Ознакомительная версия.
В Канне все уже грустили оттого, что выходя на улицу, приходилось надевать куртки. Осень только началась, а людям уже хотелось обратно в тепло, в радость, в отдых. Нам все-таки повезло, невероятно повезло!
— Ага, рассказывает, что Комиссия установила для этого плато специальную погоду, оттого и цены на землю высокие.
— Надо же, всегда солнце, всегда голубое небо и снега нет. Вот бы Комиссия ввела новую моду — продавать дома с собственным климатическим контролем. Захотел — над твоим домом солнце, захотел — дождик, захотел — снег пошел.
— И как, ты думаешь, при этом должно выглядеть небо — расчерченным на мелкие квадратики? Из одного моросит, во втором тучки, в третьем солнце. А как тогда будет выглядеть город в целом?
— Что ты сразу так глобально мыслишь? Зато как здорово представлять, что погоду можно было бы контролировать самому…
— Наверное, это не так просто. И цены на такие не дома взвинтили бы неимоверно.
Подруга посмотрела на меня со смешинками на дне синих глаз — «Элли, не будь занудой!».
— Ну да, а вообще идея неплохая, — миролюбиво согласилась я. — Хорошо хоть в регионах подобное практикуют, и можно приехать в гости, когда везде уже холодно, скинуть верхнюю одежду и покупаться в удовольствие!
— Только не обгорите, — посоветовали с переднего сиденья.
Мы синхронно кивнули, после чего вновь погрузились в задумчивое предвкушение скорого отдыха — как там будет? Большое ли ранчо? Понравятся ли нам лошади? Как распланируем дни, чем займемся, какого вкуса сохраним воспоминания?
Одно мы обе по молчаливому согласию знали наверняка — в «Зеленых холмах» нам обязательно понравится.
К моменту наступления сумерек мы успели один раз заправиться, три раза перекусить, столько же раз остановиться, чтобы выйти и размять ноги, переслушать все радиостанции, наиграться с навигатором, досыта налюбоваться пейзажами и… уснуть.
Когда я проснулась, вокруг царила темнота, из приоткрытого окна доносился стрекот цикад, пахло ночной свежестью и сеном; автомобиль стоял, водителя в машине не было. Его голос раздавался неподалеку и в тишине, разлившейся над погруженным во тьму пейзажем, был хорошо различим.
— Я оставлю вам свой номер. При любых чрезвычайных обстоятельствах звоните — я приеду сам или пришлю помощь.
«Мой Рен. Всегда такой деловитый, серьезный, собранный, готовый к неожиданностям».
— Да-да, конечно.
Нисса! Я встрепенулась, так как узнала бы ее голос из тысячи.
— Лайза! — я потрясла подругу за плечо. — Мы приехали, слышишь? Приехали!
— У-у-ум? Спать хочу…
— На выход! Надо выгрузить вещи.
Я сама, признаться, валилась с ног, но из машины выползла с рекордной скоростью. Огляделась по сторонам, не увидела ничего, кроме двух светящихся на первом этаже деревянного дома окон и темных силуэтов, и спешно направилась к ним. А когда приблизилась, то тут же заключила хозяйку ранчо в объятья.
— Нисса! Как же я рада!
Та тихонько рассмеялась.
— Элли, вот и увиделись. Сейчас разгрузите вещи, ваша комната давно готова, Эд сегодня лег пораньше, уже спит — хотел вас дождаться, но устал. Может, вам на чердаке постелить? А то я в обычной комнате…
Представив, с каким грохотом мы — две сонные тетери — полезем на чердак, я помотала головой.
— Комната нам как раз.
— Хорошо, а то я что-то засомневалась, хватит ли вам романтики.
— Вот моя романтика! — я улыбнулась и указала на широкоплечего спутника.
— Здравствуйте, я — Лайза! — тем временем представилась подоспевшая подруга, которая уже умудрилась достать из багажника обе сумки и припереть их сюда, несмотря на недовольный взгляд Рена.
— Рада знакомству. — Нисса тепло улыбнулась, пожала протянутую руку, затем повернулась к водителю, который в этот момент внимательно оглядывал окрестности. — Вы не волнуйтесь, здесь очень тихо, криминальная обстановка на нуле. Сюда очень сложно добираться, соседей мало, и все они далеко.
— Это, может, хорошо, а может, и плохо.
Обстоятельный Рен. Иногда слишком серьезный.
Когда сумки были занесены в дом, остатки еды переместились из багажника в холодильник, а Лайза исчезла за деревянной дверью, которую окрестили «ваша», Рен приподнял мой подбородок теплыми пальцами и попросил:
— Звони мне, хорошо? Каждый день. Если пропустишь хоть один звонок утром или вечером, я приеду.
— А если у меня сядет телефон?
— Зарядка с собой? Просто не забывай заряжать и звонить, иначе я приеду.
Где контроль? Где забота? Иногда между ними такая тонкая грань, что и не разглядеть, но мне было тепло.
— Хорошо, буду звонить. Но если вдруг не дозвонюсь, то сначала набери Лайзу, ладно?
— Договорились.
И я обняла его — теплого, родного, бесценного для меня. Уже знала — буду сильно скучать, потому что ни одна смена обстановки, ни один отдых никогда не заменит его — любимого мужчины рядом. Кольца рук, в котором спокойно, теплой груди, к которой можно прижаться носом, взгляда, которым всегда спросит: «У тебя все хорошо?».
— Я никуда не делся, я рядом. — Он будто прочитал мои мысли. — Если нужно, прилечу сюда на вертолете, не переживай.
— Я не переживаю. — Губы сами собой расползлись в улыбке, когда я вспомнила «друзей» Рена, которых видела всего лишь несколько раз в жизни: один со шрамом, другой с белой косичкой на затылке и ежиком на макушке, третий черный и волосатый… Немудрено, если среди них «случайно» отыщется пилот вертолета.
— Все, беги, завтра у вас начинается отдых.
Он поцеловал меня на прощание, прижал к своей груди и ушел. От ужина отказался, от ночевки тоже — поехал обратно.
«Терминатор».
Наверное, Лайза в чем-то права.
Когда я скользнула за «нашу» дверь и очутилась в комнате с одним окном, двумя кроватями у стен и скрипучим полом, Лайза уже спала. Ее пузатая сумка стояла рядом, покрывало было сброшено на пол, в лунном свете белели на простыне ноги. Кто-то нагло и совершенно уютно сопел.
— Вот ведь быстрая.
Мечтая завалиться и последовать ее примеру, я принялась стягивать с себя одежду.
— Что, все такой же?
Такой же. И нет.
Он спросил так, потому что поймал мой зачарованный изучающий взгляд, приклеившийся к загорелому испещренному морщинами лицу, а я никак не могла оторваться — рассматривала его и улыбалась. Эд, передо мной сидел Эд. Тот самый Эдвард, который когда-то пергаментной мумией лежал на кровати в палате Корпуса, который отвлек на себя охранников, который помог бежать… Тем самым, однако, его теперь можно было назвать с большой натяжкой. Да, тот же хромающий «кирзовый сапог» — жилистый, тощий, нескладный, — но теперь неуловимо изменившийся, помолодевший где-то внутри. Выгоревшие вихрастые песочные волосы, широкая улыбка, облупившийся нос, печеный затылок, сверкающие от радости глаза — он не просто помолодел, он ожил.
Ознакомительная версия.
