж, наделало много шуму в Авиньоне и тотчас заставило братьев де Ганж изменить тактику.
— Теперь у нас один выход, — сказали они друг другу. — Мы должны не только изменить завещание, но и отменить заявление маркизы. Но сделать это мы сумеем только в том случае, если станем вести себя кротко как никогда. Мы перестанем искать поводов для клеветы, задобрим обеих женщин и завлечем их в замок Ганж, а там посмотрим, что можно будет предпринять.
В согласии с вновь принятым планом, все три брата явились к маркизе и стали расточать ей комплименты и оказывать всевозможные знаки внимания.
— Забудем все, что было, дорогая Эфразия, — сказал ей Альфонс. — Нас, как и вас, одурачили недруги, явно сговорившиеся погубить вас. Но справедливость восторжествовала, и мы в полной мере воздаем вам должное. Поверьте, дорогая моя супруга, что и сердце мое, и уважение моих братьев всегда принадлежали только вам.
Добрая г-жа де Ганж, отвыкшая от приятных речей из уст мужа, который по-прежнему был ей
дорог, со всем пылом никогда не ослабевавшей надежды, столь дорогой сердцу несчастных, бросилась на шею супругу и залилась слезами, ставшими в последнее время единственным ее утешением.
— Как ты мог поверить, — мягко укоряла она его, — в те преступления, в которых меня обвиняли? Ведь я всегда любила и люблю только тебя! Ах, как сладостно слышать мне из уст твоих слова справедливости! Я уже не помню того дня, когда я была так счастлцва, как сегодня! О, что станет делать Эфразия в этом мире, если ты вновь лишишь ее того единственного чувства, кое поддерживает существование ее? Ах, мой дорогой Альфонс, поклянись любить меня всегда, вплоть до самой могилы, и пусть, покинув сей мир и соединившись в гробнице, что велел ты соорудить для нас обоих, мы продолжим пребывать в мире и счастье, продолжим любить друг друга даже за гробом.
Полагая, что теперь им ничто не угрожает, г-жа де Шатоблан всем сердцем поддержала восстановление семейного мира.
— Вот видишь, дорогое дитя мое, наконец-то шаги наши увенчались успехом, — прошептала она дочери.
Все члены семьи облобызали друг друга, обнялись, и на следующий день торжественная трапеза скрепила счастливое примирение.
В тот же день братья завели разговор о возвращении в Ганж. Первой должна была ехать г-жа де Шатоблан; отъезд назначили через неделю. Решили, что маркиз будет сопровождать тещу, дабы, сообразуясь с желаниями г-жи де Шатоблан, он подготовил для своей дорогой супру-
ги торжественную встречу. Эфразия с братьями мужа должны были отправиться следом.
Наконец маркиза прибывает в замок своего дорогого супруга. Молодые девушки, проживавшие в деревне, встречают ее цветами. Карета маркизы едет по аллее, заложенной специально к ее приезду, и юные оливковые, апельсиновые и лимонные деревца ласково шелестят ветвями, словно приветствуя молодую хозяйку замка. Несчастная! Супруг решил уподобить ее тем жертвам, коих украшали единственно для того, чтобы предать смерти.
Проживавшие по соседству дворяне были приглашены принять участие в роскошном пиршестве. Погода стояла отличная, столы накрыли в парке, и приглашенные усердно отдали должное искусству поваров.
Встреча, устроенная ей, и роскошное пиршество по случаю ее приезда рассеяли страхи и подозрения г-жи де Ганж. Все, кто ее окружал, были с ней исключительно учтивы и любезны, и, опьяненная счастьем, она не заметила, как со времени ее приезда в Ганж пролетело целых два месяца. И все это время маркиза чувствовала себя мореплавателем, который после сильных бурь и штормов, изрядно потрепавших его корабль, наконец попал в тихую гавань и теперь с полным правом наслаждается счастьем и покоем.
Наигранные дружелюбие и любовь, коими сверх всякой меры окружили ее супруг и его братья, обманули маркизу, усыпили ее бдительность, и она искренне поверила, что мир и спокойствие, в коих она так нуждалась, отныне будут царить вечно.
