— Что ж, может быть, — сказала она, поддаваясь напору энтузиазма Роберта. Из-за его манеры смотреть прямо на нее, когда он говорил, ей почему-то трудно было ему противостоять. Кроме того, она сохранила милые сердцу воспоминания, как блуждала вслед за братьями по кукурузным полям, а собаки весело бежали впереди.
Странно, подумала она, но ее гуманность по каким-то причинам не распространялась на фазанов. Ей никогда особенно не нравилось их есть, и она была согласна с отцом, что мясо у цыплят гораздо вкуснее, а убивать их гораздо легче. Однако охота была одним из редких развлечений, которые она могла разделить с братьями, и она всегда радовалась, изо всех сил стараясь примериться к их широкой походке, таща в сумке за спиной тяжелый термос — потому что ранним утром, когда они выходили, бывало очень холодно, и землю покрывала тонкая серебристая корка льда, хрустевшая под их ногами и таявшая, как только солнце показывалось над горизонтом.
— Если вы хотите, — сказала она, — конечно.
— Прекрасно. — В его голосе было такое облегчение, что на миг она удивилась — что бы он сказал, если бы она отказалась.
Только после того, как оказалась в кабинете, Алекса осознала, что, должно быть, в этой самой комнате Патнэм-старший приводил к порядку Артура, а Артур — своих детей, что именно здесь произошла его последняя роковая ссора с Джоном.
Она уселась за стол, чувствуя себя карлицей. Кир Баннермэн был высок, и мебель заказывал соответственных размеров. Поверхность стола блестела — шесть на три фута старинной выделанной кожи. Здесь когда-то Кир, без сомнения, склонялся над своими гроссбухами, а Патнэм-старший пытался растратить свой миллиард долларов. В детстве этот стол произвел на Артура такое впечатление, что он решил, когда вырастет — не даст ему поймать себя в ловушку. На столе стоял телефонный аппарат без кнопок и переключателей линий, из тех, что можно увидеть по телевизору по ночному каналу, передающему фильмы сороковых годов.
Она набрала номер Стерна и он сразу ответил.
— Где вы были, Господи помилуй? — спросил он.
Она объяснила, что выехала из квартиры Саймона.
— Об этом я знал. Я говорил вам, чтоб вы вообще там не поселялись. Это как дело о разводе — на старомодный лад, до этих проклятых новых беспристрастных законов, когда внешний декорум значил больше, чем фактическая сторона. Муж переезжал в «Хэмпшир Хауз», жена оставалась у себя на квартире, обе стороны нанимали частных детективов, и предполагалось, что до той поры, когда все бумаги будут подписаны, каждый обязан жить в целомудрии. Разводы были чертовски более интересны, когда были связаны с сексом и деньгами, а не только с деньгами. Почему вы не вернулись в свою квартиру?
— Там репортеры. Я не хотела, чтоб у меня брали интервью.
— Что ж, разумно. Где вы сейчас?
— В Кайаве.
— В Кайаве? Вы с ума сошли.
— Мне нужно было кое-что обсудить с миссис Баннермэн. Семейные дела. — Она гадала, не рассказать ли Стерну о смерти Джона, но решила, что в данный момент лучше, если это останется между ней и Элинор.
— Семейные дела? Это не ваша семья. Во всяком случае, пока. Если не будете говорить мне, что вы делаете, не понимаю, как я могу вас представлять.
— Знаю. Я была неправа. Но я обязана была так поступить. В любом случае, это сработало.
— Она говорила с вами? Каково было ее отношение?
— Если бы все остальные были столь же разумны…
— Остальные? Кто здесь? — в его голосе прозвучала тревога.
— Патнэм. Сесилия. Эммет де Витт. Роберт.
— Роберт? Мой Бог, Алекса, будьте осторожны.
— Осторожна? В чем?
— Для начала — в словах. И во всем, что вы делаете. Как атмосфера?
— Ну… немного напряженная. Единственный человек, который представляет реальную сложность — это Сесилия. Я думаю, миссис Баннермэн хочет, чтоб мы пришли к соглашению. Фактически, я звоню, чтобы спросить, в состоянии ли вы приехать, чтобы мы могли сесть и все обсудить.
— Соглашение? Я бы сказал, что у нас чертовски выгодная позиция, и мы в нем не нуждаемся. Думаю, мы победим в суде, в открытой борьбе. И ничто на свете не доставит мне большего наслаждения, чем возможность увидеть при этом лицо Кортланда де Витта.
— Это меня и беспокоит. Не уверена, что я хочу победить подобным образом. Нет, если семья готова принять желание Артура.
Голос Стерна стал осторожным.
— Что ж, полагаю, от беседы не будет вреда, если она непредвзята. Что говорит Роберт?
— Он, кажется, не возражает против соглашения. По правде говоря, он отнесся к этому вполне разумно.
Последовала долгая пауза.
— Вот как? — произнес Стерн. В его голосе звучала некая сдержанность, словно он хотел сказать больше, чем мог. — Мне лучше приехать к вам немедленно.
Саймон, когда она с ним связалась, также был встревожен и проявил еще большую осторожность.
— Я пытался тебе позвонить, но этот проклятый номер нигде не значится. Я обращался в офис Баннермэнов, в Фонд, везде, куда мог, однако никто, похоже, не знает, как дозвониться до Кайавы, а может, они просто не желали попытаться. Я уж думал, тебя схватили и заточили в башню как Узника Зенды. Ты могла бы позвонить, черт возьми.
— Я не знала, что ты беспокоишься.
— Конечно, я беспокоюсь. Ты на вражеской территории. Хотя вряд ли ты можешь сильно пострадать от старой леди. Но, Господи Иисусе, Алекса, пожалуйста, будь осторожна.
— В чем?
— Не по телефону. Этот чопорный сукин сын Букер тоже здесь?
— Он приехал вместе с Сесилией. Не знаю, какой он чопорный, но он оказался гнусным скользким фискалом.
— Что ж, с ним тоже будь осторожна. Слушай, мне лучше приехать. Буду к обеду, о’кей? Может, раньше. Позаботься, чтоб на меня не спустили собак, и так далее.
— О’кей. Но я должна попросить миссис Баннермэн.
— Не проси ее, Алекса. Окажи себе большую любезность и начни разговаривать с ней. Это твой дом, а не ее, помнишь?
— Я так не думаю. И, конечно, так не думает она.
— Тебе лучше начать.
— Между прочим, мистер Стерн тоже приезжает.
— Отлично. Звучит так, будто ты чего-то достигла. Я сейчас позвоню ему и сам его привезу. И, Алекса… держи рот на замке, пока мы не приедем.
Он резко бросил трубку. Алекса собиралась было сказать, что не уверена, будто Линкольн Стерн получит удовольствие от гонки от Манхэттена до Кайавы со скоростью сто миль в час, но не успела. Она все еще держала трубку, когда услышала в ней клацанье. Неужели Саймон раз в жизни оказался прав, и кто-то подслушивает ее телефонные разговоры?
И опять она решила, что это паранойя.
Ближе к вечеру стало холодать, как бывает поздней осенью, но Роберт не надел пальто, и, казалось, не замечал холода. Он шел впереди, широким шагом, в точности как отец, глубоко заложив руки в карманы пиджака, в то время как Алекса старалась поспевать за ним, сожалея, что на ней туфли на высоких каблуках.
— Бабушка, похоже, в чем-то вам симпатизирует, — сказал Роберт.
— Я не заметила.
— Правда? Однако в этом есть смысл. Она сама когда-то была чужой в этой семье, если вспомните — молодая женщина, чертовски привлекательная, приехавшая в Кайаву краснеющей невестой Патнэма-старшего — хотя я не верю, что Элинор действительно краснела. А вы?
— Не думаю, чтоб мы были так уж похожи. Для начала, она приехала не с фермы на Среднем Западе.
— Да. Она была из Алдонов, а об Алдонах мы знали все. Если ей верить, так фамилия Бога — Алдон. И кто знает? Может, это и правда? Это объяснило бы, почему мир так хреново устроен. В любом случае, Алдоны не были богаты. У них «были деньги», как принято выражаться. И им не нужно было зарабатывать на жизнь. Вместо этого они служили. Вы знаете, что одно время в дирекции государственного департамента по телефонной связи служило не меньше семи Алдонов? Фрэнклин Рузвельт однажды пожаловался, что если туда попадет еще один Алдон, всему департаменту придется перебираться в Бостон, чтобы избавить их от ежедневных поездок. — Он рассмеялся, и вороны в лесу отозвались хриплым эхом. — Но состояния у Алдонов не было, — продолжал он. — И, конечно, у них не было ничего подобного Кайаве. Возможно, они и не хотели ничего подобного Кайаве, если вдуматься, Кто стал бы их винить? — Он махнул рукой в сторону дома, видневшегося позади, когда они пересекли сад. Его необъятные очертания озаряли последние лучи заката. Дом был так огромен, что один из первых астронавтов, уроженец графства Датчесс, сумел разглядеть его с орбиты Земли в телескоп и сообщил об этом по телевидению, причем никто не удивился.
— Можете забрать эти проклятые штуковины в свой музей, — сказал Роберт, указывая на горизонт, где стальные конструкции работы Александра Калдера, каждая размером с приличный дом, высились на фоне темнеющего неба, как гротескные космические пришельцы в голливудской космической эпопее. Между ними благодушно бродили коровы. — Отец не мог найти другого места, где их поставить. Бабушка не разрешила помещать их там, где их можно было видеть из дома, поэтому ему пришлось установить их на пастбище. Полагаю, эти штуки стоят денег?
