У меня произошел чрезвычайно важный разговор с Алленди. Я принесла ему две страницы «объяснений», и поначалу они очень озадачили его. Я отметила два момента, которые меня от него отталкивают: во-первых, он сказал однажды: «А что будет с бедным Хьюго, если я поддамся искушению? Если он узнает, что я предал его, лечение станет невозможным». Щепетильность, точно такая же, как у Джона. Она для меня просто невыносима, я слишком страдала от нее, именно поэтому мне так нравится бесцеремонность Генри. И Джун тоже. Они создают некое равновесие, благодаря которому я чувствую себя легко и свободно. Но, как говорит Алленди, нельзя искать равновесия в других — оно должно быть внутри тебя. Я должна освободиться от щепетильности, чтобы не покоряться бесцеремонности окружающих.
Вторая причина моего недовольства Алленди — та нежность, которую он испытал при чтении моего детского дневника. Я ненавижу любой намек на нежность, потому что она напоминает отношение ко мне Хьюго и Эдуардо, а ведь это чуть не привело меня к катастрофе. Алленди разозлился, неправильно поняв мои слова. Неужели я сравниваю его с Эдуардо и Хьюго? И я, такая здравомыслящая, плакала и говорила ему: я прекрасно осознаю, что у меня деформировано восприятие нежности, что причина кроется скорее не в его слабости (ведь ее нет!), а в моей извращенной потребности в агрессии и покое одновременно. Потом Алленди мягко объясняет мне, что разделение эротического и сентиментального — не решение проблемы. Конечно, мой любовный опыт до Генри был более чем неудачен, но я не найду счастья и с помощью чисто сексуальных отношений.
Сначала Алленди запутался в закоулках моего лабиринта. Мне хотелось ввести его в заблуждение, увести от правды. К моему великому изумлению, он вдруг отверг все, что я сказала до этого, и заявил:
— В последнее время тебе казалось, что я люблю тебя меньше, чем на самом деле, потому что я спокойно говорил с тобой о Хьюго и о своей работе. И ты моментально отвернулась от меня, чтобы не страдать. Ты замкнулась в себе. В тебе говорят несчастья твоего детства. Если бы тебе тогда объяснили, что отцу необходима личная жизнь, что он был вынужден бросить тебя, но, несмотря на это, продолжал любить тебя, ты не страдала бы так сильно. И так во всем: если Хьюго занят в банке, тебе кажется, что он пренебрегает тобой. Если я разговариваю с тобой о своей работе, ты обижаешься. Поверь мне, ты ошибаешься. Моя любовь к тебе гораздо глубже и сильнее, чем то, что ты ищешь. Я почувствовал, что тебе все еще нужна моя профессиональная помощь, ты не до конца излечилась. И вынужден был сделать так, чтобы мое внимание к тебе не мешало лечению. Если бы я торопился овладеть тобой, ты вскоре поняла бы, как мало я даю тебе. Мне нужно гораздо больше. Я хочу уничтожить источник боли в твоей душе.
— Ты больше ничего не можешь для меня сделать, — ответила я. — Начав зависеть от тебя, я стала слабее, чем когда-либо в жизни. Я разочаровала тебя, поступая, как жалкая невротичка, в тот момент, когда, по идее, должны были бы проявиться результаты твоего мудрого руководства. Я больше никогда не стану приходить к тебе. Мне кажется, я должна просто работать, жить и забыть обо всем на свете.
— Это не выход из положения. Как раз сейчас тебе лучше решать свои проблемы вместе со мной. Я помогу тебе. Я забуду о личных желаниях, а ты забудешь обо всех сомнениях. Они всегда мешают тебе быть счастливой. Если ты поверишь, что я люблю тебя, но считаю, что нам нужно подождать — слишком тесно я связан с Хьюго и Эдуардо и мне, прежде всего, необходимо выполнить свой долг врача, — тогда мы добьемся хороших результатов.
Он говорил так возбужденно, так убедительно. Я сидела, откинувшись на спинку стула, и молча плакала, понимая, что он прав. Я была раздавлена болью, я устала от борьбы, от накопившейся горечи, обиды и несчастий.
Уходила я от Адленди, как в тумане, и чуть не уснула в поезде.
Я пишу Генри:
Помнишь, я говорила тебе, что была настроена против Алленди и психоанализа? Он помог мне, научил логически мыслить, устранил хаос, создал для меня модель существования. Меня приводила в бешенство одна мысль, что я могу подходить под одну из «нескольких основных моделей», и главной моей целью стало разрушить эту модель. Я решила сделать это с помощью изобретательной лжи, разработав самый изощренный план в своей жизни. Я использовала все свои аналитические и логические способности, придумывая объяснения своим поступкам. Я ссылалась на тебя, не колеблясь, играла его чувствами, использовала малейшую возможность, чтобы драматизировать ситуацию, навести его на ложный след, все усложнить и запутать. Я лгала, и лгала гораздо искуснее и расчетливее, чем Джун, — используя всю силу своего ума. Хотелось бы мне сказать, как я это делала и зачем… И только нашу любовь я берегла. Это была битва двух умов, и я получала от нее огромное удовольствие. И знаешь что? Алленди победил нас, он раскрыл мой обман, он прорвался (не скажу, что легко) через все мои преграды и в конце концов сегодня снова доказал правильность этих чертовых «основных моделей», объясняющих поведение любого человека. И вот что я тебе еще скажу: я никогда не позволила бы Джун отправиться к нему: после этого она просто перестала бы существовать. Джун — один большой невроз. Объяснять ее было бы преступлением… Завтра я снова иду к Алленди, и мы начинаем новую драму, вернее, я ее начинаю — какой-нибудь ложью или пустой фразой. Попытки объяснить что-то всегда глубоко драматичны (вспомни наши разговоры о Джун!). Я не знаю, во что мне верить, я еще не решила, упрощает ли психоанализ существование или является самым тонким, незаметным и гениальным способом усилить драматизм жизни.
Мы с Алленди ведем страшную игру, такую же жестокую, какой была ваша жизнь с Джун. Когда понимаешь, что психоаналитик попался в собственную ловушку, начинаешь видеть драму во всем…
Мое письмо к Генри показывает, как я лгала ему, лгала по необходимости, в основном чтобы укрепить уверенность в себе.
Я провела ночь со своим любимым. Прошу его только об одном — чтобы он не возвращался в Америку с Джун. Это доказывает, как сильно он меня волнует. Генри, в свою очередь, заставляет меня поклясться: что бы ни случилось после возвращения Джун, я буду верить в него и его любовь. Мне очень трудно обещать, но Алленди научил меня верить, и я обещаю. Генри спрашивает меня:
— Если бы у меня были деньги и я попросил бы тебя уехать сейчас со мной навсегда, ты бы согласилась?
— Нет — из-за Хьюго и Джун. Я бы не смогла. Но если бы их не было, я уехала бы с тобой куда угодно, пусть даже совсем без денег.
