Семен Малков - Вертикаль жизни. Победители и побежденные

В романе, охватывающем большой временной период, насыщенный судьбоносными историческими событиями, невозможно описать все значительное и заслуживающее внимание читателя. В этой связи автор старался отразить основные события в судьбах героев и персонажей романа, привести факты и эпизоды, на его взгляд, наиболее интересные для современников и будущих поколений россиян. Хотя содержание романа целиком основано на подлинных событиях и сюжетах автобиографического характера, все его персонажи являются вымышленными и возможные совпадения совершенно случайны. Размышления и высказывания героев и других персонажей романа отражают оценки происходящего и личные переживания самых разных людей и могут не совпадать с мнением автора.

Празднование юбилея подкосило Артема Сергеевича Наумова. Еще накануне старый академик был бодр, подвижен и, как обычно, выглядел намного моложе своего возраста. Он будто не ощущал груза прожитых лет, но череда юбилейных встреч и застолий напомнила ему об этом и, похоже, исчерпала последний запас душевных и физических сил.

Из-за сердечной недостаточности Артем Сергеевич слег и, несмотря на все усилия врачей, улучшения не наступало. Однако сознание было ясным и, как бывает в старости, наиболее ярко всплывали в памяти картины далекого прошлого.

…Артем Сергеевич, выросший в «эпоху строительства коммунизма», когда насаждалось воинствующее безбожие, всегда считал себя атеистом. И сейчас с презрением наблюдал в новостях, как представители власти, бывшие партийные и комсомольские руководители, со свечками в руках истово крестятся на иконы. Знал, что это люди с двойной моралью: одной — напоказ, и другой — истинной, которую скрывают. И все же такое беззастенчивое лицемерие было противно.

…Тёма с детства был суеверным и верил во все народные приметы. А когда стал ученым и обнаружил много исторически достоверных явлений и фактов, которые наука объяснить не в силах, пришел к выводу о существовании внеземной высшей цивилизации, либо каких-то потусторонних божественных сил. Сам того не сознавая, академик давно был верующим, хотя и не соблюдал церковных обрядов.

«Разумеется, интересно, что принесет третье тысячелетие, — с легким сожалением, устало подумал он. — Человечество наверняка ждут и сенсационные научные открытия, и тяжкие испытания. Но вряд ли новое поколение соотечественников станет, как я, свидетелем смены в России трех государственных формаций на протяжении одного столетия. Вряд ли их ждут такие же кровопролитные войны и жестокие репрессии. И вряд ли удалось бы выдержать новые потрясения мне!»

Первомай. Над древней Красной площадью столицы яркое весеннее солнце. Стены прилегающих зданий празднично украшены. Непрерывным потоком движутся колонны демонстрантов. Грохочут марши. Один за другим раздаются призывы, славящие коммунистическую партию и ее вождей, мудрого Сталина. А вот и он на трибуне мавзолея среди соратников, о чем-то с ними переговаривается и периодически приветствует демонстрантов, помахивая рукой.

Маленький Тёма, сидя на плечах у отца, не отрывает глаз от мавзолея. Его еще ни разу не брали на демонстрацию, и он впервые видит великого вождя. Заслоняют обзор транспаранты, поднятые над головами идущих, но он все равно счастлив. Будет о чем рассказать ребятам в своем арбатском дворике. Вон тот, низенький с пышными усами, несомненно Буденный — легендарный командарм Первой конной! Тёма узнал его по многочисленным портретам. А повыше ростом — это Эрнст Тельман, знаменитый вождь немецких коммунистов. О нем рассказывала детям воспитательница их дошкольной группы Софья Ивановна Шмидт.

Доживая век, одинокая старая большевичка занялась подготовкой дошкольников. Бывшая институтка из благородных, она заразилась идеями коммунизма, изменила своему сословию и всем пожертвовала для победы революции. Но все же пенсии не хватало и пришлось набрать группу детей для занятий. Днем, пока работали их родители, Софья Ивановна обучала малышей азам грамоты, литературы, истории и немецкого языка, так как происходила она из курляндских дворян. Потому и группа называлась «немецкой».

Во многом благодаря усилиям своей наставницы малыши, в том числе Тёма, уже прониклись идеями всеобщего равенства и ненавистью к богачам-буржуям и врагам СССР — фашистам. Успехами в правописании, и особенно в немецком, похвастать могли немногие. Зато все дети знали поименно героев революции и Гражданской войны. Даже могли объяснить сверстникам — кто такие Карл Маркс, Фридрих Энгельс и Роза Люксембург.

Пройдя Красную площадь, на Васильевском спуске колонны стали рассыпаться, и папа спустил Тёму на землю. Сергей Ильич изрядно устал, и прошло несколько минут пока он отдышался. В этом месте участники демонстрации сдавали представителям своих организаций портреты вождей, транспаранты и прочие предметы оформления, а затем отправлялись по домам отмечать пролетарский праздник. Попрощавшись с товарищами, отец взял Тёму за руку и повел по набережной в сторону Каменного моста.

Достигнув Арбатской площади, Сергей Ильич с Темой перешли ее прямо по булыжной мостовой через трамвайные пути, направляясь к дому на углу Малого Афанасьевского переулка, в котором находилось почтовое отделение. Через вход на почту можно было пройти во двор дома, где в старой кирпичной трехэтажке они жили.

Доктор Наумов занимал высокую должность в Наркомздраве (тогдашнем всесоюзном министерстве), но ему с женой и двумя детьми была предоставлена лишь небольшая комната в коммунальной квартире и полутемный чулан, использовавшийся как детская спальня. Но недаром говорится: в тесноте — да не в обиде. Сергей Ильич и его жена Анна Михеевна были молоды, жизнелюбивы и, несмотря на скромный быт, очень любили принимать гостей.

Вот и теперь, по случаю Первомая, в доме готовилось праздничное застолье. А друзей и родичей у них было — хоть отбавляй! У одного Сергея Ильича две сестры и три брата, старше него была лишь Фаина. Да еще у Анны Михеевны две сестры. Младшая Инна, самая красивая из сестер, была не замужем и училась в Москве, в институте связи. Она и помогала сестре готовиться к приему гостей.

На сестер можно было заглядеться. Обе статные, голубоглазые, с вьющимися каштановыми волосами. Несмотря на то, что выросли в зажиточной семье киевского чиновника, сестры были хорошими хозяйками и вкусно готовили. Потому занимавший всю комнату праздничный стол, хотя выбор продуктов был и невелик, радовал глаз. Сегодня гостей ожидало еще одно шикарное блюдо, секретом которого они не владели.

— До чего же я люблю плов, — призналась сестре Анна, накрывая на стол. — Привыкла к нему, когда жили в Туркмении, а готовить как следует не научилась. А все потому, что готовила хозяйка, Нана; она меня к плите не подпускала. Но разве научишься, когда только смотришь? А этот сложный процесс можно освоить только практикой.

— Ну, ничего, Мамед уже его сготовил классно. Целый казан! — с довольной улыбкой заметила Инна. — На всех хватит. Ты любишь плов? — потрепала по волосам вертевшегося около них Тёму и спросила: — А почему Мамед остался на праздники в Москве? У него же там молодая жена скучает.

Но ответить старшей сестре не пришлось. Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул улыбающийся Мамед.

Мамеду Рузаеву было около тридцати лет. Молодой секретарь ЦК компартии Туркмении был крупным худощавым мужчиной. Смуглое худощавое лицо очень красила белозубая улыбка и горячий взгляд больших, чуть на выкате черных глаз. Ворот белой шелковой рубашки был распахнут, обнажая загорелую шею. Одет он был по моде тех лет: полотняные белые брюки и парусиновые туфли.

Мамед протянул хозяйке небольшой сверток.

— Взял в правительственном буфете, Аня-джан, — пояснил он. — Думаю, за столом пригодится.

— Еще бы! — просияла Анна Михеевна. — Полюбуйся, Инночка, что раздобыл Мамед! Тут и рыбка, и отличная ветчина. — Недурно заботятся хозяйственники о нашем руководстве!

Она передала деликатесы сестре и спросила:

— А с кем ты сегодня встречался в Кремле, если не секрет? И почему не вернулся на праздники домой? Жена не обижается?

— Она знает, что у меня большие неприятности, Аня-джан, — не стал скрывать правды Рузаев. — Меня и вызвали в Москву для объяснений. Вот и сегодня был утром у большого человека, — он не стал называть его имени, — члена Политбюро, который старается меня защитить.