— Поль бы простил вас.
— Он так и сделал. Когда я подошел завязать ему глаза, он сказал, что прощает и даже жалеет; что казнь возложили именно на меня. Это помогло… но смотреть в глаза человеку в такой момент, человеку, которого уважаешь за искренность его убеждений… отобрать жизнь как понюшку табаку…
— Вы его предупреждали, — повторила Елена. — Поль был мужчиной и знал на что шел. У него был выбор.
— У Марианны не было выбора.
Боль от этого выкрика ранила ее в самое сердце, напомнив Елене о маленькой золотоволосой племяннице, умершей в концентрационном лагере.
— Расскажите мне о Марианне, — тихо произнесла она.
— В тот день, когда мы расстались, по пути в Мидлбургский лагерь…
— В тот самый день, когда вы дали мне бежать, — подчеркнула она.
Рэйф отмахнулся.
— Неважно… Доставка Елены Гроблер была не единственной причиной, по которой я туда направлялся. Я получил письмо, что моя приятельница, леди Джулия Фортескью, приезжает в лагерь как представительница Женского комитета и хочет меня видеть. Ирония в том, что мне пришлось долго ждать. Нужно знать Джулию, чтоб это понять. Она так прекрасна, так изумительно выхолена, так порочна, такая… хищница! Но я застал ее, когда она просила кружку, молока для больного ребенка — нет, не просила требовала. Топала ногой и требовала! Она взяла эту кружку, и кучка виновато глядящих солдат последовала за ней и наблюдала, как она поит мальчика лет шести. Он был так истощен, что глаза его казались неестественно огромными на измученном лице, руки и ноги превратились в прутики, а губы так истончились, что не могли сомкнуться и образовывали жуткую усмешку. Затем она указала им — меня она в тот миг не видела — на два белых гробика. Среди складок саванов виднелись маленькие личики. «Их сфотографировали утром, — сказала она, — чтобы передать снимки отцам, если их отцы еще живы». — Она прошла по госпиталю, проклиная мужчин и их военные игры, и встала на колени у постели Марианны. «Эта девочка умирает, — сказала она, — но я хочу показать вам, как она умирает». Она приподняла девочку, и под ней обнаружилась пеленка, грязная и вонючая. Ее руки так жестоко тряслись, что Джулия опрокинула содержимое постели прямо на себя, и в тот же миг Марианну вырвало прямо на ее платье. «Санитары забывают менять постели, говорила Джулия, — или они невероятно ленивы для этого, а пациенты слишком больны, чтобы жаловаться. Детям приходится лежать в собственных испражнениях, и их кожа гниет».
Другие мужчины не выдержали и исчезли. Но я не мог двинуться с места — это я послал Марианну на смерть. Крупная муха ползла по ее носу, но она была слишком слаба, чтобы смахнуть ее… Марианна умерла, и это я убил ее… Она была похожа на Миранду, и, возможно, отчасти поэтому я влюбился в Миранду так отчаянно, и я так пытаюсь завоевать ее, помочь ей… если бы она мне позволила — но она не хочет.
Миранда… Елена жаждала рассказать ему все, но преданность мужу не позволила сделать этого сразу. Вместо этого она вернулась к теме войны.
— Семья Япи Малана оказалась в Мидлбургском лагере, — произнесла она медленно, — потому что Дани их согнал с собственной земли. Именно для таких людей, как Маланы, и были организованы лагеря, но когда началась политика выжженной земли, количество бездомных неизменно возросло.
— Но вы принадлежали к бурам и, конечно, не можете оправдывать политику выжженной земли.
— Вначале не могла, но со временем начала вдумываться в обе точки зрения. Возьмем к примеру, сожжение нашей фермы. Рэйф вздрогнул, но она продолжала. — Дани, Фрэнк и еще двое пришли на ферму, чтобы забрать провиант для коммандос. Они увидели, как приближаетесь вы и вывесили белый флаг. Когда трое ваших солдат поддались на приманку, Дани, Фрэнк и Сюзанна застрелили их. Сюзанна была очень горда этим, но мне было стыдно, что моя семья использовала белый флаг как уловку. Дальше, как вам известно, Дани и другие сбежали — к этому я еще вернусь.
Рэйф молча ожидал продолжения, и в нем росла надежда, что Елена может освободить его от угнетающего душу сознания собственной вины.
— Несомненно, британцы к организации лагерей подошли с преступной халатностью, но мой народ внес свой вклад в эту трагедию. Подрывы железнодорожных путей ограничили доставку продовольствия, а бурские женщины сами заняли позицию неподчинения. Они предпочитали собственные средства лечения больных — коровьи лепешки от ревматизма, воск от воспаления легких, нагретая кошачья шкура на грудь ребенку — от бронхита. И многие ваши «ленивые санитары» были бурами.
Рэйф встал и подошел к окну. Елена следила за каждым проблеском эмоций в его глазах, пока она говорила.
— Япи Малан открыл мне глаза на бесплодность этой войны. Марианна умерла, но кто убил ее? Англичане или буры? Вы или Дани? Потому что Дани знал, что вы сожжете ферму в отместку за гибель своих солдат, однако бежал, оставив своих женщин и детей на произвол судьбы. Думаю, мы можем определить позицию «бигтерейндеров» как своего рода эмоциональный шантаж. Они ожидали, что вы сдадитесь из-за страдания невинных женщин и детей, но отказывались сделать это сами. Они знали, что никогда не победят в этой войне, но гордость была для них важнее, чем человеческая жизнь.
Она тоже подошла к окну и взглянула ему в лицо.
— Убийство или самоубийство? — тихо сказала она. Мы никогда не узнаем. Но если вы ищете прощения, Рэйф, я предлагаю вам свое.
Он вспомнил, как во время их поездки по Трансваалю, много лет назад, Елена казалась ему символом бурской женщины. А теперь он знал, что искал, что облегчит ему тяжесть вины — прощение бурской женщины. Он сознавал, что Сюзанна, Стейн никогда не простила бы его, но прощение Елены снова возвращало ему смысл жизни. Мать-Земля, бессмертное творение Природы, позволяла ему возродиться. Рэйф молча протянул к ней руки и заключил в объятия.
Она отклонила его предложение проводить ее до гостиницы, поскольку его высокая фигура могла привлечь внимание Дани, и по возвращении через городской центр заметила коренастого мужчину, который пересек главную улицу и зашел в магазин готовой мужской, одежды. Дани? Елена спокойно разглядывала витрины до тех пор, пока он не вышел с большим свертком в руках. Сердце ее забилось оттого, что ее худшие опасения подтверждаются. Она следовала за ним на безопасном расстоянии, пока он снова не исчез, на этот раз за дверью небольшой гостиницы. Елена бежала всю дорогу до собственного дома.
— Теперь ты веришь мне?
— Да, ответил муж, — придется верить.
Мы должны следить за ним двадцать четыре часа в сутки. Тебе придется помочь мне — я одна не справлюсь. Конечно, я помогу. — Он успокаивающе обнял ее за плечи. — Он не станет нападать на нее в свете дня. Миранда глухая, и поэтому союзница Дани — темнота. Чем слоняться вокруг гостиницы, я ночью пойду к дому и посторожу в саду. Тебе нужно немного поспать — если ночью ничего не случится, ты можешь вернуться к гостинице утром.
— Рэйф Деверилл мог бы помочь. Он говорит, что влюблен в Миранду.
— Вот как? Он заколебался, но покачал головой. — Пока нет. Я не хочу ни с кем встречаться без крайней необходимости.
Если он попытается навредить Миранде, как мы его остановим?
— Пока Дани не сделает свои первый ход, ответа на этот вопрос не будет.
Миранда готовилась к предстоящему испытанию.
— Миссис Корт организовывает посещение Шахты, — сообщил ей мистер Памбертон, — и просила, чтобы вас включили в число приглашенных. Я должен предупредить, что в случае войны алмазные шахты закроются, а техническое состояние кимберлийской Шахты таково, что она может никогда не открыться вновь. Возможно, это последний шанс увидеть в ней подземные работы, и, поскольку ваши отцы были глубоко чтимыми основателями алмазной индустрии, было бы уместно, чтобы вы и миссис Корт посетили Шахту одновременно.
Нет, нет, ни при каких обстоятельствах. Лучше спуститься в змеиный ров, в комнату, кишащую пауками, вскарабкаться на высочайшую гору, окруженную пропастью, чем снова испытать ужас клаустрофобии в темноте алмазной шахты. Она вспомнила, как в детстве свалилась с утеса и с трудом балансировала на узком выступе, пока ее не спас неизвестный — но этот эпизод не внушил ей боязни высоты. Он вообще на ней никак не сказался — возможно, думала Миранда, потому что она могла видеть.
Но отправиться в Шахту — ее долг. Не только потому, что она будет выглядеть глупой и неблагодарной, если откажется, но еще и потому, что ее грубость плохо отразится на репутации Мэтью. Она никогда не завоюет поддержки и авторитета в мире алмазной индустрии, если не будет интересоваться ее подземными работами. Мужчина поехал бы, любой, способный слышать, поехал бы, следовательно, она тоже обязана это сделать.
