Снова кружится голова, словно по ней прилетела новая ваза. Но так же, как тогда, продолжаю идти.
Замираю в проеме. Как дышать — забываю.
Картинка отныне навсегда в голове. Не забуду, сколько жить буду. Возможно, даже самым счастливым моментом ее назову.
Сафие сидит на высоком стуле за островом. Болтает ногами. Рассказывает о новом садике и рисует в альбоме.
Я оглядываюсь. Тихо спрашиваю у Ирины:
— Это вы помогли?
Сама она на высокий стул не забралась бы. Почему-то и боюсь, и хочу увидеть, как няня переводит голову из стороны в сторону.
Она улыбается и исполняет мое желание.
Сердце еще быстрее.
— Она полной сил встала, Айдар. Мне кажется, вы что-то очень хорошо сделали…
Похвалу не принимаю. Просто не могу.
Отворачиваюсь и снова смотрю туда, куда тянет лютой жаждой.
— И я им так и говорю, мамочка. Курить — харам. Я даже играть в такое не буду. Я зубки белые хочу. Как у тебя. И как у бабасы. Наш бабасы же не курит, правда?
Наша дочка отрывает взгляд от альбома и смотрит на маму. Стоящая спиной и к столу, и к дверному проему Айка на миг замирает, потом оглядывается.
Держит руку над поставленной на варочную поверхность сковородой. Проверяет нагрев. Я помню этот жест.
Я впитываю все до мельчайших подробностей. Она еще серовата и видно, что слабая, щеки — впали. Ребра — сломать страшно, когда трогаешь. А вот собранные в высокий хвост волосы блестят. Глаза тоже.
Ко мне возвращается тахикардия. Айка хотела что-то ответить Сафие, но поворачивает голову сильнее. Видит меня.
Щеки вспыхивают. Взгляд летит вниз. Губы… Вздрагивают.
— Доброе утро. — Я подаю голос. На него реагирует и Сафие тоже.
— Мама, баба пришел! Смотри, Айдар, анне встала!!!
Вижу, кызым. Вижу. Все вижу. Живу опять.
Глаз отодрать не могу теперь уже от спины. Доброе утро в ответ не получаю. Смутил. Отвернулась снова.
Слежу, как Айка делает что-то пока для меня непонятное. Почему-то вообще не удивляет, что первым делом — на кухню. Она это любит. Любила, когда мы вместе были.
— Можно с тобой сесть? — спрашиваю у дочери, и только получив кивок — сажусь на свободный стул рядом. Она тут же бросает карандаш и тянет ко мне руки.
Пересаживаю на колени.
Обнимает. Гладит щеки. Целует.
Улыбаюсь ей, а сам ловлю незаметный взгляд ее мамы. Жру его. С толку сбиваю своей настойчивостью. Она наверняка знает, что хочу значительно больше.
Вижу, что дышит учащенно. Прокашливается.
— Что мама готовит, кызым? — спрашиваю у Сафие, позволяя Айке думать, что прямые взгляды и уж тем более разговоры пока не обязательны.
— Янтыки с бабанами и нутеллой!
Сафие произносит громко. У меня снова слегка закладывает уши. Но я давно уже не кривлюсь. Оглохну — так и будет. Разве большая жертва?
Целую в макушку, оторвавшись, глажу ее от плеч вниз по спине, а смотрю все так же на ее маму.
— Это блины, кызым. Янтыки с такой начинкой не делают. Я не встречал…
Объясняю тихо, но точно знаю, что каждое мое слово впитывается прозрачной кожей. Хочу новый контакт. И чтобы сказала что-то. Дерзи, малыш. Скажи, что я тупой. Обсмей. Дай мне себя. Любую. Пожалуйста.
— Ай-неееее, баба. Это янтыки! Мы с мамой сами придумали! Ты сейчас попробуешь — пальчики все сьешь!
— Оближешь, кызым. Правильно говорить «оближешь пальчики».
Айлин учит нашу дочку одновременно серьезно и ласково. Много сил прикладывает, чтобы смотреть на нее. Но я знаю — и мой взгляд чувствует. И просьбу. Задерживает дыхание и поднимает глаза к моим.
Умираю.
— Доброе утро, Айдар, — здоровается с улыбкой. Мягкой. Несмелой. Я знаю, что должен в ответ, но все каменеет.
— Баба, ты не болеешь? Сердечко тух-тух…
Айка отворачивается и кладет на сковороду первый янтык. Я успеваю уловить смущение.
Болею, кызым. Смертельно. Твоей мамой.
— По лестнице вверх поднимался. К вам спешил, — вру, но а как иначе ребенку объяснить? Надеюсь, и Сафие, и Аллах меня простит.
— А тут анне!
— А тут анне, да. И янтыки.
Снова встречаемся глазами с Айкой. Знаю, что нельзя, но цепляю ее и держу. Мы серьезные. Я для нее открытый. Она еще боится. Понимаю. Сколько нужно буду ждать. Хоть вечность.
Первой взгляд отводит она.
Тихонько под нос ругается. Кажется, дебютный янтык пригорел. Ну и похуй. Я помню, что вкуснее не ел. Если даст, конечно.
Чтобы не сбивать, переключаю все свое внимание на Сафие. Ей всегда есть, что рассказать. Я слушаю с интересом. А ее мама тем временем наполняет мою кухню жизнью.
Я одновременно на пределе и ловлю свой личный дзен. Желание ущипнуть себя никуда не исчезает.
Минут через пять Айлин ставит перед нами с Сафие большое блюдо.
Дочка тут же тянется, Айка грозит ей пальцем, я не могу сдержать улыбку, слыша:
— Кызым, так не едят! Язык обожжешь!
Сафие вздыхает, но слушается.
А взгляд Айлин взлетает над нашими головами. Она обращается ко мне, но в глаза при этом смотреть ей все еще некомфортно. Тоже понимаю.
И меня постоянно уносит. И не знаю, сколько нас еще будет уносить.
— А Ирина…
Она в этот же момент заглядывает на кухню.
— Вы присядете? — моя жена ужасно и при этом прекрасно смущается. Слегка розовеет и дергается в сторону няни. — Это вкусно, вы не думайте…
— Я и не сомневаюсь, Айлин. Но, если Айдар Муратович не против, я отойду… Мне дочка написала. Говорит, внука некому из сада забрать…
Мы втроем знаем, что дочка Ирине не звонила. Она просто дает нам возможность побыть семьей.
Я оглядываюсь и киваю.
— Конечно, спасибо вам, Ирина.
— Не за что…
Айлин снова упархивает. По очереди открывает ящички в поисках тарелок. У меня не спрашивает, а я все так же любуюсь. Как привстает на носочки. Снимает три верхних. Расставляет перед нами. Приборы тоже.
Вздрагивает, когда Ирина закрывает дверь с хлопком.
Волнуется сильнее, но борется с собой.
— Уже можно? — Быстро кивает в ответ на мой вопрос, а потом внимательно-внимательно следит, как я перекладываю один из янтык на тарелку.
Айлин садится напротив нас с Сафие. Свою тарелку наполнять не спешит. А у меня во рту собирается слюна. Но первую пробу снимаю не я.
— Ты знаешь, что янтыки нужно руками есть, кызым?
Спрашиваю, и улыбаюсь в ответ на увеличившиеся глаза зеленоглазой копии моей жены. Я почему-то был уверен, что до этой науки Сафие с Айлин еще не дошли.
Она воспитывала нашу дочку девушкой с идеальными манерами, а мне хочется позволить ей побольше шалостей.
— Неа…
Айка покашливает и ерзает на стуле. Я бросаю на нее быстрый взгляд. Подмигиваю. Она свой отводит и закусывает уголочки губ. Черт… Я тебя обожаю, знаешь? И дочку нашу тоже…
— Сейчас покажу.
Складываю. Дую. Пальцы блестят из-за топленого сливочного масла, которым Айлин смазала подпеченное тесто.
По классике сложенного вдвое достаточно, но для Сафие я сгибаю янтык еще раз. Протягиваю. Сафие с восторгом забирает. Пачкается вся тут же. Тянет ко рту и кусает.
Жует с удовольствием. Мотает головой и закатывает глаза.
— Очень вкусно, баба. Очень-очень вкусно. Ешь ты.
Возвращает мне свой кусаник, а сама тянется к блюду за новым.
Айлин цокает языком и глазами показывает дочке, что таким поведением недовольно, но Сафие отмахивается.
— Я попробовала, мамочка. Вкусно. Айдару можно есть!
Чтобы не засмеяться — кашляю.
«Айдар» иногда еще проскакивает. Когда-то мне придется объяснять, почему не был рядом с ней от рождения и до четырех. Но это потом. А пока я переключаю внимание ее матери на себя.
Тоже кусаю. Закрываю глаза. Задерживаю на языке.
«Я за янтыки все на свете прощу». А прощать-то по итогу нечего.
Открываю глаза — встречаюсь с ее взглядом. Внимательным. Иголкой прямо в сердце колет боль.
Мы сможем снова? А хотя бы попытаемся?
