42
В дверь раздаётся бодрый стук.
Раз.
Два.
Три.
Будто в сердце гвозди вколачивают.
Прикрываю глаза, зажмуриваюсь. Макияж уже полчаса как в хлам. Спиной к двери прислоняюсь, сидя на полу, чувствую его за дверью. Представляю его. Кожу, запах, взгляд острый, дыхание горячее. Его всего, полностью. Представляю и умираю.
Почему не сказал? Почему солгал? Я ведь спрашивала, что отец потребовал. Прямым текстом спрашивала. Ещё когда ответил про работу на фирме, где-то глубоко почувствовала, что увиливает. Что не всю правду говорит мне.
А он просто солгал.
Это больно. Боже, как же это больно.
Он не пойдёт против отца, каким бы бунтарём не был. Сыновьей непокорности есть предел. Потому что родители знают его болевые точки, Кристина Васильевна мне это чётко донесла.
Потому и не сказал. Потому что воспротивиться не получилось отцу.
А когда собирался? Перед отлётом?
И что я буду делать? У меня шестой месяц беременности будет. Где я останусь? С кем? Как буду выживать? А Сашка?
После нескольких попыток стук в дверь стихает, но у ног оживает телефон. Раз светится сообщением, второй. Потом загорается звонком. Я сбрасываю и отключаю.
Уходи, Бамблби, уходи. Я не готова сейчас видеть тебя. Мне нужно принять твою ложь.
Он снова стучит и снова звонит. Уйдёт ведь, так или иначе.
Так и получается, хотя Семён долго не сдаётся.
Затыкаю ладонями уши и вою вголос, когда слышу, как наразрыв сигналит под окнами машина, как любимый голос много раз до хрипоты выкрикивает “Адамовна!!!” Пока соседи матом не гонят его.
— Не видишь, что ли, даже свет не горит! — кричит с балкона тётя Даша, соседка. — Катись давай отсюда, уехала она. Сумку потащила здоровенную.
Это была Лика, она повезла продукты родителям в посёлок, но мне и на руку. Пусть уходит. Пусть убирается!
И он уходит.
Я ведь сама хотела, но в момент, когда машина взвизгивает шинами по асфальту, моё сердце заходится от боли и крошится на тысячу осколков. Я ложусь на пол и больше не сдерживаюсь. Яд от стрелы, пущенной матерью Семёна, расползается по внутренностям и пропитывает их, отравляя. Превращает в чёрную жижу.
Я умираю. Прямо тут, в луже крови и ошмётках собственных крыльев, которые посмела распахнуть жизни навстречу.
Боль. Это я. Целиком.
Не умеющая жить, говорить, доверять и прощать. Снова такая. Реверс. Откат. Возврат к заводским настройкам.
А на столе горящий слепящим адским пламенем. Хватаю его и швыряю в стену с криком. Пусть соседи думают, что я бесноватая. Плевать.
Конверт падает на пол и раскрывается, выпуская из своего нутра целую стопку денег. Много денег. Знатно же бабуля оценила убийство внука или внучки. Кровиночки, ага.
Я доползаю до кровати и взбираюсь на неё. Подтягиваю коленки к груди и обхватываю голову руками. Сжимаюсь в комок. Жалкий, трясущийся и ничтожный.
Наверное, я плачу так долго, что даже не замечаю, как засыпаю. А когда просыпаюсь, то абсолютно дезориентирована, не пойму сколько сейчас времени.
Уже ночь? Сколько я спала?
Нашариваю рукой под кроватью выключенный телефон. Включаю и смотрю на время — одиннадцать вечера.
Глаза жжёт, веки отекли и болят. Я иду умываюсь, вытираю остатки макияжа. В зеркало на себя смотреть страшно.
В голове мысли снова начинают хаотично переплетаться.
Мать Семёна вряд ли врала, это ведь всё легко проверить. Но факт в том, что из-за эмоциональной реакции я и не проверила-то по факту.
Снова беру телефон в руки с намерением написать Вере. Узнать у неё, действительно ли Семёна едет на год в Японию. Думаю, сестра его точно в курсе.
Но потом передумываю. Я ведь не влюблённая девочка-подросток, чтобы через третьи лица выяснять, чем дышит возлюбленный.
Соберу мысли в кучу и завтра лицом к лицу и поговорим с Семёном. Может, он просто пообещал отцу, что уедет на стажировку, а на самом деле собирается что-то предпринять, придумать что-то. Он ведь может. Это же Радич. Мой несносный пошлый Радич.
И скажу ему как есть. И про мать, что приходила, и про беременность. И деньги эти отдам, пусть вернёт своей матери.
Так будет правильно. Так будет верно.
С этими мыслями я и засыпаю снова, прокрутив разговор в голове несколько раз. То сержусь на него, то стыжусь, что вот так вспылила и дверь не открыла. Написать ему не решаюсь — стыдно. И страшно. Если он действительно уедет, то лучше я услышу это в лицо.
Утром собираюсь в университет как в тумане. У меня всего одна пара, так как две группы уехали на практику. У Семёна как раз после моей пары занятие в нашем корпусе и на нашем этаже. Перехвачу его на большом перерыве и поговорим.
Пару провожу на удивление ровно и спокойно. Внутри буря успокаивается. У меня всегда так, когда я принимаю определённое решение. Только конверт с деньгами в кармане жжётся. Будто гранату ношу — так сильно хочется поскорее избавиться. И руки вымыть потом.
