– Если медлить дальше, он потеряет руку до плеча, а не до запястья, – сказал Дшетра.
– Тогда поторопимся, – сказал Итильдин, закусил губу и смахнул слезы с ресниц.
Кинтаро напоили отваром из трав, и он не чувствовал боли, погрузившись в глубокий сон. Зато Итильдину было больно как никогда.
На следующий день после операции Кинтаро стало лучше. Он пришел в себя, но не произнес ни слова – просто лежал и смотрел в потолок.
Эльф присел рядом с ним на кровать, взял за здоровую руку, и Кинтаро ее не отнял.
– Ты научишься держать меч этой рукой, – сказал Итильдин, просто чтобы что-то сказать.
Степняк не ответил. Если бы он послал его к черту, было бы легче.
– Жители деревни принесли твой атаринк. И остатки нашего снаряжения. Хорошо, что мы не взяли луки. Они бы пропали вместе со сбежавшей лошадью. Впрочем, от луков в джунглях мало толку.
Кинтаро по-прежнему молчал. Эльф решил зайти с другой стороны.
– Знаешь, они восхищаются тобой. Ты великий воин. Никому еще не удавалось убить столько оборотней.
– Лучше бы оборотни убили меня, – тихо сказал Кинтаро и закрыл глаза.
– Мертвые мертвы. А живых еще можно спасти. Ты сам это говорил.
Степняк вздохнул и не сказал ничего.
Приближалось полнолуние. Как и всякий эльф, Итильдин его чувствовал. Только теперь он боялся, что больше никогда не сможет воспринимать спокойно эту фазу луны. Что каждый раз перед его мысленным взором будет вставать пророческий сон и черные тени, скользящие между деревьев.
– Мы должны провести ночь рядом с воином, – сказал Дшетра. – Отошли северянина в дом для гостей, наши женщины присмотрят за ним. И возьми свой крис.
Итильдину показалось, что земля под ним покачнулась.
– Что еще, Дшетра? Что еще неумолимая судьба приготовила нам? – прошептал он и сжал пальцы в кулаки, чтобы они не дрожали.
– Разве ты не понял? Тот, кого укусил ашвастха, перекидывается в первое же полнолуние.
Итильдин поник головой. «Я больше не могу видеть этот кошмар, я и часа еще не провел наедине с Лиэлле, я не забыл, что такое поцелуй любимого, только по той причине, что я эльф и не умею забывать!» – хотелось ему закричать. Но он встал и сделал, как ему было велено.
Альве он ничего не сказал. Похоже, это стало входить в привычку, подумал он с горечью.
Впервые за все время он увидел на поясе Дшетры оружие – серебряный кинжал. Они сели у ложа Кинтаро. Степняк спал, беспокойно ворочаясь во сне, и время от времени постанывал. Предусмотрительный старик заранее пристегнул его ремнями к кровати.
– Как это будет? – срывающимся голосом спросил Итильдин.
– Если он перекинется, мы должны убить его. Ты понимаешь?
– Я понимаю.
– Он превратится в зверя. В нем не останется ничего человеческого, только жажда крови.
– Я понимаю.
– Скорее всего, он умрет прежде, чем перекинется. Первая метаморфоза очень тяжела. Только ашвастхи умеют управлять ею. Новички проходят посвящение в храме, под присмотром жрецов. Случайные жертвы просто умирают, если не дать противоядие. Я хочу, чтобы ты увидел, как это начинается. Подождем, пока взойдет луна.
Ждать оставалось недолго.
Как только круглая, лоснящаяся серебром луна выглянула из-за туч, Кинтаро заворочался сильнее, перекатывая голову из стороны в сторону. По телу его прошла крупная дрожь, и странный звук, похожий на рычание, зародился в груди.
– Смотри внимательнее, – сказал Дшетра.
Кинтаро открыл глаза, и Итильдин ахнул. Прежде черные, как маслины, теперь глаза вождя горели янтарным блеском. Дрожащей рукой эльф нащупал рукоятку криса. Если бы он верил в Единого бога, как Альва, то стал бы молиться.
Степняк дернулся и вдруг забился в судорогах, закатив жуткие желтые глаза. Верхняя губа его приподнялась, обнажая зубы, и звериное рычание вырвалось из оскаленного рта. На губах выступила пена.
– Элиу Дирфион! – прошептал эльф, еще крепче сжимая меч. К доблестным предкам Древние взывали только в минуту крайнего страха, чтобы набраться мужества. Последний раз Итильдин делал это перед боем в Дикой степи, закончившимся для него так плачевно. Перед боем с вождем эссанти. С Кинтаро, который теперь метался на кровати, сдирая повязки, хрипел, рычал и скрежетал зубами, пожираемый заживо зверем внутри себя.
Достойная участь для вождя эссанти, прожившего хищником всю свою жизнь. Он-то всегда смотрел равнодушно на чужие страдания. Например, на страдания пленника, прикованного к столбу на потеху племени. Да что там, он даже на него не смотрел.
Итильдин напомнил себе поговорку Древних: «Правосудие пахнет кровью».
Но разве хищник способен проливать кровь за свою жертву?
Разве можно судить того, с кем делил еду, постель, наслаждение?
«Никто из моих предков не задавался таким вопросом. Они знали только одно милосердие – то, что с отравленной чашей и наточенным клинком».
Он вызвал в памяти одну из историй времен Великой войны. Юный аланн, едва достигший совершеннолетия, служил в обозе лекарем. Когда стало ясно, что битва проиграна, раненые попросили его об итайр, легкой смерти. Юноша долго колебался и медлил, но в конце концов выполнил требуемое, когда люди уже захватили обоз. Однако с собой покончить он не успел и попал в плен. В истории говорилось, что люди убили его и надругались над телом. Теперь-то Итильдин понимал, что все было наоборот. Они надругались над ним – и не убили. Скорее всего, он умер сам, через несколько месяцев, недель или дней в чьей-то палатке.
Это была нравоучительная история из сборника для молодежи. Мораль ее заключалась в том, что с итайр не следует медлить. Но теперь Итильдин видел ее по-другому: как историю об аланне, подвергнувшем сомнению традиции предков. Ему следовало пойти до конца. Встать на пороге и защищать раненых до последней капли крови. По крайней мере, так поступил бы на его месте Итильдин.
– Я видел достаточно, – сказал он твердо. – Дай ему противоядие.
Дшетра кивнул и достал склянку темного стекла. Он придержал Кинтаро голову, ловко зажав ему нос, и влил лекарство в рот.
– Достаточно нескольких капель. Очень сильное средство. Мы вымачиваем в нем стрелы и копья, когда охотимся на ашвастху. Не дает затянуться их ранам.
Степняк между тем перестал метаться и затих, глаза его закрылись. Дыхание стало тише… еще тише…
Итильдин вскочил, наклонился над Кинтаро, не веря своим глазам. Степняк лежал бледный и неподвижный, будто мертвец.
– Что ты сделал, старик?! Ты убил его! – в ужасе выдохнул он.
– Успокойся. Он будет спать до завтра.
Ноги у эльфа подогнулись. Он сел на пол и спрятал лицо в складках покрывала.
