Дана одета в легкое платье — тут она может позволить себе открытую одежду, правила приличия остались далеко, кажется, что в другом мире. На сгибе локтя она держит мантию члена Ордена и время от времени рассеянно поглаживает черный бархат, так, будто хочет убедиться, что мантия еще при ней. Непохоже, чтобы она волновалась, хотя мое волнение она, конечно же, чувствует. Скорее всего, в какой-то мере оно передается и ей.
Я запускаю руку в потайной карман камзола и сжимаю браслет из храмового серебра, который прячется там от посторонних глаз. Выполняю эту нехитрую манипуляцию уже тысячу раз, но не извлекаю его на свет, просто осторожно щупаю металл. Чуть меньше двух тысяч лет минуло с того момента, когда я принес клятву верности Ордену и вместе с мантией и перстнем получил от Магистра это невзрачное на вид украшение. «Его ты подаришь той женщине, с которой захочешь разделить вечность, Винсент. Но второго шанса у тебя не будет. Ты сможешь сделать предложение только один раз». Тогда я подумал: один раз за бессмертную жизнь? Всего лишь один раз?
— Тут красиво, — нарушает тишину Дана.
Абсолютно несвойственное ей высказывание — не припомню, чтобы она когда-нибудь восхищалась природой. Скорее всего, она почувствовала, что молчание затягивается, и решила сказать хотя бы что-нибудь. А заодно и прозрачно намекнуть мне на то, что я уже должен сообщить ей то, что хотел. Иначе с чего бы мне приезжать с другого конца света только для того, чтобы пересечься с ней в Храме?
— Дана, — начинаю я и в последний момент замолкаю, не решаясь продолжать. Серебряный браслет холодит ладонь. Я редко доставал его, так как в этом не было смысла, но каждый раз замечал, что он всегда остается холодным — другие вещи из храмового серебра мгновенно нагреваются до температуры тела своего владельца. Холодный и пустой. С чего бы ей отвечать мне «да»? И с чего бы ей вообще мне что-то отвечать?
Она по-прежнему смотрит вниз, на лес. Поднимается ветер, пока что легкий, но к ночи он превратится в ураган. Он играет ее волосами, не собранными в прическу и не перехваченными лентой. Она сидит вполоборота ко мне, и я могу видеть ее лицо: на нем нет ни намека на эмоции. Внешне она — само спокойствие, но по какой-то причине не поднимает на меня глаза.
— Дана, — снова начинаю я и, сделав короткую паузу, говорю фразу, которую повторял про себя уже миллион раз, но так долго боялся сказать вслух: — Согласна ли ты разделить со мной вечную жизнь?
Мой мир, до этого казавшийся таким большим, сжимается до миниатюрных размеров. Он сосредоточен в той вещи, которую я сейчас держу в руке: браслет из храмового серебра, который так долго лежал без дела и ждал своего часа. На предложение руки и сердца нельзя ответить отрицательно, но можно промолчать. И Дана не торопится заговаривать. Еще несколько секунд она смотрит на склон горы, а потом поднимает голову, и наши взгляды встречаются. Я могу прочитать ее мысли — несмотря на то, что она уже давно сняла с себя полномочия наставницы, мы до сих пор чуть ближе ментально, чем остальные каратели — но это было бы бесчестным поступком. Или… или мне было страшно узнать, о чем она думает.
Я не помнил, что такое страх. В последний раз я боялся чего-то много сотен лет назад, так давно, что, казалось, с того момента минула целая вечность. Что напугало меня тогда? Мысли о бесчестной смерти? Нет. Смерти я не боялся, да и в то, что она бывает благородной или бесчестной, не верил. Смерть — это просто смерть. У нее нет лица. Она приходит, забирает того, кого нужно забрать, и уходит. Перед ней все равны, будь то светлое или темное существо, богач или бедняк. Я боялся, что кто-то причинит вред тем, кто мне дорог? Нет. Они сами могли постоять за себя, а если бы им понадобилась моя помощь, я бы помог им, не задумываясь. Теперь же я испытывал странный, неправильный страх. Страх, который, скорее, свойственен смертным. Страх потерять того, кто тебе дорог, еще до того, как этот кто-то ответил тебе взаимностью.
Дана смотрит на меня не прямо и гордо, как обычно, а чуть склонив голову на бок. О чем она думает? Почему она думает и не отвечает? Я пытаюсь разглядеть что-то в ее глазах, но это невозможно: предки-вампиры обделили нас выразительным взглядом, он всегда остается бесстрастным, даже если мы признаемся кому-то в любви. Порой нам кажется, что в глазах другого появляется что-то человеческое… но это просто наши фантазии. И в глазах Даны я вижу только холод.
Что она ответит? Скажет «да», и тогда браслет по праву будет принадлежать ей? Или промолчит, и тогда мне останется только отправиться в Храм и бросить крошечную вещицу в чашу со священным огнем? Я не раз видел, как сгорают вещи из храмового серебра. Он испарится мгновенно: вспыхнет и превратится в искры, а потом их забросают песком и бережно закроют чашу специальным колпаком до следующего раза. «Его ты подаришь той женщине, с которой захочешь разделить вечность». Всего лишь один раз.
— Да, Винсент, — отвечает Дана коротко. Она намеренно не использует стандартную длинную формулировку, и мы оба понимаем, почему.
Я застегиваю на ее запястье браслет, и она внимательно разглядывает его — так, будто еще никогда не видела такой странной вещи. И мой мир снова становится большим. Таким большим, что его не охватить даже силой мысли, не объехать даже при условии, что у нас будет десять вечных жизней. И теперь рядом со мной есть существо, которому я смогу его подарить.
— Знаешь, сколько я ждала тебя? — спрашивает у меня Дана. — Почти две тысячи лет.
— Знаю. Мне нечего сказать в свое оправдание.
Дана качает головой.
— Я не об этом, Винсент, — говорит она. — Я бы ждала тебя дольше. Я бы ждала тебя хоть десять тысяч лет. Когда ты кого-то любишь, ты готов ждать вечно.
Мне хочется так много ей рассказать. Хочется говорить обо всем, рассказывать о самых простых вещах, не упускать мелочей, потому что они всегда самые важные — а мы всегда молчим о самом важном, и потом жалеем об этом. Хочется раз за разом объяснять простые истины. Прямо сейчас, не упуская момент, ведь это не может ждать. Но больше всего на свете мне хочется ее поцеловать. Сжать в объятиях и никуда не отпускать, что бы ни случилось. Увести ее куда-то, где не будет никого, кроме нас двоих — и навсегда остаться в этом мире. И я наклоняюсь к ней, но Дана поднимает руку и делает предостерегающий жест, а потом указывает на Храм у нас за спиной.
— Подожди немного, Винсент. Еще совсем немного.
После двух тысяч лет ожидания несколько дней должны показаться секундой, но я уже знаю, что они будут тянуться бесконечно. Через пару минут мы подойдем к Магистру, Дана покажет ему мой подарок, он поздравит нас и начнет готовить церемонию, а моя будущая подруга будет выбирать сопровождающую и подходящее для такого случая платье. Несколько дней шума и галдежа, которые мы, конечно же, проведем на ногах и не присядем ни на минуту — нашей церемонии предназначения ждали все, начиная с Магистра и заканчивая самыми незаметными темными слугами Храма. А пока мы сидим, смотрим на темное небо и думаем — каждый о своем, но наши мысли уже становятся общими. Я накрываю рукой ладонь Даны, и она легко сжимает мои пальцы.
