Раздался резкий короткий свист, затем — глухой удар и слаженный вздох толпы. Барабаны смолкли, в наступившей тишине было слышно лишь бормотание упокойной молитвы. Сюзанна зажмурилась и низко опустила голову, скрывая блеснувшую в уголке глаза слезинку.
— Ну вот и все, — тихо произнес кто-то позади. — Дело сделано.
— Расступитесь, дорогу!
Зычный окрик, показывается Максу подозрительно знакомым, разбил оцепенение охватившее присутствующих. Макс повернулся, успев заметить, как на эшафоте разворачивают алое полотнище, закрывающее от взглядов толпы обезглавленное тело и пятна крови, и как сама толпа расступается в стороны, пропуская к месту казни фигуру, облаченную в черное. За ней, отстав всего на шаг и окруженная плотным кольцом стражи, следовала женщина, ведущая за руку мальчика лет трех.
— Дорогу королеве Лидора! Дорогу Агнес Дагмар Хельгорн!
Шедшая первой откинула капюшон и буквально хлестнула взглядом замерших под навесом людей, затем поднялась на эшафот.
— Откройте, — приказала ледяным тоном, кивнув на алое полотно.
— Ваше величество, — залепетал жрец, — вам не стоит…
— Это приказ. Или вы и меня короны успели лишить?
Палач молча поклонился и приподнял сперва полог, затем — накрытую тканью корзину. Агнес побелела, как полотно, пошатнулась, но устояла.
— Таков приговор трибунала, — веско произнес один из судейских. — Его вина доказана и признана десятками свидетелей.
— Да будет Солнечный милостив к нему, — королева дрожащей рукой осенила себя солнечным знаком. — Если на то воля богов, то кто я, чтобы с ней спорить?
Она дала знак накрыть тело, а затем обернулась к людям внизу:
— Жители Лидора! Я — Агнес Дагмар Хельгорн, урожденная Майер, принцесса Ванлиата и королева Лидора, не стану оспаривать законный приговор, как бы ни скорбело мое сердце о потере того, кто был моим законным супругом и вашим королем долгие годы. Кому, если не мне, знать, каким человеком был Фердинанд, какие непростые решения он принимал и как часто ошибался. Кому, если не мне, знать о последствиях и лишениях, которые обрушились на всех нас из-за этих ошибок, — её голос набрал силы и зазвенел, с легкостью добравшись до самых дальних уголков площади. — Все эти годы я старалась быть вам достойной покровительницей, милосердной и чуткой к чужим трудностям и невзгодам, но более всего мечтала подарить Лидору дитя, ставшее бы залогом стабильности и процветания королевства. Увы, боги распорядились иначе, забрав у меня всех, кого я любила, — она шагнула вперед, замерев на самом краю эшафота. — Однако Солнечный милостив: отбирая одной рукой, другой он дарует. И то, что еще вчера я назвала бы оскорблением и изменой супружеским обетам, сегодня назову волей провидения.
Она взмахнула рукой, указывая на мальчика, испуганно вцепившегося в юбку женщины.
— Это дитя наречено при рождении Арном Герартом фон Мегилем, однако его истинное имя — Арн Герарт Хельгорн. Он — сын моего супруга, рожденный вне брака, однако признанный Фердинандом одним из членов королевской семьи.
По толпе прокатился разноголосый ропот, в котором причудливым образом перемешались слова «бастард» и «наследник». Однако Агнес явно не закончила.
— Мне, как и вам, было нелегко узнать о супружеской измене. Первой реакцией были гнев и обида, однако взглянув в лицо этого ребенка и найдя в его глазах отражение любимых черт, я не смогла остаться равнодушной к его судьбе. Я обратилась к богам и с огромным почтением и смирением приняла их ответ. Пусть мне не удалось выносить и родить собственное дитя, однако я могу стать приемной матерью того, в ком течет королевская кровь. Стать королевой-регентом, чтобы, когда придет час, передать власть в руки достойного сына Лидора. Уверена, специальный совет примет мои слова для рассмотрения и вынесет справедливое решение в ближайшее время.
В этот раз заговорили разом уже не только горожане, но и аристократы. Кто-то звонко расхохотался, кто-то бормотал проклятия. Агнес медленно обернулась к Сюзанне и слегка кивнула в знак приветствия, как могла бы кивнуть милостивая королева своей непутевой, но все еще любимой подданной. Затем спустилась к ребенку, около которого собралась внушительная толпа.
— Фрои и фрове, милорды, — Макс, наконец, понял, чей голос разгонял толпу, выкрикивая имя королевы: лорд Жаньи собственной персоной. — Позвольте проводить её величество и его высочество во дворец. Дорога была слишком утомительной, однако рассвет, казавшийся скорбным, принес всем нам надежду.
Глава 41. Ками
Дверь в комнату открылась без единого скрипа, и Ками даже не повернула голову, увлеченно продолжая читать какую-то книгу. Каштановые кудри были уложены в замысловатую прическу, в ушах покачивались изумрудные капли, но черное платье с высоким глухим воротом неприятно контрастировало с этой торжественной красотой. Несколько мгновений Людвиг, затаив дыхание, любовался тем, как лучи восходящего солнца играют на её бледных щеках, пронизывают светом выбившиеся завитки волос, как едва уловимо шевелятся розовые губы, повторяющие слова… Слова заупокойной молитвы.
Людвиг кашлянул, заставив её вздрогнуть и обернуться. Книга выскользнула из ослабевших рук и беззвучно упала на ковер, знакомые и бесконечно любимые глаза наполнились слезами, а в следующее мгновение она сорвалась с места и сжала его в объятиях.
— Ну-ну, — он смущенно погладил её по плечам и спине, — я думал, ты обрадуешься моему возвращению, а ты рыдать. Женщины, — притворно вздохнул он. — Уезжаешь — плачут, возвращаешься — снова плачут. Знал бы, что будет такой прием, не трясся бы всю ночь в седле, а выспался как следует в каком-нибудь приличном трактире. Солдаты предлагали остановиться и посмотреть на танцовщиц в одном интересном заведении, надо было соглашаться.
— Я плачу от радости, — всхлипнула Ками и тут же ткнула его кулачком в плечо: — и ни о каких танцовщицах знать не желаю.
— Как скажешь, — Людвиг попытался заглянуть ей в лицо, но она только отчаянно замотала головой. — А о трактирах?
— И о трактирах.
— Тогда, может, о плавании?
Она громко потянула носом и наконец подняла на него глаза:
— Никаких плаваний. Слышишь? Никогда.
С этим Людвиг спорить не стал, выразив согласие самым доступным способом: поймав губы жены и не отпуская их до тех пор, пока у обоих хватило сил и дыхания на поцелуй.
Ками сжалась в его руках крохотным теплым комочком, воплощением счастья и уюта, дома, за которым он неимоверно скучал эти дни, безопасности, оставшейся словно бы в другой жизни. Казалось, она не заметила ни слишком объемной одежды, висевшей теперь на нем мешковато и неказисто, ни дополнительной седины, пробившейся в волосах. Просто смотрела, обнимала, прикасалась и слушала так, как умела только она одна.
А послушать было что, и вопреки собственным словам, Ками потребовала рассказать обо всем, что произошедшем в проливах. Хмурилась, безошибочно замечая в описании путешествия мелкие признаки надвигающейся беды, кусала губы при упоминании имен людей, которым повезло существенно меньше, чем Людвигу, а когда повествование дошло до захвата кораблей и плена, вообще отвернулась.
— Всё уже позади, — Людвиг взял её руки в свои и аккуратно разжал крепко стиснутые кулаки. — Мертвым мы не поможем, а живые или вернулись домой, или на пути к нему.
— Дай боги, — отозвалась она, и Людвиг внезапно понял, что Ками не напугана и не скорбит, а едва сдерживает ярость. — Знаешь, это может показаться странным и нелогичным, ты даже можешь сказать, что это бредни перепуганной женщины, но меня не оставляет чувство, что ваша экспедиция была обречена с самого начала.
Лицо Людвига осталось невозмутимым, но Ками, не сводившая глаз с мужа, подозрительно прищурилась:
— Ты рассказал не все, верно?
— Не то, чтобы не всё… — он потер подбородок, заросший короткой щетиной, и неопределенно качнул головой. — Но… Ох, дорогая.
Он встал и нервно зашагал по комнате. Подошел к упавшей книге, рассеянно поднял её с пола, пролистал, удивленно произнес:
