На свадьбе мисс Джейн Бейтс и лейтенанта Фэрфакса все предзнаменования были добрыми: церковные колокола звонили, солнце ярко светило, женщины махали платочками. Но приметы оказались обманчивыми, поскольку лейтенант — отличный офицер и в высшей степени достойный молодой человек — имел несчастье уже через три недели после свадьбы отправиться за море вместе с полком, где был убит в бою. Его молодая вдова, вскоре зачахшая от горя, поручила заботу об оставшемся без отца ребенке своим престарелым родителям, потому что лейтенант Фэрфакс был сиротой.
Преподобный Джордж Бейтс, викарий в Хайбери, находившийся в то время уже в преклонных годах и имевший слабое здоровье, не вынес непривычного напряжения и нагрузки, свалившейся на него из-за появления в его скромном доме подвижной четырехлетней девочки, и вскоре умер от приступа легочной болезни, которой всегда был подвержен. Его вдова и незамужняя дочь (намного старше Джейн) были вынуждены выехать из дома священника, а поскольку он, человек большого ума, но не здравого рассудка, склонный к импульсивной бездумной щедрости, оставил семью почти без средств, их новое жилище оказалось убогим: второй этаж маленького дома в центре деревни Хайбери. Первый этаж был занят работающим людом (там была цирюльня); сада вокруг дома не было. Правда, сама деревня располагалась в очень приятном месте красивейшего графства Суррей, и беспокойство, что девочка могла унаследовать слабые легкие, отправившие в могилу ее несчастную мать и деда, со временем ослабело. Безумно обожающая девочку бабушка и глубоко привязанная к ней тетя делали все, что могли, и никто не сомневался, что маленькая Джейн останется в Хайбери, наученная лишь тому, что позволяли крайне ограниченные средства, выросшая без преимуществ, даваемых связями, и возможности улучшить то, что ей дала природа: живой ум и приятную внешность.
То, что возможности и способности девочки оказались выше средних, было фактом, не оставшимся незамеченным ни любящими родственниками, ни более беспристрастными и проницательными соседями; и вскоре ее семейству поступили вполне достойные, совсем не оскорбительные предложения. Миссис Прайор, супруга нового викария, четырех ребятишек которой унесла холера, была готова научить Джейн грамоте и таблице умножения, считая девочку послушной и способной ученицей. Также выгодным, хотя и на более земном уровне, было внимание со стороны самой богатой семьи деревни: мистер и миссис Вудхаус передавали сироте почти не ношенную и очень хорошего качества одежду, оставшуюся от двух их дочерей, которые были постарше Джейн. Изабелла, их первенец, была на семь лет старше, а Эмма Вудхаус, хотя и родилась в том же году, что Джейн, была не по возрасту высокой и крупной и выглядела на пару лет старше. Эта система передачи одежды, из которой девочки выросли, началась очень рано, в возрасте, когда дети еще не понимают разницу между новым и ношеным платьями, и к ней привыкли все ее участники. Схема была разумной, исполненной благих намерений, и никто из взрослых не давал себе труда задуматься о возможном влиянии на гордость и чувствительную натуру сироты того, что она была вынуждена постоянно появляться на деревенских улицах одетой в шляпки, башмачки и пальтишки, пусть даже отличного качества, но уже знакомые соседям. Ведь несколькими годами ранее их носили юные мисс Вудхаус, и, значит, они были выбраны по вкусам и меркам других.
— Этот светло-вишневый муслин идет тебе намного лучше, чем Эмме Вудхаус, тем более теперь, когда он выцвел! — обязательно восклицала какая-нибудь престарелая леди, встречая маленькую Джейн, направлявшуюся на урок в дом викария.
Или:
— Бог с тобой, малышка, ты должна расти побыстрее, обязательно должна. Я помню, Изабелла носила это платье, когда ей было четыре года, а тебе уже шесть, и оно тебе все еще впору.
Маленькая Джейн действительно в течение нескольких лет оставалась слишком мелкой для своего возраста, возможно, из-за не слишком хорошего питания; в то время она была худеньким темноволосым ребенком с тихим голосом, и единственным признаком будущей красоты была пара больших выразительных темных глаз, унаследованных от отца. Тетя Хетти постоянно жаловалась на то, что волосы слишком гладкие, а длинные и худенькие руки и ноги являлись признаком того, что со временем малышка вытянется. Она не жаловалась, когда очередные сумки с поношенной одеждой доставлялись к расположенной внизу цирюльне, и молча следила, как тетя и бабушка хлопочут над ними, при необходимости ставят заплатки и пришивают пуговицы, прикладывают рукава одного платья к лифу другого. Она молча терпела, когда на нее примеряли нижние юбки и подгибали их, укорачивали рукава и подолы; и только иногда непроизвольно тихо вздыхала; а однажды, когда бабушка задумчиво сказала: «Неудивительно, что наша дорогая миссис Вудхаус нечасто надевала на крошку Эмму эту коричневую вещицу, цвет не слишком приятный», маленькая Джейн прочувствованно воскликнула: «Да!» Ее тетя Хетти, женщина бесконечно добрая, но не отличающаяся ни умом, ни наблюдательностью, не строила никаких предположений относительно того, почему Джейн иногда подолгу стоит у витрины мануфактурного магазина Форда, рассматривая выставленные там товары. Она была просто благодарна за то, что ее любимая девочка всегда хорошо и тепло одета и это им почти ничего не стоит; а Джейн, которая была умна и наблюдательна не по возрасту, быстро начала понимать, в каких стесненных обстоятельствах они живут и как следует растягивать каждые полпенса. У нее еще никогда в жизни не было нового платья.
Кроме поношенной одежды, семья Вудхаус оказала еще одно благодеяние, которое для его получательницы имело неизмеримо большую ценность.
Миссис Прайор, обучая свою способную ученицу детским песенкам и балладам, очень скоро обнаружила, что у нее приятный голос и удивительно хороший слух. Убедившись в этом, она осмелилась предложить обеспеченной миссис Вудхаус, чтобы та позволила Джейн посещать уроки синьора Негретти, который дважды в неделю приезжал из Лондона, чтобы обучать Изабеллу и Эмму игре на фортепиано. Предложение показалось разумным и практичным и было сразу принято, и служанка Патти стала по вторникам и четвергам провожать Джейн по обсаженной кустарником аллее к боковой двери большого удобного дома на окраине Хартфилда, где обитал мистер Вудхаус и его семья.
Вскоре для Джейн эти дни стали самыми любимыми в неделе, окруженными ореолом радости.
Мистер Вудхаус никогда не обладал легким и веселым нравом, а напротив, легко раздражался из-за нежеланных звуков (таких как неправильно взятые ноты или бесконечное повторение упражнений для развития пальцев). Поэтому в доме нужен был второй инструмент, используемый только для детских уроков и неизбежных часов практики, который был бы расположен на достаточном удалении от комнат, обычно занимаемых хозяином дома, чтобы это не было для него источником беспокойства. Для этой цели была выделена неиспользуемая кладовая, прилегающая к комнате домоправительницы, и в эту гавань Джейн разрешалось приходить, когда она захочет, причем это право почти никогда не оспаривали юные леди семейства Вудхаус. А вторжение через боковую дверь обычно позволяло ей не встречаться ни со слугами, ни с членами семьи. Невозможно сосчитать, сколько радостных часов провела Джейн в этой комнате, и это время сильно повлияло на формирование ее характера и будущей жизни.
После года уроков, к большому удивлению всей деревни, синьор Негретти заявил миссис Вудхаус, что желает давать уроки Джейн отдельно, потому что она намного превзошла своих соучениц, даже тринадцатилетнюю Изабеллу.
— И я буду счастлив учить юную леди безо всякой платы, — объявил исполненный энтузиазма учитель, конечно, знавший о стесненных обстоятельствах своей ученицы, — потому что она обладает воистину грандиозным, поразительным талантом.
Это предложение было отвергнуто щедрыми Вудхаусами. Они были рады заплатить за милую крошку, радовались ее таланту, тем более что он мог в будущем обеспечить ей респектабельную жизнь.
Юная Изабелла Вудхаус не имела ни голоса, ни слуха и терпеть не могла музыку. День, когда после многочисленных просьб ее родители разрешили ей прекратить уроки с синьором Негретти, стал счастливейшим днем ее детства. Но маленькая Эмма, ее младшая сестра, хотя и была, к сожалению, ленива и не желала упражняться, имела хороший слух и считалась довольно способной ученицей. При желании, если бы она только заставила себя усердно работать, она могла бы прелестно играть. Но, к отчаянию учителя, занималась крайне редко и не в полную силу.
— Ах, мисс Эмма, — жаловался он, — если бы вы только занимались так же старательно, как маленькая мисс Джейн!
