Вопреки всем ожиданиям Лариса наконец-то деликатно стучит в нашу дверь, приводя меня в предобморочное состояние. Слава богу, номер слишком мал для того, чтобы я могла улучить минутку и тихонько спросить у Жозефа, что он думает о ней. В любом случае, мы слишком взбудоражены и обеспокоены, чтобы скоординировать наши действия. На каблуках рост у Ларисы примерно метр восемьдесят, и нам обоим не достает полторы головы, чтобы быть с ней на одном уровне. Видно, что она не рассчитывала на то, что номер будет настолько маленьким. Она, несомненно, привыкла к экстравагантным пропорциям парижских дворцов. Вот что мне нужно было забронировать — огромный номер в отеле Ritz, который раздавил бы нас своей кричащей роскошью. Если бы расценки Ларисы не разорили меня, именно так я бы и поступила. Тут я начинаю задыхаться в узком пространстве. Мне неудобно оттого, что здесь есть только один стул. Я предлагаю его Ларисе, а мы с Жозефом присаживаемся на край кровати, как две робкие барышни. Лариса выглядит огромной и взрослой, а от нас так и несет невинностью. Какими же мы выглядим молодыми и испуганными — и это все, что она видит. В этой ситуации самым правильным с ее стороны было бы сделать вид, что она ничего не замечает, но, похоже, она не психолог, так как после долгого взгляда в сторону Жозефа она, хихикая, спрашивает его по-английски: «Тебе точно есть восемнадцать?»
Мы усиленно подтверждаем данную информацию: Жозеф весь покрасневший, а я — возмущенная, и я чувствую, как мои надежды сходят на нет. Я-то думала, что молодая влюбленная пара станет для нее скорее чаевыми, нежели реальной работой. Однако, вне всяких сомнений, в ее больших глазах блестят снисхождение и желание рассмеяться. Вдруг мне становится жалко нас: мне стоило выбрать кого-то помоложе — новенькую, которая не заметила бы разницу между работой и удовольствием или между работой и опытом и восхитилась бы красотой Жозефа — красотой зверя в самом расцвете сил, от которой останавливается дыхание.
Но я заплатила, что ставит меня в неудобное положение клиента, который сделает все что угодно, лишь бы вырвать у проститутки хоть немного из того, что полагается бесплатно. Раз уж обстановка не располагает к спонтанной оргии и ни мне, ни Жозефу и в голову не пришло бы наброситься на нее, я неумело завожу разговор на английском, и мы втроем начинаем уничтожать этот язык своими отвратительными акцентами.
Я еще никогда не встречала такой ледяной женщины. И пусть она улыбается, прыскает в ответ на мои жалкие шуточки, пусть она одета в коротенькое платье, никогда и ни с кем я не чувствовала такой дистанции. Кокаин, который я вежливо предлагаю ей и который она так же вежливо принимает, вовсе не расслабляет ее. Вероятно, она добавит в список обвинений, которые могла бы нам выдвинуть, некомпетентность новичков, готовых купить первый попавшийся, мелко измельченный белый порошок. Ни бутылка шампанского, украденная мною у отца, ни тот грамм пустоты, размазанный смехотворными полосками, не могут сыграть нам на пользу: расслабься, детка, затянись чуток сахарком, выпей пенящейся жидкости из бокала! Какой позор!..
Время неумолимо движется вперед, но никто и не пытается как-то выйти из сложившейся ситуации. Не знаю, кто из нас заслуживает пощечины больше: я, громогласно и без остановки несущая ерунду, Жозеф, вооружившийся айподом и решивший взять на себя роль диджея, или Лариса (чья это, блин, работа, в конце концов), удобно расположившаяся с бокалом в руке, прикрыв скрещенными ногами то, на что я с трудом наскребла половину минимальной заработной платы. Так и более получаса пройдет, именно на это она наверняка и надеется. И я поняла бы ее, если бы вместо нас перед ней расположились два похотливых старичка. Что до нас, разве можно мечтать о более легкой для удовлетворения клиентуре? Уже поцелуй, один маленький поцелуйчик в губы с влажным кончиком языка, перенес бы нас обоих на вершины экстаза. Я думаю, она хорошо это понимает. Наверняка она сразу почувствовала, что ни один из нас не станет требовать от нее невероятных акробатических номеров или тупейших ролевых игр. Уже от одного ее присутствия мы готовы притворяться, что довольствуемся бездействием.
Хоть она и ни в коей мере не была естественна и не обладала актерским талантом (потому как естественность тоже можно сыграть), я должна признать, что она была в некотором роде способна на милосердие. Я так явно жалела нас с Жозефом, что она, должно быть, почувствовала это и по прошествии часа сама попросила меня проследовать за ней в ванную комнату. Неловкий был момент: практически вплотную прижатая ко мне в узком пространстве между душем и туалетом, Лариса требует с меня оставшиеся триста пятьдесят евро, а после предлагает нам с Жозефом принять душ. Что уже было сделано тщательнее, чем нужно, да так, что мы почти стерли себе кожу в интимных местах.
Получив свои деньги, Лариса готова приступить к работе. У меня не получается вспомнить без смеха то, что произошло дальше, и я уверена, что, если бы я спросила у Жозефа, если бы я могла сегодня поговорить с ним хоть о чем-то, мы бы дружно посмеялись вместе. Ах, всевышний. Прости меня, Жозеф. Я бы никогда не втянула нас в эту историю, если бы знала, чем она закончится, но я так хотела сделать тебе приятное, так хотела подарить нам с тобой рабыню на двоих.
Лариса в скоростном режиме избавляется от своего платья и залезает на Жозефа, как будто все резко переменилось, словно не она до этого потратила шестьдесят процентов выделенного нам времени на разговоры. Посмотрите-ка, она целует его в губы: в порыве щедрости она забыла, что проститутки так не поступают. А может быть, такой была ее авторская попытка расслабить нас? Может, она раньше времени поняла, что дальше этого не зайдет?
Для меня прикосновение чужих губ к губам Жозефа — это восхитительный спектакль. Так было всегда. Пока никто на меня не смотрит, я раздеваюсь и присоединяюсь к их странной парочке. Молчание было бы в самый раз, но Лариса испускает зазывное мяуканье, как в порнофильмах, и я стараюсь не пересекаться взглядом с Жозефом: без слов понятно, что в происходящем нет ни капли сексуального и неумолимо растет вероятность того, что мы вот-вот рассмеемся как сумасшедшие. Даже поцелуи звучат фальшиво.
Я умышленно первой тянусь к его штанам, потому как догадываюсь, что член у него не встанет. Я надеюсь изо всех сил, что ошибусь в своих прогнозах, но объективно шансов на это нет никаких. Я знаю, что можно лишь уменьшить размеры катастрофы, и рассчитываю на силу своего убеждения. Однако эрекции у Жозефа так и нет, и это совсем на него не похоже. Нет, его член будто съежился, прижимаясь к животу, и не поддается ни моей нежности, ни моим усилиям, поглядывая на меня, как упрямый ребенок, отказывающийся идти вперед. Я не могу ни в чем обвинить ни Жозефа, ни его достоинство, зная, что мой парень как минимум так же огорчен, как и я сама. Происходящее вовсе не возбуждает. Эрекция сделала бы это представление менее отвратительным, но разве не было бы это безвкусицей — возбудиться в руках этой огромной куклы? Мне тоже никак, в этом мы крайне солидарны.
Нельзя более не соответствовать моим идеалам женской привлекательности, чем не соответствует им Лариса. В ней есть это подобие удручающего совершенства: отменные высоко вздернутые груди, маленькая, но круглая попка, молочного цвета мягкая кожа, начисто выбритая аж до крохотного лобка, а внутри — тончайшая репродукция гениталий, как у кукол «Полли Покет», такой необыкновенной чистоты, что задумываешься, не линяет ли она каждое утро. Напрасно я пытаюсь учуять меж ее ягодиц хоть каплю животного, человеческого запаха — деталь, несовершенство, которое сблизило бы нас, — дырка в ее заднице могла бы быть выставлена в витрине, перед которой преклонялись бы толпы. Еле заметная выбоина, розовая, как щека ребенка, она нейтрализует своей красотой любую грязную мысль. А я, с моими взъерошенными волосами по всему телу, с моей ненакрашенной и не намазанной кремом кожей и запахом табака, жадно принюхиваюсь к разным частям тела этой равнодушной конкурсной овчарки. Малюсенькие до жалости клитор и половые губы кажутся мне почти незаконными и погружают в уныние. Только моя слюна и придает вкус этой трещине, как будто Лариса была неким сосудом, принимающим форму и цвет фантазий каждого клиента, пряча свою собственную душу в тепле, глубоко под слоями апатии. Даже поза 69 — она сверху — превращается в аккуратное ношение головного убора, и Жозеф, который обычно голову теряет от этой позы, смотрит на нас с опаской, будто спрашивает себя, что это — плохой фильм или кошмар. Быстро натягивая презерватив на его член, я бросаю на него взгляд, в котором читается: из уважения к моим семистам евро, из жалости займись с ней сексом.
