— Ты самый худший друг на свете.
Я фыркаю-смеюсь, зарабатывая еще один взгляд от женщины перед нами.
— Простите.
— Обещай мне сфотографировать его, если увидишь в спортивных штанах. И мне нужен вид спереди. — Эшли подмигивает и смотрит вперед, слегка наклонив голову, когда пастор Лэнгли идет по платформе, оживленно говоря о Боге. — Только один кусочек. Разочек лизнуть.
— О Боже, пожалуйста, успокойтесь! — Женщина перед нами грозит Эш пальцем.
Мы с ней опускаемся на скамье, хихикая до боли в животе.
Нам удается держать себя в руках до конца службы, и я вскакиваю, чтобы открыть двери, когда в часовне раздается последнее «Аминь». Я прощаюсь с людьми, пока ищу голову вьющихся светлых волос Уайта. Когда дверь закрывается за последними прихожанами, я понимаю, что Уайта здесь нет.
Интересно, не заболел ли он? Может, мне стоит позвонить ему и проверить? Я могла бы принести ему немного супа с лапшой и…
— Что мы будем есть на обед? — Эшли протягивает мне сумочку. — У меня все еще похмелье. Я бы не отказалась от бургера.
— Без разницы, — грустно выдыхаю я.
— Воу. — Она косится на меня, когда я снимаю шнурок с бейджем, и мы идем к парковке. — За прекрасное настроение, в котором ты сейчас находишься, я обязана твоему ублюдку-бывшему?
— Мы же в церкви. Полегче с ругательствами.
— Мы на стоянке. Кроме того, Иисусу все равно.
Теперь я косо смотрю на нее.
— Я почти уверена, что нет.
Эш пожимает плечами.
— Останемся при своем.
У меня пиликает телефон. Я почти ломаю звуковой барьер, выхватывая его из сумочки.
— О. Это пастор Лэнгли.
— Не надо так разочаровываться. Чего он хочет?
Открываю сообщение.
«Планы на завтра немного изменились.»
Я отвечаю эсэмэской:
«Все в порядке?»
Пузырьки текста появляются и исчезают, а затем телефон звонит.
Я подпрыгиваю от неожиданности, а Эш визжит, когда видит, его имя на моем экране.
— Спроси его, не хочет ли он встретиться с нами за ланчем! Спроси его…
Я заставляю ее замолчать, прижав ладонь ко рту, и отвечаю на звонок.
— Эй, пастор Лэнгли, что случилось?
— Бетани, я за рулем, поэтому не могу писать.
Солнце палит мне в голову, платье прилипает к ногам, и я жестом показываю, чтобы мы шли к машине Эшли.
— Окей.
— Насчет завтрашнего дня.
— Да, Эллиот заболела?
— Нет, с ней все в порядке. Эти выходные были сумасшедшими, иначе я бы связался с тобой раньше, но... мне нужно кое-что с тобой обсудить. Не могла бы ты прийти завтра пораньше?
— В котором часу?
— Где-то около семи или восьми? Если это нормально?
— Конечно.
— Отлично. Тогда увидимся. Спасибо.
Линия отключается, и Эшли смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
— Он хочет, чтобы ты пришла пораньше? Ты ему нравишься. Ты шлюшка!
Открываю пассажирскую дверь и забираюсь внутрь.
— Он же пастор! Он дал клятву или подписал контракт или... не знаю, как это работает, но я няня его дочери, а он не какой-то похотливый парень из братства.
— Он холостяк, а я знаю одиноких мужчин. Они все хотят секса.
— Тебе следует уделять больше внимания в церкви.
— Да ну тебя. Так если он не хочет, чтобы ты пришла пораньше ради секса, тогда зачем?
— Знаю, что это может показаться тебе неожиданным, но у подавляющего большинства населения есть целая жизнь вне секса. И приятно знать, что ты подслушиваешь мои телефонные звонки. Шпионка.
Она пропускает все это мимо ушей и заводит двигатель.
— О! Может, он трахает какую-то цыпочку в церкви и хочет поговорить с тобой о том, как ему вести себя с паствой или что-то в этом роде.
— Ты что не слышала ни единого моего слова?
Эш хлопает ладонями по рулю.
— Кто бы она ни была, ей чертовски повезло!
— Полегче, Мисс Догадка.
— Он трахает Анну-Луизу. Я бы поспорила на свой сберегательный счет.
— У тебя на сберегательном счете меньше пятидесяти баксов.
Она поднимает бровь в мою сторону.
— Ну, и кто из нас шпионит?
Глава 3.
ДЖЕССИ
В моей жизни пару раз были моменты, когда я хотел умереть.
Однажды я заболел гриппом, у меня был жар, но все равно я собирался выйти на сцену перед аншлаговой ареной в Сиднее. Дэйв отговаривал, говорил, что мы должны все отменить, но я не мог подвести своих поклонников из-за дурацкого микроскопического вируса и планировал умереть на сцене. Вместо этого я подчинил этот вирус и устроил одно из лучших шоу в своей жизни. В итоге упал в обморок перед последней песней и был срочно доставлен в больницу, но, черт возьми, мы отожгли по полной.
Было еще время, когда я хотел умереть, но отказываюсь думать о том, что случилось до того, как я стал Джесси Ли, так что к черту это.
Скажу так, даже после тех времен, лежа вот здесь, на каком-то дерьмовом пружинном матрасе, покрытом дешевыми, зудящими простынями в крошечной захламленной комнате, обставленной фотографиями в рамке с одним и тем же улыбающимся лицом... да, я готов встретиться со своим создателем. Мое тело не перестает трястись, кожа постоянно влажная, и меня мучает жажда, но каждый раз, когда пытаюсь пить воду, мой желудок отвергает жидкость. Должно быть, именно поэтому к моей руке прикреплена капельница.
Свернувшись в клубок на боку, я стону, когда внутренности сжимает словно в кулак. Все болит — от головы до кончиков пальцев. Болят даже ногти на ногах, будто их прибили молотком.
Мне нужна бутылка, или доза, или гребаный гроб.
Делаю глубокий вдох и стону. Задерживаю дыхание и надеюсь потерять сознание и умереть. Переворачиваюсь на спину. Нет, так еще хуже. Перекатываюсь на другой бок, утыкаюсь лицом в подушку и хочу закричать, но боюсь, что стоит мне с усилием открыть рот, как меня тут же накроет судорогой в мышцах.
Со стороны доносится глухое бормотание, и когда открываю веки, чтобы найти источник звука, мне кажется, что мои глазные яблоки облили кислотой.
О, я должен был догадаться.
Мой брат сидит в кресле у самой двери, на коленях у него раскрытая Библия. Его взгляд скользит по словам, а губы едва шевелятся. Молится. Почему я не удивлен?
— Сделай что-нибудь... стоящее... принеси мне выпить, — говорю я между конвульсиями.
Он вздергивает подбородок. Ненавижу, что он выглядит обеспокоенным. Мы не могли находиться в одной комнате без ссоры с той самой ночи, когда я схватил гитару и сел в автобус до Лос-Анджелеса.
— Ты проснулся. — Закрывает Библию и кладет на стол рядом с собой. — Я все думал, что за лекарство они тебе дали, чтобы ты так долго спал.
— Бензокаин. — Меня так сильно трясет, что стучат зубы. — Скажи медсестре, чтобы не скупилась на препараты.
— Хочешь, чтобы я позвал Пита?
Левую ногу сводит судорога.
— Кто такой Пит, черт возьми?
Мрачный, осуждающий взгляд появляется на его лице, и чудовище внутри меня с вызовом хлопает своим чешуйчатым хвостом.
— Мне нравится, что ты сделал с этой комнатой, Бенджамин. — Я, как могу, обвожу рукой по всем фотографиям.
Выражение его лица становится еще более напряженным, и я ловлю вспышку предупреждения в глазах.
— Здесь как в чертовом храме Мэгги.
Мои слова попадают в цель, он встает со стула, делает два шага в мою сторону. Я хихикаю, отчасти потому, что приятно видеть, что в добром пасторе все еще горит огонь, а ещё потому, что если продолжу в том же духе, то вполне могу заставить его задушить меня подушкой и принести мне сладкое гребаное облегчение смерти.
— Она бы гордилась, что ты так хорошо справляешься без нее. Держу пари... — Напрягаюсь, чтобы побороть волну тошноты, и прочищаю горло. — Держу пари, у тебя до сих пор сохранилась вся ее одежда. Может, твоя следующая жена будет её носить, и ты сможешь притвориться, что она…
— Достаточно.
— Неа. — Я хихикаю. — Я еще даже не разогрелся.
