Обделенные мужским вниманием дамы также бросали на прекрасного хранителя пылкие взгляды. Не раз и не два Эйрих заставал в своих покоях пробравшуюся тайком стройную фигуру в струящихся шелках, но и здесь он оставался холодным, словно лед, оправдывая собственное прозвище — Северный цветок, полученное с легкой руки принца Манфреда, сейчас осаждавшего города его далекой заснеженной родины…
… Эйрих давно уже научился находить дорогу к Гробнице, самому отдаленному строению вне пределов Коронного замка, без помощи пажей и рабов. Вот и сейчас он уверенно шествовал через дворы и переходы, пока не достиг центрального двора, больше похожего на главную городскую площадь, и бросил взгляд на подножие лестницы, по которой поднялся ровно полгода назад… Больше ему не доводилось бывать в Тронном зале и парадных покоях замка. Ему там нечего было делать. Его обязанности уводили его далеко-далеко от журчащих фонтанов, разноцветных витражей и уютных беседок — в строгий полумрак особого мира Гробницы, мира, где царили Печаль и Смерть.
Однажды, будучи вынужден покинуть место службы раньше, чем император совершит свой ежедневный визит, после которого Эйрих мог быть свободен, — внезапно закончился запас благовонного масла, которым он заправлял светильники для ночного времени, — юный дан вернулся к решетке, отделяющей замок от моста над пропастью, когда там уже расположился эскорт правителя во главе с командиром гвардии.
— Приветствую тебя, Эйвинд, — граф де Вер церемонно поклонился, следуя этикету, но улыбка его была неофициально-теплой. Юноша в длинной белой мантии с капюшоном, какие носили все жрецы и служители заупокойных культов, слегка улыбнулся в ответ — он чувствовал, что при иных обстоятельствах знакомства этот внешне строгий аристократ вел бы себя с ним гораздо свободнее… это и задевало самолюбие крылом лести, и все еще вызвало легкое неприятие…
— Я выходил за маслом для светильников, — он не обязан был отчитываться перед графом, поскольку подчинялся лично императору, и больше никому, но счел нужным объяснить свое отсутствие — Конрад, погруженный в свою непроходящую печаль, может и не заметить его отсутствия. — Давно он там нынче?..
— Не дольше обычного, — граф взглянул на солнечный диск, едва затуманенный полупрозрачными облаками.
— Ясно, — Эйрих взялся за створку решетки, но его остановил вопрос Бертрана де Вера.
— Ты ведь хотел еще о чем-то спросить, Эйвинд?..
Юноша обернулся. Их взгляды встретились. Напряженное внимание и тень надежды в одном, и легкое смущение в другом.
— Да… я понимаю, что не должен интересоваться… но как на самом деле погиб Динео?..
«Что они с ним сделали?!» — синие, будто небо над головой, глаза дана впились в темные зрачки императорского друга.
— Хм… — граф положил руку на парапет ограждения, защищающий площадку перед мостом, и взглянул вниз, в глубокую пропасть под мостом, на дне которой неслышно шелестел узкий ручей, едва различимый среди острых скал и обломков камней. — Он неловко оступился, зачем-то взобравшись на ограждение балкона в своей комнате… это видели несколько слуг… должно быть, потянулся за цветком… он любил цветы…
— Да, я слышал об этом…
«Значит, его сбросили?!»
— Почему же вы так ничего и не…
Граф внезапно схватил его за рукав мантии и вскинул руку перед собой.
— Смотри, Эйвинд, орел парит над пропастью! Это добрый знак!
«Замолчи сейчас же, глупый! Ты обещал быть осторожным! Что же развязало тебе язык?!»
«А почему вы до сих пор ничего не предприняли? И убийцы все еще свободны?!»
— Ступай, хранитель, императору может понадобиться твоя помощь, — Бертран де Вер отпустил руку юноши и распахнул перед ним створки решетки, пропуская на узкий, сверкающий под солнечными лучами каменный мост.
Эйрих шел по нему, приближаясь к белому зданию Гробницы, и впервые в его душе вскипало незнакомое доселе возмущение. Этим прекрасным краем под солнечными небесами, этими просторами полей и лесов, благословенными плодородием самими богами, всеми этими землями, пастбищами, стадами, пашнями, виноградниками, шумными городами, охотничьими угодьями, фигурными замками, завоеванными странами и тысячами рабов, бескрайней гладью моря с флотилиями и россыпью диковинных островов — всем этим миром владел мертвец, живущий в сердце императора! Которому не было дела до мира живых! Который без улыбки встречал рассвет на ложе с очередным коротким увлечением, и который оставался безучастен к прелестям своей все еще бездетной жены! Который рассматривал планы нового строительства, торговых предприятий и завоеваний, не испытывая тяги к жизни!
Эйрих знал, что он увидит сейчас, шагнув в холодный сумрак последнего пристанища столь страшно погибшего фаворита — коленопреклоненную фигуру у строгого саркофага с выбитой на крышке краткой и красноречивой эпитафией, также отвергающей жизнь: «Незабвенный»! И если до сего дня юноша считал это если уж не правильным, то хотя бы незыблемым и достойным благоговейной тишины, то сейчас ему хотелось ворваться внутрь с громким криком: «Опомнись, повелитель, вспомни, на каком ты свете!» — сломать тяжелые двери, впустить в усыпальницу яркий свет, и заставить Конрада подняться с колен — ради себя самого, ради этого прекрасного мира… и ради будущего… Взять бы сейчас и расколоть молотом Тора эту крышку! И показать заживо хоронящему себя, ради чего он так убивается — ради тлена!
Эйрих в ужасе зажал себе рот рукой и прислонился пылающим лбом к холодной стене, пытаясь унять бешено бьющееся сердце и успокоить свой взбунтовавшийся разум. Он и сам не понимал, что на него вдруг нашло, откуда эти ужасные мысли и почти неодолимая тяга к святотатственному поступку.
— Ты вернулся? — глухой голос императора вывел его из состояния шока.
— Да, государь, прости, что я так долго отсутствовал…
Конрад слабо махнул рукой, поднялся с колен, и чуть коснувшись губами венка из свежих цветов на плоской крышке саркофага, вышел из гробницы. Вскоре его шаги стихли на мосту. Только ветер завывал далеко внизу, а его собрат с горных вершин ворвался на миг в приоткрытую дверь, и тут же умчался прочь.
Эйрих сделал несколько шагов вперед и остановился перед статуей из искрящегося даже в сумраке внутренним светом мрамора с розовыми прожилками, вглядываясь в прекрасное спокойное лицо изваяния широко открытыми глазами.
— Если ты тоже любил его, отпусти… или я за себя не ручаюсь! — гордый потомок конунгов севера стиснул кулаки, в его синих глазах впервые вспыхнула ненависть. — Живым не место в мире мертвых! Чего ты хочешь? Отмщения? Крови? Отвечай! Клянусь предками — ты получишь свою виру, Динео, если уйдешь из сердца Конрада навсегда!
