— Я оставлю где-нибудь свой грязный след, Найлия, будь то на тебе или на полу, — ответил он. — Это правда под солнцем и небом.
Она толкнула его — на удивление нежно, игриво, особенно учитывая ее рост и телосложение, — и повернулась к Кетану и Айви.
— Прошло много времени с тех пор, как теневой охотник в последний раз появлялся в Калдараке. С тех пор, как моя мать вела как дайя, никто из ваших не был у нас в гостях.
Кетан наклонил голову.
— Кто-то из наших был гостем в Калдараке?
Дайя развела руки ладонями вверх.
— Давным-давно, как я уже сказала. Она пришла за много лет до войны, когда я еще была птенцом. Клык, которая сказала, что не будет служить вашей королеве. Моя мать дала ей здесь место, и она была моим другом до самой своей смерти.
— Ты говоришь по-другому, — осторожно сказал Рекош.
Она защебетала.
— Да, и моему Лувину это не нравится. От этого старого друга я научилась говорить по-твоему. Все эти годы спустя это все еще легко дается мне.
— Это не твой голос, моя Найлия, — сказал Гарахк.
— Не имеет значения, обладаю я двумя голосами или одним. Гарахк привел вас сюда, оказав вам гораздо больше доверия, чем я могла бы предложить. Но он держит в своих руках мои сердца и полностью мне доверяет. Так что я не буду беспокоиться и вместо этого последую своему любопытству. Эти шел-веки не похожи ни на что, что я видела. Но группа теневых охотников, преследуемая их собственными охотниками? Я не знаю, какие вопросы задавать в первую очередь.
— Если ты хочешь это услышать, я расскажу тебе все, дайя, — сказал Кетан.
— Пусть будет только Налаки, — ответила она.
Гарахк фыркнул, раздвинув жвала.
— Налаки ка'Наги, Убийца…
— Пожалуйста, мой Лувин, — сказала Налаки с нежным щебетанием. — В этом нет необходимости. Нас могут уважать и без титулов, да?
— По твоим словам, пламя моих сердец, — я буду действовать.
— Моя благодарность. Теперь, теневой охотник, — Налаки вернула свое внимание к Кетану, хотя ее взгляд, казалось, переключался между ним и Айви, — я хотела бы услышать все, — она указала рукой на пол. — Найдите утешение и отдохните. Все вы.
Налаки опустилась на пол, сложив свои толстые ноги и поджав их под себя. Гарахк присоединился к ней после того, как вернулся к гнезду и добавил вязкую субстанцию из глиняного кувшина в одну из чаш для огня, заставив пламя вспыхнуть. Айви и остальные последовали их примеру, рассевшись свободным полукругом на коврах и мехах, устилавших пол. Сама Айви сидела перед Кетаном и улыбнулась, когда он обнял ее и обхватил застежками ее бедра.
— Этот шел-век, — сказала Налаки, указывая подбородком на Айви, — ты защищаешь ее.
— Да, — пророкотал Кетан, прижимая Айви немного крепче. — Она моя пара.
Терновый Череп отпрянула и сомкнула жвалы.
— Твоя пара? Эти существа не вриксы. Спариваться с… ними все равно что спариваться со зверем. Возможно, завести кого-нибудь в качестве домашнего животного…
Кетан зарычал, передние ноги поднялись по обе стороны от Айви, и Гарахк положил руку на предплечье Налаки.
— Они — пара, — сказал Гарахк, — такие же верные, как ты и я. Истинные под солнцем и небом, под лунами и звездами, клянусь моими восемью глазами и глазами Восьмерых.
Глаза Налаки расширились, когда она встретилась взглядом со своей парой. Она тихо вздохнула и заметно успокоилась, прежде чем снова повернуться к Кетану и Айви, сложив руки вместе в извиняющемся жесте.
— Прости, теневой охотник. Во всем Клубке нет подобных существ, и никто, кроме вриксов, не может говорить. Я не хотела оскорбить.
Айви положила руку на одну из передних ног Кетана, и он опустил ее, его тонкие волоски встали дыбом.
— Я понимаю, — ответил Кетан. Он глубоко вздохнул, несомненно вдыхая аромат Айви. — Но она связана со мной, а я с ней. Она — моя сердечная нить.
Из груди Налаки донеслось низкое, неуверенное жужжание.
— Они такие маленькие. Такие нежные. Такие… странные на вид. Как тебе удалось спарить это существо, не сломав ее?
Айви отвечала на подобные вопросы достаточно часто, поэтому ответ прозвучал на языке вриксов даже без осознанного намерения говорить, хотя на ее щеках вспыхнул румянец.
— Мы не такие деликатные, как кажемся.
— Моя Найлия сильная, — ответил Кетан. — Какими бы маленькими ни были эти люди, их шар'тай яркий.
Она улыбнулась и заправила выбившуюся прядь волос за ухо.
— Мы не так уж отличаемся от твоего вида, Налаки. Мы похожи на тебя.
Жвалы Налаки сомкнулись.
— То, как ты издаешь звуки, странно. И почему ты обнажаешь зубы?
— Это улыбка, — ответила Айви. — Для моего вида она демонстрирует доброту и дружбу.
— Ул-ы-пка? Для большинства существ оскал зубов является угрозой.
— Люди не похожи на большинство существ, — сказал Кетан.
— Я не сомневаюсь в твоих словах. Я хотела бы знать больше об этих шел-веках. Но сначала давайте назовем имена, чтобы мы могли стать друзьями, а потом вы могли бы поделиться своей историей.
Начиная с Кетана и Айви, племя представилось друг другу. Налаки повторяла каждое имя по мере произнесения, немного затрудняясь с человеческими именами, особенно Уилла и Ахмьи, для правильного произношения которых требовались губы.
Затем Кетан рассказал историю, а Айви и другие вриксы добавили кое-какие детали. Айви многое из этого пережила сама, но, услышав те части истории, в которых она не принимала участия, услышав еще подробнее, чем когда-либо, о столкновениях Кетана с Зурваши перед тем последним днем в Такарале, она почувствовала всю душевную боль и гнев. Вся беспомощность и боль, которые она перенесла, пока ничего не могла сделать, кроме как наблюдать за его страданиями, всплыли на поверхность.
И знать, что все это произошло за несколько коротких месяцев… Она ощущала каждый день, прошедший с тех пор, как она проснулась в этом чужом мире, ощущала их как груз, который лег ей на плечи, не настолько тяжелый, чтобы тащить ее вниз, но и не настолько легкий, чтобы его можно было игнорировать. В некотором смысле каждый из этих дней был целой жизнью. И все же, оглядываясь назад сейчас, можно сказать, что… время пролетело в мгновение ока.
Она прошла путь от подающей надежды колонистки до выжившей в катастрофе, от выжившей в катастрофе до пары врикса, от пары до временного лидера небольшого переселения, чтобы спасти то, что осталось от ее народа, и все это за считанные недели.
Хотя, несомненно, были части истории, которые Налаки либо не поняла, либо вряд ли в них поверила, она впитала их без особых комментариев, слушая с уважением и вниманием. Когда Кетан наконец закончил, дайя скрестила руки на груди и склонила голову. Казалось, целую вечность она оставалась такой и молчала.
Айви сжала губы, желая, чтобы ее сердце перестало колотиться, желая, чтобы Налаки сказала что-нибудь, что угодно, чтобы они могли знать, какая судьба их ожидает. Она не думала, что Терновые Черепа прогонят их — или, что еще хуже, обратятся против них, — но она не могла знать наверняка.
Наконец, заговорила Налаки.
— Многое из того, что вы говорите, не может быть правдой. Существа из места среди звезд… такого не может быть без участия множества рук Восьмерых, и зачем Восьмерым создавать такие вещи, как эти шел-веки? И все же я чувствую твой кхахал, Кетан. Я знаю, что ты не лжешь, потому что эти шел-веки сидят перед моими восемью глазами. И если Зурваши придет в наши земли…
Кетан издал низкий, хриплый, несчастный звук.
— Она приближается. Потому что она охотится на нас.
Налаки подняла руки, собирая в ладони свои длинные шелковистые волосы и перекидывая их через плечо. С поразительной ловкостью для таких больших и толстых пальцев она начала заплетать волосы в свободную косу.
— До меня моя мать была дайя. Она была мудрой и справедливой, какой и я старалась быть. Когда Зурваши потребовала корень Мендера с наших грядок, моя мать предложила обмен. Но Зурваши не хотела обмена. Она хотела только брать. Когда мы отказались, она объявила войну. Моя мать повела Калдарак в битву. Она начала свою битву в самых дальних уголках наших земель, в тех местах за болотом, и постепенно ее оттесняли назад, и назад, и назад. Зурваши была больше, чем воин. Она была зверем, безразличным к тому, кого уничтожала. Жаждала только крови. Я сражалась бок о бок со своей матерью. Я была с ней, когда она пала от копий ваших Клыков, и я отомстила за нее своими собственными. Я всегда довольствовалась тем, что ткала, вырезала, выращивала. Делала все, кроме войны. И все же у меня не было выбора, потому что Зурваши не жаждала ничего, кроме войны.
