– Бог милосерден, – торжественно произнесла Эмма, засучивая рукава своей одежды. В руке ее блистал жертвенный нож, порфира широкими складками ниспадала до полу – казалось, что жрица стояла вся залитая алой кровью. Вокруг жертвенника продолжалась адская пляска вакханок с жезлами, бичами и ножами в руках.
Эмма наклонилась над своим возлюбленным, нежно обняла его за шею, поцеловала в губы и в то же самое мгновение нанесла ему первый удар в грудь. Кровь брызнула… трепещущая жертва испустила жалобный вопль, между тем как юные сектантки оглашали воздух дикими криками, словно фурии, опьяненные запахом человеческой крови.
Рано утром лакей разбудил патера Глинского и доложил, что еврей, служивший тому в качестве шпиона, желает сообщить очень важное известие. Через минуту отворилась дверь, и в комнату вошел человек в долгополом кафтане.
– Я напал на хороший след, – проговорил он, раболепно кланяясь чуть не до земли, – только вчера получил я известие, что Рахиль, хозяйка Красного кабачка, скрывается в Ромшино, в имении господина Монкони.
– Может ли это быть?
– Почему же нет? Барышня Монкони очень дружна с барышней Малютиной и, вероятно, уже поступила в секту.
– Это правда… Но признается ли Рахиль, если нам удастся ее поймать?
– О, это хитрая бабенка! Но она боится крови и потому не участвовала в убийствах, – она оказывала секте услуги другого рода. Быть может, она и сознается, а если не захочет, так мы силой заставим ее говорить.
Патер Глинский поехал в полицию и оттуда – к Ядевскому. Потом, вместе с полицейскими агентами они отправились в Ромшино. Из предосторожности они остановились в лесу, не доезжая до усадьбы, незаметно оцепили господский дом и тогда уже постучались в ворота. Навстречу к ним выбежал кастелян, весь бледный, и поклялся, что в доме никого нет.
Иезуит вошел вместе с агентами в дом, а Ядевский остался на карауле у ворот. Вдруг из сада донесся громкий, отчаянный крик. Кто-то – по всей вероятности женщина – ругался, умолял о пощаде и ревел во все горло. Не прошло и минуты, как двое агентов притащили молодую хорошенькую крестьянку, собиравшуюся перелезть через забор.
– Пустите меня!.. Я деревенская девушка! – вопила пленница.
– Как бы не так! – усмехнулся один из агентов. – Я давно знаю тебя, Рахиль Басси! – и резким движением он сорвал с ее головы красный платок.
Еврейка упала на колени и закричала во весь голос:
– Я ничего не знаю!.. Я не виновата!
– Это мы увидим, – возразил полицейский чиновник. – Марш вперед!
Рахиль привели в комнату, где сидел патер Глинский с остальными агентами.
– Признавайся, что заставило тебя скрываться в здешней усадьбе? – начал старший агент.
– Я не сделала ничего дурного!.. Как Бог свят, ничего!
– Замолчи, разбойница, душегубка!
– Я никогда не проливала человеческой крови… В этом я неповинна.
– Говори, где твои сообщники?
– У меня нет сообщников!.. Я не преступница… Убей меня Бог на этом самом месте! Не возьму я такого греха на душу!
– А знаешь ли ты барышню Малютину?
– Знаю.
– Приходила ли она в Красный кабачок?
– Приходила.
– Зачем?
– Встречаться с господами.
– С Пиктурно и графом Солтыком?
– Кажется, да.
– Знала ли ты, что Малютина сектантка?
– Боже меня сохрани! Я этого и не подозревала!
– Ты лжешь, негодная! Тебе известно, что к этой секте принадлежит и Генриетта Монкони. Ты знаешь, где скрываются твои гнусные сообщники. Признавайся!
– Ничего я не знаю и не ведаю!
– Не хочешь признаваться? Ну, так мы тебя заставим! У нас для этого есть отличные средства.
– Пощадите! – воскликнула еврейка, падая на колени. – Я ничего не знаю!
– Перестань реветь! – пригрозил чиновник. – Кнут развяжет тебе язык!.. Позвать сюда пару здоровых баб с кнутами!
– Сжальтесь! – умоляла трепещущая от страха Рахиль. – Ведь я женщина… Неужели вы будете пороть меня?
– Не мы, а бабы.
– Нет, нет!.. Я не позволю!
– Тем скорее ты признаешься.
В комнату вошли две плотные, краснощекие, деревенские бабы с кнутами и веревками в руках. Увидя еврейку, они злорадно оскалили зубы.
– Вяжите ее! – скомандовал чиновник.
– Сжальтесь, пощадите!
Несмотря на упорное сопротивление, Рахиль была моментально связана проворными бабами.
– Прикажете начинать? – злобно усмехнулись они, обращаясь к агенту.
– Валяйте!
На обнаженную спину еврейки градом посыпались удары.
– Довольно!.. Довольно!.. Я все скажу… Развяжите меня! – кричала злополучная дщерь Авраама.
– Еще пять ударов для окончательного усмирения, – приказал чиновник.
Снова поднялись кнуты, снова заорала еврейка, но вопли ее не тронули никого из присутствующих. Рахиль призналась во всем: в своих сношениях с апостолом секты и с Эммой Малютиной, в убийстве Пиктурно и во многих других, до сих пор нераскрытых преступлениях. Она сообщила, что сектанты имеют убежища в Красном кабачке, в Мешкове и в Окоцине, и прибавила, что Эмма завлекала графа Солтыка с намерением принести его в жертву.
– Куда она его увезла?
– Не могу знать.
– Эй, бабы, принимайтесь за дело!
– Пощадите! Право я не знаю, где граф, в Мешкове или в Окоцине.
Посоветовавшись с патером Глинским, агент прекратил допрос и поспешил возвратиться в Киев, увозя с собою Рахиль.
Между тем, весть об аресте Рахили распространилась по деревне с быстротой молнии, и Юрий стрелой полетел известить об этом Сергича, а тот, не медля, отправился в Окоцин. В замке он застал только апостола, Эмму, Генриетту, Карова и Табича. Остальные сектанты разбежались: кто – в Галицию, кто – в Молдавию.
– Бегите! Скрывайтесь как можно скорее! – еще с порога закричал Сергич.
– Что случилось? – спросил апостол.
– Полиция схватила Рахиль, и она под кнутом выдала всех нас с головой… Часа через два сыщики будут здесь… Спасайтесь, пока еще не поздно.
– Я никого не удерживаю, – с невозмутимым хладнокровием произнес апостол, – сам же останусь тут.
– И мы также! – в один голос вскричали Эмма, Генриетта и Каров.
– Как хотите, – грустно улыбнулся апостол, – быть может, вы мне еще понадобитесь. Ты, Сергич, поезжай в Яссы и стань во главе нашей секты, пока вы не изберете другого апостола.
Да благословит тебя Господь!.. Теперь оставьте меня, я позову вас, когда будет нужно.
Все вышли из комнаты, а Сергич немедленно отправился по дороге на юг. Прошло несколько минут боязливого ожидания, затем апостол позвал к себе Эмму; Генриетта молилась и плакала, стоя на коленях.
Войдя в комнату, графиня Солтык упала к ногам своего учителя и покорно склонила голову.
– Настал всему конец, – начал апостол, – мы побеждены, и нам остается только умереть. Я покажу вам пример.