Ты - мой грех

Они так и не отлипают друг от дружки, обнялись, плачут обе, лопочут что-то невнятное. Не могу на это смотреть, корёжит от токсичной смеси чувств: и радость, что мама пришла, и что трезвая; и ревность; и разочарование с обидой, что меня она так и не обняла; и… да много чего еще. Плакать хочется, ногами топать. Вытолкнуть мать из квартиры, и… чтобы и меня обняла, чтобы извинилась, чтобы поблагодарила за то, что я её дочь на себя взяла! Я! Не она! Она должна и меня, и Диану поднимать на ноги!

— Идите на кухню, — сквозь зубы проговорила я, чтобы не устроить скандал. — Поужинай с Дианой, чай выпей. И сумку свою дай.

— Зачем?

— Дай! — я сама выхватила её у мамы из рук, и осмотрела — выпивки у нее с собой нет, слава Богу.

Провела их обеих на кухню, поставила перед ними тарелки с едой и чашки с чаем, блюдце с печеньем, и поняла — лишняя я здесь. Для мамы я взрослая, на меня она давно влияния не имеет, мы отдалились. Я для нее лишь неприятное напоминание о том, как она всё просрала. И вызываю я у мамы не любовь и нежность, а лишь чувство вины, с которым она легко справляется с помощью выпивки. С Дианой у мамы не так, сестренка мало что понимает, не винит маму, не устраивает скандалы, как я. Диана принимает маму такой, какая она есть, и оттого сестренку легко любить. Вот мама и любит.

— Ты надолго?

— Гонишь меня?

— Нет. Просто скажи — надолго?

— Два часа я могу с Дианой провести?

— Можешь. Я… я выйду пока, — поставила её в известность. — Вас закрою на ключ.

— Думаешь, я собираюсь выкрасть Диану?

— Я тебе не доверяю, мам. Просто говорю: закрою вас, и отойду. И не давай Диане никаких обещаний, ладно? Что бросишь пить, что заберешь её и все будет хорошо. Я не хочу, чтобы она окончательно разочаровалась…

… как я. Я не договорила, но мама поняла меня. Не могу перестать колоть её словами, не могу быть добрее. И с ними сейчас оставаться не могу, иначе просто испорчу Диане встречу с мамой своим недовольством.

Я закрыла их на ключ, привалилась к двери снаружи, и… пошла к Руслану. Сейчас мне нужен только он, и никто больше.