Елена Катасонова - Зверь по имени Брем

Елена КАТАСОНОВА

Зверь по имени Брем

Всем собакам - маленьким и большим, породистым и беспородным, живущим вместе с нами и от нас независимо, - с любовью и уважением посвящается

Брем - черный лохматый пес. Глаза у него круглые и веселые, брюшко с белой подпалиной, лапки косматые, словно Брем ходит в бурках. Интересно, что сказал бы великий зоолог, если б знал, что именем его назовут пса неопределенной породы? Образованная соседка порицала Наташу, называла это кощунством, но за Натащу вступилась бабушка, Мария Тихоновна.

- Брем был бы рад, - взяла она внучку под всегдашнюю свою защиту. - Он был бы счастлив, что его до сих пор помнят и любят. И он не считал животных хуже нас с вами...

Соседка захлебнулась от негодования, но Мария Тихоновна повернулась и ушла к себе: врачи не велели ей волноваться.

***

Легкомысленная собака Булька родила Брема в знойный июньский полдень, укрывшись от людей в подвале старого дома. Хозяева Бульки удивились невероятно.

- Как же так? - недоумевали они. - Ее же водили на поводке! Как мы ничего не заметили?

Булька, чувствуя смуту и общее недовольство, от щенков не отходила, ничего не пила, не ела и к себе никого не пускала. Но соседская девчонка Света пошепталась с Наташей, и они вдвоем проникли в подвал. Света прижимала к животу здоровенную миску с супом, а Наташа несла банку с водой. Она присела на корточки на почтительном расстоянии и, вытянув далеко руку, осторожно поставила перед Булькой воду.

Булька, не переставая ворчать, чуть шевельнулась: пить хотелось давно.

- Булечка, милая, покажи щенка, хоть одного, - протяжно попросила Наташа.

Булька перевела взгляд с банки на девочку и, поколебавшись, медленно убрала лапу: ею укрывала от мира, прижимала к себе бесценное свое сокровище - крошечный, слабо шевелящийся и попискивающий комочек.

- Ма-а-аленький, - растроганно пропела Наташа. - Ой, Светка, я его выпрошу!

- А чего просить-то? - резонно возразила Света. - Подумаешь, щенок, да еще беспородный... Они и так не знают, куда их девать.

- Правда? - обрадовалась Наташа и метнулась к двери. - Булечка, никого не пускай, я мигом!

***

Бабушка Наташу любила и баловала: их было двое на всем белом свете. Мама умерла, когда Наташе исполнилось три года. В таинственных тайниках памяти сохранились светлые волосы, теплые руки, запах сирени... Вот и все, так мало! Остальное восполняли бабушкины рассказы.

- Баб, Ты послушай, только не перебивай, - запыхавшись от бега, тараторила Наташа. - У Бульки щенки, такие маленькие, совсем слепые, давай возьмем одного, самого черненького? У тебя ведь сердце, тебе велели гулять. Помнишь, тетя Настя еще уговаривала, а ты смеялась: "Чего это я на старости лет гулять потащусь?" А теперь будет щенок, ты с ним будешь дышать свежим воздухом... Бабуль, мне так хочется живое существо! - - Тебе, значит, существо, а как гулять - так мне? - прищурилась бабушка, и добрые морщинки разбежались по ее лицу.

- Ура-а-а!.. - завопила Наташа. - Наша взяла! Баб, я буду все сама, вот увидишь, - и кормить, и купать, все-все!

- Ну-ну, тащи своего зверя, так и быть, - сказала бабушка. - Только заруби на носу, Натка, впереди восьмой класс. Будешь валять дурака, прогоню щенка на все четыре стороны...

- - А я его догоню, и мы уйдем вдвоем, далеко-далеко, - мечтательно сказала Наташа. - Ты будешь плакать и махать нам платочком вслед. - Она любила сочинять истории. - А потом тебе станет грустно, так грустно, что ты возьмешь в руки железный посох, обуешься в железные башмаки и пойдешь искать нас на край света. И пока не износишь ты три пары железных башмаков, и пока не сотрешь три железных посоха...

- И пока ты болтаешь тут, Натка, кто-нибудь выпросит щенка себе и останешься ты, матушка моя, с носом, - сказала бабушка, и Наташа ахнула и побежала к хозяевам Бульки.

Никого, как назло, дома не было. Она звонила, звонила и звонила, но поняла, что все на работе, и, печальная, вернулась домой.

- Не горюй, - утешала ее бабушка. - Потерпим до вечера. Гляди-ка, что я шью... Угадай, для кого это?

Бабушка покойно сидела за зингеровской, инкрустированной перламутром машинкой и прострачивала половичок. Наташа тут же пристроилась рядом: она любила смотреть, как бабушка шьет.

- Ой, подстилка, - догадалась она. - Это щенку?

- Конечно, - кивнула бабушка - старинный гребень не давал разлететься ее тонким серебряным волосам. - Ты к нему теперь заходи, корми Бульку, только очень не приставай! Вот увидишь, она поймет, что к чему, поймет и доверит тебе щенка.

- А они согласятся? - Наташа побаивалась толстых хозяев Бульки.

- Хозяева? Ну, я думаю, возражать не станут. Только главное - Булька. Надо, чтоб она согласилась.

- Я отнесу ей торт, ладно? - рванулась к холодильнику Наташа. - Я, баб. Сладкое уже не люблю!

Мария Тихоновна засмеялась.

- Разлюбила, значит? Отнеси-ка ей лучше мяса, вылови из супа. Да сбегай в библиотеку, посмотри, что там есть о собаках.

***

Так у Наташи появился Б рем и по мере своих слабых сил начал старательно исправлять злую не правоту природы. Сначала его держали в кухне: он пачкал, пачкал и пачкал, хотя трижды в день Наташа выносила его во двор и приучала гулять. К осени Брем усвоил, что хотят от него люди, и в кухне стало чисто.

- Ну-с, молодой человек, - сказала однажды Мария Тихоновна, - пора выходить в свет. Прошу вас... - И она открыла дверь в комнату.

Брем постоял в нерешительности, покачиваясь со сна на коротких лапках, и медленно, с опаской вышел из кухни. Старательно обнюхивая пол, он потрусил по знакомому коридорчику и замер: перед ним зияло ничто, пустота. Но бабушка с Наташей стояли рядом, и это его подбадривало.

- Ну, зверь, не робей, - сказала бабушка. - Не робей, заяц!

Щенок ринулся в распахнутое настежь пространство, и его храбрость и безрассудство были вознаграждены. Какой новый, какой великолепный мир открылся ему! Черный комочек носился по ковру, отчаянно тявкал, пугая солнечный зайчик, пробовал на зуб открытую дверь балкона, рычал на телевизор и шкаф и наконец поднял, самоутверждаясь, лапу у полированной ножки стола. Ну, это ему простили: люди понимали его волнение.

Усталый от всего виденного, потрясенный чудесами, населявшими комнату, Брем рухнул на ковер и мгновенно заснул, подняв все четыре лапы кверху. Лапы во сне падали, Брем тихонько на них ворчал, а бабушка с Наташей сидели рядом на диване и смотрели на него, очень довольные.

***

Пришел сентябрь, золотой и прозрачный, с синим высоким небом и паутинками по утрам. Наташа теперь ходила в школу, и Брем провожал ее до дверей.

- Смотри не балуйся, - говорила она на прощанье, - я скоро вернусь.

- Да иди ты, иди, - торопила Наташу бабушка, - а то опоздаешь...

Проводив Наташу, Брем возвращался в комнату и, склонив голову набок, молча смотрел на Марию Тихоновну: ждал своей законной прогулки.

- Не спеши, егоза, успеешь, - ворчала бабушка. - Дай чаю попить.

Брем нервничал, широко зевал, вилял хвостом, гипнотизировал хозяйку молящим взглядом, и она сдавалась:

- Ладно, пойдем...

Пушистый комок приходил в неистовое движение: мотался, натыкаясь на мебель, по комнатам, бежал в коридор к бабушкиным башмакам, тащил, волоча по полу, длинный коричневый поводок. Они собирались и выходили. Брем хорошо знал этот путь: они отправлялись к деревянным домикам, на собачью площадку.

Здесь росли старые липы и тополя, пахло цветами, осенними пожухлыми травами, и здесь было общество.

Высокие поджарые доги, побрякивая медалями и брелоками, бегали на просторе, разминая в вольном шаге мощные мышцы. Они нарочно не замечали всякую собачью мелочь и рычали только на себе подобных. Деликатные, обидчивые болонки держались поближе к хозяйкам, чистеньким аккуратным старушкам, огромная, всеми любимая за кроткий нрав ньюфаундлендша Альма снисходительно рассматривала разношерстное собрание. Брем, как и положено уважающему себя щенку, бросался в атаку сразу. Он хватал за ноги догов, дыбил шерсть на толстого и ленивого мопса, подпрыгнув, повисал на шее у терпеливой Альмы.

Взрослые собаки все Брему прощали. Иногда, если очень надоедал, отводили щенка лапой, и тогда он летел кувырком, а вскочив на ноги, тонко визжал и бросался, жалуясь, к Марии Тихоновне.

Она сидела на толстом стволе поваленной бурей липы и грелась на нещедром осеннем солнце.

- А ты не задирайся, - отвечала она на Бремовы вопли. - Не приставай. Пойди вон к Альме, видишь, она тебя ищет.

Альма любила неугомонного Брема. Своих щенков у нее давно не было, и этот напоминал ей что-то давно ушедшее, молодое. Она ложилась на бок и подставляла щенку косматую морду - Брем, если встать на задние лапы, вполне до нее доставал. Он стоял так, положив передние лапы на теплую шею Альмы, а она закрывала глаза и блаженствовала, ощущая эти прикосновения. Но Брема не хватало надолго. Скоро он снова лез в драку, тявкая отчаянно и тонко: он только недавно научился лаять. Он рвался в бой с главным соперником Шуркой.