— Но зачем они к ней заходят? — воскликнула Лора. — Я же им это запретила!
— Я не мог их прогнать. Лоранс принесла рисунок, Мари-Нутта — свою любимую куклу, а Мукки прочел индейскую молитву. Откуда он ее взял, не знаю. Наш Луи гладил ее по руке, тихо молясь. Лора, я в отчаянии.
— Не убивайся так, Жосс. Помнишь, когда похитили нашего Луи, Киона несколько раз являлась ему? А потом Тала рассказывала, что она лежала без сознания несколько дней. Возможно, это то же самое. А вдруг она в это время наблюдает за Тошаном и Эрминой? Кстати, наша дочь наверняка сегодня позвонит, чтобы рассказать, как прошла премьера «Фауста». Думаю, от нее следует скрыть состояние Кионы.
— Ни в коем случае! Эрмина ненавидит ложь. Мы выслушали от нее достаточно упреков за наше поведение в прошлом.
Мирей вошла в гостиную с подносом в руках. Она расставила на круглом столике фарфоровый чайник, чашку и молочник.
— Месье желает чаю?
— Нет, Мирей, хереса. Но я сам могу себе налить.
— Этого еще не хватало! Я должна заботиться о вашем комфорте, — возразила экономка. — Как наша малышка?
— По-прежнему плохо. Киона принесла себя в жертву, я это чувствую. Она сделала огромное усилие, чтобы найти Тошана и помочь Эрмине его разыскать. Ее маленькое тело и чистая душа не вынесли этого.
Со слезами в голосе Жослин поднес к лицу руки с набухшими венами. Растроганная, Лора встала и обняла его.
— Мой бедный Жосс, как ты страдаешь! Я уверена, что Кионе ничего не грозит. Мне даже кажется, что она сильнее всех нас, вместе взятых.
— Твои бы слова да Богу в уши, — грустно ответил ее муж.
Пуатье, тот же день, 17 часовЭрмина метала громы и молнии. Ей казалось, что Дюплесси и Жанина делают все, чтобы приехать в Монпон как можно позже. Посреди ночи они остановились в Туре, в отеле, принадлежащем надежному другу импресарио. И эта парочка, взявшая себе отдельный номер, проспала почти до обеда.
Самой Эрмине, потрясенной происходящими событиями, было не до сна. Она думала о Тошане, представляя, как его берут в плен, пытают, убивают… Их побег из Оперы тоже оставил у нее горький осадок. Конечно, это спасло ее от назойливых ухаживаний немецкого полковника, но для артистки было несколько оскорбительно не иметь возможности насладиться своим успехом. «Я ничтожная идиотка, — упрекала она себя, мучаясь от бессонницы. — Жалуюсь, тогда как едва не подверглась аресту, а сейчас еду на встречу к своему любимому, единственному мужчине на земле».
С момента своего приезда во Францию молодая женщина недоумевала, как она могла испытывать такое сильное влечение к Овиду Лафлеру. Чем дальше они продвигались на юг, тем больше она понимала, до какой степени Тошан затмевал собой всех остальных мужчин. А теперь, в довершение всех бед, машина сломалась у въезда в Пуатье, на национальной трассе.
— Вы что, специально это делаете, Октав? — воскликнула Эрмина, с ужасом глядя на клубы дыма, поднимающиеся из двигателя. — Это ваша очередная уловка?
— Не говорите глупости, Эрмина! Нам достаточно найти автомастерскую: наверняка поломка несерьезная. Что вы хотите: я умею находить талантливых певиц в канадской глубинке, обводить бошей вокруг пальца, но я не механик! Этот несчастный автомобиль проехал сотни километров за одну неделю, и ему нужен ремонт. Наверное, я забыл подлить масла.
Жанина прохаживалась рядом с сигаретой в зубах. Покинув кулисы и артистические уборные Оперы, девушка проявила себя приятной спутницей, забавной и гораздо менее робкой. Она снова принялась успокаивать Эрмину:
— Не волнуйся, приедем мы в этот Монпон, и, если нам повезет, твой муж еще будет там. Он наверняка где-нибудь залег на дно.
— Нет, Октав утверждает, что Тошан направляется в Бордо.
Накануне, по дороге в Тур, Жанина подробнее расспросила Эрмину о ее семье. И теперь она восхищалась молодой певицей еще больше.
— Ну ты даешь! — воскликнула она. — Ты вышла замуж за индейца! Настоящего индейца, как в вестернах! И умеешь управлять собачьей упряжкой! Сестренка, да тебе надо в фильмах сниматься!
Но сейчас им было не до разговоров. Октав озадаченно посмотрел на машину, затем обвел взглядом окрестности.
— Черт! — выругался он. — Обычно мастерские располагаются на въезде в город или выезде из него. Вот незадача! Нам оставалось всего три часа пути.
Эрмина вышла из машины и осмотрела двигатель. На ней были льняные брюки и серая водолазка, голову она повязала платком.
— Чертова развалюха! — пробормотала она, вспомнив Онезима Лапуэнта.
— Ну и манеры! — усмехнулся Дюплесси. — Вам осталось только выругаться по-американски.
— Меня все равно никто не слышит. И я имею право быть в гневе. Если бы я была дома, мой сосед отремонтировал бы эту машину. Вы не понимаете, что мой муж в опасности?
Жанина обняла ее за талию и показала в сторону ближайших домов.
— Пойдем поищем автомастерскую, и все будет в порядке, — миролюбиво сказала она. — Прогулка пойдет нам на пользу.
Импресарио закрыл капот и сел за руль. Он проводил взглядом удаляющиеся силуэты двух женщин.
«Черт! Мне это совсем не нравится, — подумал он, закуривая сигару. — По-моему, мы катимся в пропасть».
Эрмина действительно испытывала некоторое облегчение, быстро шагая по песчаному тротуару улицы. Жанина держала ее под руку, и ей это было приятно.
— Тебе следует быть помягче с Октавом, — посоветовала ей гримерша. — Мне кажется, он сильно не в духе, потому что предпочел бы ехать прямиком в Бордо. Он говорил со мной ночью о твоей истории с Монпоном. Ему все это не нравится. Чтобы убедить его, я пыталась вытащить из тебя информацию о твоем осведомителе, этой самой Кионе, но ты не поддалась. Если бы ты только знала обо всем, что ему удалось сделать с начала оккупации! Твоя навязчивая идея отправиться в Монпон кажется ему странной. Он считает, что твой муж вряд ли может находиться в этом маленьком провинциальном городке.
— Если я ничего не рассказала о Кионе, то только из-за того, что боялась ваших насмешек. Но поскольку без этого не обойтись, лучше сказать тебе правду. Киона — это моя сводная сестра, и моего мужа тоже. Знаю, это кажется непонятным. Скажем, мать Тошана родила этого ребенка от моего отца.
— Вот это да! — удивилась Жанина. — И сколько же ей лет?
— Кионе недавно исполнилось девять лет, но у нее очень раннее развитие, она невероятно умна, а главное…
— Главное что?
— У нее необычные способности, — наконец призналась Эрмина. — Дар утешения проявился у нее, когда она была еще совсем маленькой. Затем у нее открылся дар ясновидения, а также она может находиться одновременно в двух местах. Монахини называют этот феномен билокацией. Когда ты рассказала мне, что произошло с матушкой Ивонной-Эме, я тут же подумала о Кионе.
Жанина вынудила Эрмину остановиться и взглянула ей прямо в лицо.
— Ты не шутишь? Девятилетняя девочка?!
— У меня дома это могут подтвердить многие. И если мои родители решили отправить эту телеграмму, значит, сомнений нет: моя сестра сумела найти Тошана. Должно быть, она увидела его во сне. Он был в Монпоне, но, учитывая, сколько мы потеряли времени, его там может и не оказаться.
Ее голос дрожал. Она бросила полный отчаяния взгляд на Жанину, которую тронул за душу влажный блеск ее прекрасных голубых глаз.
— Держись, сестренка! Смотри, нам везет! Видишь вон там вывеску автомастерской? Сейчас очаруем механика и, держу пари, скоро двинемся дальше. А ты в дороге подробнее расскажешь мне о своей удивительной сводной сестре.
Но Жанина сильно ошиблась. Через час они услышали приговор. Роскошный автомобиль будет отремонтирован только к завтрашнему дню.
— Неподалеку есть отель, — сказал им хозяин. — Я буду всю ночь трудиться над вашей тачкой. Приходите к семи утра, все будет готово.
Совершенно подавленная, Эрмина смотрела на мужчину и его ученика. Она считала французов в большинстве своем симпатичными, но отсутствие хороших манер и фамильярность приводили ее в замешательство. И в Париже она все чаще мечтала услышать акцент своей заснеженной родины, своего Лак-Сен-Жана.
— Не везет так не везет… — проворчал Дюплесси.
— Я сочувствую вам и вашим дамам, месье, — добавил хозяин. — Но видите вон тот грузовик в глубине гаража? Я должен закончить его в первую очередь — приказ бошей. И лучше не затягивать: фрицы в плохом расположении духа.
Импресарио внимательно взглянул на своего собеседника. Он считал опрометчивым с его стороны высказываться так откровенно при посторонних.
— Почему же? — безразличным тоном спросил он.
— На прошлой неделе в десяти километрах от Ангулема кое-что случилось. Один подпольщик сидел с рюмочкой в ресторане у национальной дороги. Мимо ехал патруль, бошей разумеется, и этот тип его расстрелял. И убрался восвояси! Зато хозяина ресторана и его работников не стало в тот же вечер. Семьи нашли их через четыре дня разрезанными на кусочки в канаве на окраине городка. Этих несчастных расчленили![67] Настоящая бойня.
