Медленно снова иду к ней, шаг за шагом, как хищник, готовый вот-вот рвануть к добыче. Останавливаюсь на расстоянии вытянутой руки, но не касаюсь. Наклоняюсь ближе, мои глаза врезаются в её, словно пытаюсь пробить её насквозь, пройти через кожу, через хрупкость её слов. Вокруг нас — холодная тишина, пронзающая, как тысячи иголок.
— Заботиться обо мне? — повторяю, растягивая слова, будто пробую их на вкус, словно они кислые, гнилые. — Ты что, решила, что я нуждаюсь в заботе? Ты видела меня? Ты знаешь, кто я?
Поднимаю руку, но не касаюсь. Лишь держу её возле её лица, как напоминание о том, кто я и что могу сделать.
— Я убиваю людей, Диана. Я не тот, о ком заботятся. Меня боятся. Меня ненавидят. Меня покупают за деньги, чтобы я вытаскивал души из тел. Я хищник, понялa? — каждое слово падает, как камень, с жестокостью, от которой не сбежать. — Ты думаешь, что можешь предложить мне заботу? Я разрываю тех, кто пытается приблизиться.
Отступаю на шаг, но взгляд не отпускает её. Она стоит там, снова с этой дурацкой решимостью в глазах, как будто это что-то изменит.
— Оставь эти глупости. — Голос становится холоднее, будто я уже начинаю терять терпение. — Заботиться… Заботься о себе!
Замолкаю, на мгновение обдумывая её слова. Взгляд снова скользит по её лицу, по этим большим глазам, полным наивного упрямства. Чувствую, как внутри меня нарастает что-то тёмное, что-то, чего я не могу контролировать.
— Я не прошу твоей заботы, — резко бросаю ей, отводя взгляд. — И не собираюсь принимать её.
- А я все равно буду...Даже о хищниках надо заботиться. А еще я голодна и хочу есть. А ты не дал мне купить кастрюлю и еду. В твоем холодильнике совершенно пусто. Я бы приготовила поесть. Я хорошо готовлю.
Секунда. Я стою молча, смотрю на неё, а внутри что-то разрывается. Она не сдаётся. Чёртова девчонка. Упрямо смотрит на меня своими большими глазами, и слова льются, как ручей, спокойные, почти уверенные.
«О хищниках тоже надо заботиться», — её голос, мягкий, но полный решимости, звучит в моей голове, словно насмешка над всем, что я создал вокруг себя. Над моей тьмой, над моими границами.
— Ты вообще слышишь себя? — шиплю я сквозь зубы, делая шаг ближе. — Заботиться? Готовить? Ты думаешь, что если накормишь меня, это что-то изменит? Что я вдруг стану... кем? Добрее? — короткий хриплый смешок вырывается из горла. Я смотрю на неё, не скрывая своего презрения.
.Моя рука снова ложится на стол рядом с ней. Давление нарастает. Я хочу, чтобы она поняла — её слова здесь ничего не значат. Абсолютно ничего.
— Ты говоришь, что голодна? — голос мой становится ниже, почти угрожающим. — И что, чёрт возьми, я должен сделать с этим? У меня нет ни кастрюль, ни твоей сраной еды. Это не ресторан. Ты попала не в те стены, чтобы ждать завтраков, обедов и ужинов.
Я смотрю на её лицо, на эти мягкие, детские черты, которые разрывают меня изнутри. Она стоит здесь и говорит о кастрюлях, еде, заботе... Чёрт, она будто не понимает, где находится.
— Ты умеешь готовить? — наклоняюсь ближе, ледяной сарказм в каждом слове. — Молодец. Но ты не понимаешь, что здесь всё иначе. Ты могла бы готовить для людей, а я не человек, Утенок. Я монстр. Ты должна это усвоить.
Надолго замолкаю, смотрю в её глаза, ожидая хоть какой-то реакции. Ожидая, что она испугается, что дрогнет, что это упрямство наконец растворится в страхе. Но нет. Она стоит на месте. Чёрт бы её побрал, она не уходит.
— Ладно, — срываюсь я, почти бросая слова, отступая на шаг. — Хочешь еды? Хорошо. Будет тебе еда. Сейчас пойдешь купишь всё, что тебе нужно, и сделаешь, что считаешь нужным. Только запомни — если хоть одна копейка исчезнет, я тебе руки оторву.
Я отворачиваюсь от неё, чтобы скрыть тот адреналин, что бурлит внутри. Её наивность, её решимость — всё это просто мешает мне оставаться тем, кто я есть.
— И не жди благодарности.
Глава 6
Спустя две недели
Стук в дверь раздался глухо и уверенно. Однотонный, как метроном. Один. Два. Три. Это мог быть только он. Ашар всегда стучал так, чтобы не оставить сомнений в своём присутствии, чтобы сразу обозначить — он здесь. Ему не нужно было звонить в звонок, не нужно было ждать разрешения войти. Ашар действовал, как всегда, с уверенностью хищника, и когда он появлялся, весь мир вокруг меня будто бы начинал двигаться быстрее. Нажатие пальцев на ручку двери — и передо мной тот же самый волк, с которым мы прошли через огонь и кровь.
Его глаза, тёмные и колючие, сразу упираются в меня, цепко, как всегда. Я знаю этот взгляд, знаю этот холодный свет в глубине его глаз. Он всегда всё видит насквозь, всё чувствует до мелочей. Его присутствие словно вырезает пространство вокруг, наполняет комнату густым электричеством, которым пропитаны его движения, его слова, его мысли. Чёрные волосы коротко стрижены, лицо жёсткое, и на правой щеке виден шрам — след давней драки. О нём мы никогда не говорили, но я знаю, что Ашар каждый раз вспоминает, как этот шрам появился, когда прикасается к нему двумя пальцами.
— Ты завёл питомца, Монгол? — его голос звучит, как насмешка, грубая в его стиле. Слова отдаются эхом в моей голове, я слышу в них сквозную издёвку. Он всегда говорил так. Но я знал, что за этими словами всегда стоит больше. Намного больше. Он мой лучший друг. В чем-то ближе мне чем брат-близнец с которым у меня довольно сложные отношения.
Ашар медленно оглядывает комнату. Я вижу, как его глаза блуждают по помещению, цепляются за мебель, за вещи, за каждый мелкий элемент. Но в первую очередь его взгляд цепляется за неё. Диана стоит в углу комнаты, пытаясь быть как можно меньше. Но она не ведет себя как ребёнок, она не просто напуганный зверёк. В её взгляде есть что-то другое, что-то дерзкое. И это заметил Ашар. Я чувствую, как его взгляд пронзает её с ног до головы. Смотрит на неё так, словно пытается разгадать её, раскусить, словно хочет разрезать её на части своим холодным, цепким разумом.
Она не отводит глаз, хотя я вижу, как её руки дрожат. Она хочет выглядеть сильной, но не может. И всё же она не боится так, как я привык видеть страх у других. Она стоит. Дрогнувшая, напряжённая, но стоит. Я ощущаю, как напряжение между нами растёт, словно канаты, которые туго натягиваются до предела.
— Забавная девчонка, — наконец выдает Ашар, его голос на этот раз уже более мягкий, но в нём чувствуется скрытая угроза, словно в его словах притаился какой-то подвох, я слишком долго и хорошо его знаю, чтобы не понимать этого – девчонка ему не понравилась. Он улыбается уголками губ, но я знаю, что это не настоящая улыбка. В этом нет тепла. Это не улыбка дружбы, это не братская шутка. Он не понимает, почему она здесь. Он не понимает, что она делает в моём доме.
И, чёрт возьми, я сам этого не понимаю.
Он смотрит на меня, ожидая ответа. Но я молчу. Мы оба знаем, что объяснений не будет. Мой взгляд скользит по комнате, и я чувствую на себе его глаза — настороженные, цепкие. Ашар был тем, кто всегда мог просчитать любого. Он был на шаг впереди всех, кто пытался угнаться за ним. Он не терял из виду ни одного движения, ни одного выражения лица.
- Иди к себе! – бросил я Утенку и она немедленно ушла, закрыла за собой дверь. За эти две недели мы немного притерлись к друг другу. Неприкосновенное подчинение – это самое главное условие ее пребывания здесь.
Он подошёл ближе, сел напротив меня в кресло, вытянув ноги перед собой, будто это его территория. Словно он здесь хозяин. Мы сидим в полной тишине, которая висит между нами, как острие ножа. Он первым нарушает эту тишину, бросая фразу, которая бьёт прямо в цель:
— Ты стал другим, Монгол. И теперь я понимаю почему не узнаю тебя эти несколько недель.
Он уже сделал свои выводы. И они ему не нравятся.
Я смотрю на него и в чем-то меня все это бесит. Он прав. Чёрт возьми, он всегда прав. Диана изменила что-то внутри меня, что-то сломала или, может, наоборот, починила. И мне это не нравится. Это злит. Но я не буду объяснять Ашару. Он не поймёт, и мне не нужно, чтобы он понял.
