Драко даже улыбнулся, представив это. Представив, как рвёт её ревность. Как копится в ней злоба. И как она убивает себя от невозможности достать Грейнджер. Как Мортифера становится разбитой, расцарапанной собственными когтями от ярости, со сломанными костями и желчью, бьющейся в венах на шее. Уничтожит ли она сама себя от этого?
Это всего лишь мысли…
***
Уже утром Драко почувствовал что-то не то. Голова раскалывалась, а кончики пальцев онемели. Это означало только одно: скоро прострелит очередная порция боли и никуда от неё не спрятаться. Если только не в…
Он пропустил завтрак, просто потому что ничего не лезло в горло, кроме обезболивающих зелий. Но даже они, скотство, не помогали. Даже на сигареты не оставалось сил. Втягивать воздух грудью тяжело и больно.
Уйти в хижину и ударить себя по голове, чтобы отключиться?
Или вновь попытаться спрыгнуть с башни?
Или…
Малфой вышел в коридор, сразу заметив идущую к нему Грейнджер. Идущую с Тео…
Он встретился с ней взглядом, и она сразу замолкла, просто продолжая кивать, пока Нотт что-то ей рассказывал. До них несколько метров. До его спасения несколько чёртовых метров…
«Ты можешь использовать меня, Драко».
Блядство!
И как только до этой дебильной парочки осталось пару шагов, Драко со второй попытки удалось проникнуть к ней в голову и оставить сообщение.
«Тот кабинет… срочно…»
Кажется, она обернулась.
Кажется, ему показалось.
Он спиной чувствовал на себе её удаляющийся взгляд.
Нога гудела, идти прямо становилось труднее. Он держался за стены, пока направлялся к тому самому кабинету, где Грейнджер показала ему, что чувствует.
Надеялся ли Драко, что она прибежит вновь спасать его? Надеялся ли он, что Гермиона окончательно и бесповоротно сошла с ума? Так же, как он. Пополам…
Малфой ворвался в кабинет и закрыл дверь. Огляделся по сторонам и только сейчас заметил, как здесь пыльно. Сколько здесь на задних партах старых котлов и склянок. Может, напороться на стекло, перерезать себе вены? Мысли о суициде всё чаще посещали его. Вот только как. Как убить себя…
«Ты можешь использовать меня, Драко».
Блядь. Блядь. Блядь.
Он подорвался к окну, ему не хватало воздуха. Раскрыв ставни, улёгся животом на подоконник и высунул голову наружу, дыша морозным ноябрём.
Вдох-выдох.
В ушах загудело сильнее.
Кровь в венах закипала, и скоро он достигнет той самой точки, когда можно прокусить язык от боли и всё равно не почувствовать. Как вдруг…
Толчок, и его потянули назад.
Даже сил не нужно, он сам откинулся спиной на стену, в которую вжала его Гермиона.
— С ума сошёл? Ты что, хотел спрыгнуть?
Малфой смотрел ей в глаза прицельно прямо, болезненно и убийственно. Не так, как смотрел месяцами раньше до всей этой их «общей» тайны. Не так, как смотрел годами — с ненавистью к грязной крови. И даже не так, как смотрел, когда она обещала, что поможет. Он смотрел так, будто весь мир сконцентрировался на двух точках. В её зрачках, где не было боли. И где легко. Где можно выдохнуть и расслабиться.
Вот бы сейчас вынести всё из головы — скальп, череп, мозг…
Убить кусачую собаку-память в себе.
И начать всё сначала.
Так и произошло.
— Помоги мне, Грейнджер…
Гермиона ломала брови и хмуро смотрела в ответ. Даже не так — бросала взгляды, как кости той самой собаке-памяти. Блядство. Просто блядство — всё время рядом с ней…
И Грейнджер помогла. Опять.
Сильнее толкнула его в грудь, прижала к стене, встала на носочки, обнимая за шею, и поцеловала. Сначала — легко касаясь, с открытыми глазами, словно пробуя, чтобы потом сорваться и впиться зубами, губами. Прижимаясь сильнее, оставляя выемки ногтей на шее.
Они рычали.
Этот поцелуй, отчаянный, злой и дикий, сквозь боль и жар в груди. Малфой утопил пальцы в её волосах. В распущенных, густых волосах, пахнущих детским шампунем.
Они пачкали друг друга чем-то своим.
Он её — вишневым дымом.
Она его — пудровым парфюмом.
Он её — собственной болью.
Она его — необходимым спасением.
Вот так всё это и происходило.
Вот так они рушили мир, который был до них. В котором оставляли прошлое, разделяя это настоящее на двоих, зная, что будущего не существует. Только не для них.
Драко даже не чувствовал, как быстро пытался расстегнуть пуговицы на её рубашке. Не чувствовал, как она потянулась ладонью к его паху, к ширинке, чтобы резко дёрнуть молнию вниз.
Блядскийбоже.
Боли больше не было.
Вместо неё — тягучее, жаркое возбуждение. Крышесносное влечение и простое желание кончить.
— Малыш Нотт знает, чем ты сейчас занимаешься? — он повёл её к парте. — Знает, что делает твой рот?
Гермиона сбивчиво задышала, глядя на него снизу вверх. Опять. Её щеки алые, а губы красные от его укусов.
— Что? — переспросила она, хотя всё прекрасно слышала.
Наверное, это в нём никогда не закончится. Желание разозлить. Чтобы переебало, лопнуло всё вокруг.
— Он знает, что ты изменяешь ему со мной? — он толкнул её к парте, скользя ладонями под юбку, задирая её вверх, ухватываясь за задницу.
Интересно, какого цвета у неё трусы сегодня.
Усадил на парту резким рывком вверх, разводя колени в стороны, вжимаясь в неё пахом.
— Он так безответно в тебя влюблён, мне даже неудобно, — засмеялся он сквозь зубы, нащупывая ту самую точку невозврата. И остановиться не мог. Провёл пальцами по её бедру вверх, останавливаясь у края белья. Белые…
— Тебе больно? — вдруг шёпотом спросила она.
— Уже нет, — и ответив на это, Драко всё понял…
Грейнджер толкнула его в грудь, спрыгнула с парты, вытирая тыльной рукой губы, будто размазывая по лицу. Просто в желании его унизить. Драко хмыкнул и отошёл к окну, наблюдая, как она застёгивала рубашку.
— Раз тебе помогают поцелуи, — заговорила она ровным тоном, но он чувствовал её злость, — на них и остановимся.
— Как жаль… — он смеялся, видя, как это её бесило. — Может, составить расписание, чтобы ты одалживала мне свои губы? А то вдруг Тео уже занял все твои часы…
— Какой же ты мудак, Малфой…
Дверь за ней захлопнулась. Драко облегченно выдохнул, доставая пачку сигарет. Теперь можно покурить, вытравить из лёгких её запах.
Её сладкий запах…
«Какой же я мудак…»
***
В пятницу после уроков Блейз потащил его в Хогсмид. Они ровной колонной по несколько человек из «новой» компании шли в бар, чтобы просто посидеть и развеяться. Забини говорил, что Невилл отчитывал сегодня Пенси за то, что в башне старост ночевал чужой человек. Говорил, что Гарри даже не отнекивался и признал свою вину. Долгопупс вычел у него баллы, а после Паркинсон начислила их обратно.
Драко слушал эти сплетни вполуха. Он шёл и прожигал взглядом спину Грейнджер, которая хохотала, укрываясь от летящих в неё снежков Тео. К их игре присоединились другие, а вскоре Малфоя покинул и Блейз. Закрывая Полумну от Симуса, он выкрикнул ей:
— Беги, а я буду отстреливаться!
Драко злился. Злился на свою зависть. На то, что у него никогда не получалось так расслабляться. Злился на свою палку в позвоночнике, которая заставляла его всегда держать плечи. Злился на отца, который не поощрял такие развлечения и вскоре выбил из него желание играть в любые игры. Чёрт возьми, злился на себя, что скидывал всю вину на кого угодно, но не мог найти в себе смелость взять в руки снежок и кинуть в кого угодно…
Все видели в нём пожирателя, как бы ни пытались этого скрыть. Его сторонились. Он чувствовал на себе взгляды, в которых отражалась его холодная морда, леденящий голос и отстранённость. Все видели в нём только плохое, и ничего больше.
Только не она…
Драко смотрел на то, как Грейнджер пряталась за Гарри, выглядывая из-за его спины; в её волосах застрял снег. Как весело она смеялась, пока её взгляд не упёрся в него. И эта улыбка пропала.
Пара секунд.
Вот сколько требовалось, чтобы прочитать в её взгляде растерянность. Малфой был уверен, что она сама не знала, как с этим справиться, как отделаться от метки. И как ей, наверное, трудно переступать через себя и целовать бывшего врага…
