— Я этого не делал.
Голос у него тихий, сдавленный. Это ложь, наглая и нелепая ложь, которую он бросил здесь, в пространстве между нами. Слишком жалко даже для того, чтобы подкрепить это громкостью, языком тела, чем угодно.
— Ты сделал это.
Он пожимает плечами.
— Ты жалок, — говорю я. Потому что так оно и есть. Он такой жалкий. Прячется за своей ненавистью, смотрит на меня сверху вниз, смотрит на Уэста сверху вниз. — Мне жаль тебя.
— Ну ты и стерва.
— Почему? Почему я стерва? Это потому, что я порвала с тобой? Потому что я стою здесь? Потому что я не позволила тебе засунуть свой пенис мне в задницу? Я была добра к тебе, Нейт! Я любила тебя! В течение трех гребаных лет я делала для тебя все, что могла придумать, а потом ты отплатил мне этим. Я хочу услышать от тебя, что, по-твоему, я сделала, чтобы заслужить это.
— Ни хрена я тебе не скажу.
У него такое упрямое выражение лица, жаль, что его мама не видит его прямо сейчас. Честное слово. Он выглядит как четырехлетний ребенок.
Он мальчик, слишком упрямый, чтобы сказать мне правду, слишком инфантильный, чтобы понять последствия своих поступков.
Он ненавидит меня, потому что может.
Потому что ему это разрешили.
Потому что он мужчина, он богат, он привилегирован, и мир позволяет ему выходить сухим из воды.
Больше нет. Жизнь, которую разрушают эти снимки? Не будет моей жизнью.
— Приятного отдыха, — говорю я ему. — Наслаждайся оставшейся частью семестра. Это будет твой последний год.
И я вижу это в его глазах — страх.
В первый раз Нейт боится меня.
Мне это нравится.
Когда я сажусь в машину, хлопающая дверь погружает меня в тишину.
Не знаю, что мне делать с Нейтом, поддержит ли меня администрация в борьбе с ним, есть ли какой-нибудь способ преследовать его легально, уголовный процесс, гражданский процесс. Я немного покопалась в интернете, но до этого месяца я не хотела думать о борьбе, поэтому я действительно не думала о том, как будет выглядеть этот бой. Сколько времени это может занять. Чего я вообще хочу от Нейта теперь, когда снова позволяю себе хотеть чего-то.
Сегодня не тот день, когда я буду беспокоиться об этом. Сегодня есть и другие невозможности, о которых нужно думать.
Уэст уезжает, а я люблю его.
Я не могу этого изменить. Я могу только найти способ помочь ему справиться с этим.
Я свернула с подъездной дорожки и направилась к дому отца.
Мне нужно попросить его об одолжении, и он единственный, кто может мне помочь.
***
— Мне нужно, чтобы ты вытащил моего парня из тюрьмы.
Это предложение, которое я никогда не ожидала произнести кому-либо, а тем более отцу, но оно вырвалось сразу, плавно и легко.
— Тебе нужно, чтобы я.… что? Вытащил твоего парня из тюрьмы?
Может быть, мне следовало давно начать прокладывать путь к этому разговору.
Жаль, что я не могла выбрать другое время, как-нибудь утром, когда я вошла на кухню и он действительно выглядел счастливым, увидев меня. В отличие от сегодняшнего утра, когда он читал газету за чашкой кофе, круги под глазами были слишком темными, а рот слишком печальным, когда он увидел меня у французских дверей.
Но другого времени у нас нет.
Боль скручивает мои внутренности, когда я думаю о том, что мое будущее с отцом может быть таким навсегда — это вечное разочарование, наши старые отношения невозможно восстановить.
— Его зовут Уэст Левитт, и полиция держит его в Патнеме. По крайней мере, я так думаю. На самом деле было бы хорошо, если бы ты мог выяснить это для меня. Он собирался признаться в незаконном хранении марихуаны.
— У тебя есть парень. Который курит марихуану.
— Вроде того. Я имею в виду, да, он мой парень. И он иногда курит ее. Но в основном он просто...
Продает ее.
Мне нужно больше внимания уделять тому, что я говорю, потому что мой отец очень проницателен. Он уже давно разговаривает с обвиняемыми. Я думаю, он очень хорошо слышит то, чего они не говорят.
Когда до него доходит, я вижу это в его глазах. Морщины углубляются на его лице, а челюсти сжимаются.
Я всегда думала, что он самый красивый папа. Я никогда раньше не видела его старым или слабым, и мне так больно быть той, что ослабляет его.
— Это тот парень, — говорит он. — Тот парень в комнате напротив. В прошлом году.
— Ага.
— Ты обещала мне держаться от него подальше.
— Я держалась подальше. В течение долгого времени.
Потом наступает тишина, и снег стучит в окна, потому что погода испортилась.
Он делает глоток кофе.
Я сжимаю спинку кухонного стула и думаю о маме.
Она бы встала на мою сторону, если бы не умерла.
Я думаю о своей сестре Элисон из Корпуса мира. Там, где она сейчас, у нее есть электронная почта и интернет.
Интересно, она уже знает?
Я также думаю о своей сестре Жанель, которая знает. Она написала мне письмо, длинное-длинное письмо, которое я должна была закрыть и не смотреть, потому что первый абзац содержал слова: «Я прощаю тебя и…»
Я не та, кого нужно прощать.
— Расскажи мне, что случилось, — просит папа.
— О наркотиках?
— Обо всем этом.
Я стараюсь, хотя чувствую, что на это нет времени, и мне жаль, что я сейчас не с Уэстом, и я не уверена, что многое из того, что я говорю отцу, может дойти до него через фильтр его боли и разочарования.
Я стараюсь, потому что знаю его, знаю, что он справедлив, и знаю, что он любит меня.
Я начинаю с самого начала. До этого момента, до этой кухни. Я рассказываю ему все, что, по-моему, ему действительно нужно знать. Что Нейт сделал со мной. То, что дал мне Уэст. Все, что произошло, все, что имеет отношение к делу, и даже больше.
Я использую слово «любовь». Я говорю ему, что люблю Уэста. Потому что это тоже имеет отношение к делу.
И еще потому, что теперь, когда я сказала это Уэсту, я могла бы сказать это кому угодно.
Я люблю Уэста. Я люблю его, я люблю его, я люблю его.
Когда я заканчиваю, отец выходит из комнаты, но я не иду за ним. Я беру его чашку с кофе и споласкиваю ее в раковине, достаю зерна из шкафа, измельчаю их и делаю еще одну порцию, собираю посуду со столешницы и стола, чтобы загрузить посудомоечную машину.
Я даю ему немного времени.
Думаю, на его месте мне бы понадобилось время.
Я его младшая дочь, его девочка, которая потеряла мать раньше всех, когда я была еще слишком мала, чтобы помнить ее. Это он укачивал меня у себя на груди, когда мне снились плохие сны. Именно он приходил на каждую церемонию награждения, на каждый дебютный турнир, на каждый выпускной.
У него есть фотография, в его спальне, на которой я стою с белозубой улыбкой и волосами, заплетенными в косички.
Думаю, может быть, когда твой последний ребенок, твоя дочь без матери с волосами, заплетенными в косички, вырастет и уйдет, ты утешишь себя сознанием того, что она умна, и с ней все будет в порядке, и она знает, как сделать правильный выбор.
Должно быть, ему сейчас так трудно смириться с последствиями сделанного мной выбора.
Я не в белом платье. Мое будущее — это не то, что я могу испачкать, проделать дыры или испортить. Но для него, я думаю, это все еще про платье... Это платье, которое он выстирал, надежда, которую он лелеял, и он должен найти способ приспособиться к тому, что я с ним сделала.
Его дочь голая в интернете.
Его малышка влюблена в наркоторговца.
Я даю ему время.
Ему требуется всего десять минут, чтобы вернуться на кухню.
Он принимает чашку кофе, которую я ему предлагаю. Он смотрит в черное варево, а потом мне в глаза и говорит:
— Я сделаю несколько звонков.
— Спасибо.
Он вздыхает и ставит кружку с кофе.
— Пока не благодари меня. Наверное, я мало что могу сделать. И должен сказать тебе, Кэролайн, я не уверен, что сделал бы даже, если бы этот парень...
