— Ох, милый мой, — пробормотала Бессета, гладя его по волосам. — Невин, сыночек, мальчик мой…
Как только тяжелое тело перестало прижимать ее к земле, Гвен попыталась сесть. И всхлипнула, заметив рану и кровь.
Раньше она никогда не видела раненых. Это было ужасно и совсем не так, как в кино. Гвен попыталась отползти, но ее запястья были скручены за спиной, а лодыжки плотно стянуты веревкой. Осторожное продвижение назад получалось очень медленным, а когда за спиной завизжала раненая лошадь и раздался свист оружия, рассекающего воздух, Гвен замерла и решила, что в ту сторону ей не так уж и нужно.
Чуть раньше, стоило Друстану выйти из комнаты, на нее напали цыгане, связали и уволокли с собой. Гвен пыталась сопротивляться, но ее скрутили с унизительной легкостью. Она не ожидала подвоха, но, видимо, спасение Дуга нарушило ход событий. Планы врагов изменились, и если в прошлый раз Друстана выманили запиской об убийце брата, то в этот раз приманкой стала она сама.
Гвен смотрела на рыдающую старуху, которая гладила скрюченными пальцами щеки и брови умирающего. Тот вздохнул — Гвен заметила, как приподнялась его грудь, — выдохнул… и перестал шевелиться.
— Это все время была я! — завопила Бессета. — Это я виновата! Я не должна была связываться с цыганами!
— Ты устроила похищение Друстана? — задохнулась Гвен. Эта седовласая женщина с изувеченными артритом руками и заплывшими гноем глазами — она и есть их неизвестный враг? — Так это ты стояла за всем этим?
Старуха не ответила. В ее глазах застыло безумие, она, кажется, даже не видела Гвен.
— Гвен! — закричал Друстан. — Отойди от нее!
Гвен запрокинула голову и увидела, как он бежит к ней. На его лице отразился ужас.
— Отползай от нее, скорее! — снова закричал он, отбивая мечи и летящие стрелы.
— Не подходи! — крикнула ему Гвен. — Защищайся!
Ему ни за что не пробраться к ней в этом водовороте… Но Друстан не останавливался, он продолжал бежать, не думая об опасности. Он был всего в дюжине ярдов от нее, когда стрела вонзилась ему в грудь. Друстан упал на колени, потом на спину и…
И Гвен очнулась на плоском камне под теплым солнцем, на скале, с которой открывался вид на озеро Лох-Несс.
— Не-е-е-е-ет! — закричала она. — Друстан!
Высвобождение атомной энергии изменило все, кроме способа нашего мышления… и решение этой проблемы лежит в самом сердце человечества. Если бы я знал это заранее, я стал бы часовщиком.
Альберт Эйнштейн.
У сердца свои резоны, резонам ума неподвластные.
Блез Паскаль.
25
Гвен не знала, сколько времени она пролежала на плоском камне. Ее сознание померкло от горя. Когда ощущение реальности вернулось, девушка поняла, что не сможет жить в этом мире, что ей не нужна реальность, в которой Друстана не будет. Никогда.
Как она — блестящий физик — не предугадала, что это произойдет? Почему она оказалась такой дурой?
Она так хотела остаться с Друстаном в шестнадцатом веке, так замечталась об их совместном будущем, что мозг перестал работать в полную силу и она упустила из виду один важный фактор: в тот миг, когда она изменила его будущее, она изменила и свое.
И в новом будущем Друстана МакКелтара никто не заклял. Никто не спрятал его в пещере на долгие века, и девушка из будущего не могла его там найти. А значит, в этом новом будущем, которое они создали вместе, Друстан, который не был заклят, не мог отправить ее в прошлое, чтобы вернуть обратно.
В тот миг, когда шансы горца попасть под заклятие стали равны нулю, реальность словно пружина выбросила Гвен Кэссиди из его столетия. Она вернулась именно туда и тогда, где была до падения в каверну. Белый мост оказался не нужен. Реальность шестнадцатого столетия вышвырнула Гвен прочь, как инородное тело. Как неприемлемую аномалию. Друстана никогда не заколдовывали — а значит, у нее не было возможности попасть в прошлое. И прахом пошли все теории, утверждавшие, что Стивен Хокинг не прав и не существует никакого космического цензора, следящего за тем, чтобы не возникало временных парадоксов. Во Вселенной определенно существует сила, которая следит за порядком вещей. «Бог не любит голой правды», — подумала Гвен, фыркнула и тут же всхлипнула.
Она сжала виски ладонями, внезапно испугавшись, что память тоже исчезнет. Но нет, напомнила ей та часть сознания, которая никогда не переставала быть ученым, память хранит прошлое, а не будущее, поэтому воспоминания о ее реальном прошлом не исчезнут. Она была там, и память о тех событиях стала неотъемлемой частью ее самой.
Ну почему она раньше не поняла, что если спасет Друстана, то навсегда его потеряет? Теперь, оглядываясь назад, Гвен не могла поверить, что ни разу не задумалась о том, что своими руками приближает жуткий финал этой истории. Любовь ослепила ее, и только в ретроспективе стало ясно, что она просто не хотела задумываться о том, что может случиться. Она не позволяла себе думать как ученый и жадно впитывала новые ощущения, став любящей и любимой женщиной.
— Нет! — заплакала Гвен. — Как мне теперь жить без него?
Слезы катились по ее щекам. Гвен посмотрела на каменистую землю внизу, но даже та трещина, в которую она спускалась, теперь исчезла. На северо-восточном склоне горы не было никаких каверн. Наверное, та каверна была как-то связана с цыганами. Может, они сами выдолбили ее, когда прятали тело, кто знает?
Гвен знала лишь одно: даже если она руками раскопает туннель в пещеру, там не окажется спящего горца.
— Нет! — снова воскликнула она.
«Да, — прошептал в ней ученый. — Он мертв уже пять столетий».
— Он пройдет через камни и вернется ко мне, — упрямо возразила Гвен.
Но он не вернется. И ей не нужно было быть ученым, чтобы это понять. Он не мог вернуться. Даже если Друстан выжил после той раны, он не стал бы использовать каменный круг. Она ведь тоже не стала бы этого делать, если бы кто-то сказал ей: «Заверши свои исследования, создай идеальное оружие и испробуй его на ничего не подозревающем человечестве. Только так ты сможешь снова увидеть Друстана».
Она не смогла бы вручить Злу такое оружие, чтобы справиться со своим горем. И горец тоже не сможет. Его гордость и честь, которые Гвен так любила, навсегда разлучат их. Если он выжил.
Гвен уронила голову на камень, вцепилась в свой рюкзак, как в спасательный круг. Она может так никогда и не узнать, выжил ли Друстан после той раны, ведь в любом случае он уже пять столетий как мертв. До этой минуты Гвен не представляла себе, насколько сильным может быть горе. Темная волна накрыла ее, и Гвен расплакалась, уткнувшись лицом в шершавую ткань рюкзака.
Прошло несколько часов, прежде чем она смогла заставить себя подняться и отправиться обратно в деревню. Несколько часов она рыдала так, словно хотела выплакать свое разбитое сердце.
В деревне Гвен поначалу отправилась в свой номер, однако поняла, что одиночества она сейчас не вынесет. Опустив голову и ни о чем не думая, девушка спустилась в ресторанчик отеля, надеясь найти там Берта или Беатрис. Не для того, чтобы поговорить, — она не смогла бы сейчас разговаривать, — а просто чтобы погреться в лучах их доброжелательности.
Гвен остановилась на пороге столовой, моргая от яркого света ламп. «Я не буду плакать», — сказала она себе. Поплакать можно будет позже, вернувшись домой, в Санта-Фе. Там она сможет позволить себе распасться на части, а здесь нужно держать себя в руках.
После путешествия в шестнадцатый век ресторан показался ей странным и чересчур современным. Небольшой камин у южной стены казался крошечным по сравнению со средневековыми очагами, мерцание неоновых ламп и вывески над баром резало глаза — Гвен успела привыкнуть к мягкому свету свечей и масляных ламп. Десятки столов, на которых стояли вазы с живыми цветами, были слишком маленькими для того, чтобы гостям было за ними удобно. Современный мир казался Гвен безвкусным смешением стилей.
